Леонид Иванович психически абсолютно здоров. Но даже если ориентироваться на тот лживый и бездоказательный диагноз, который ему был поставлен в институте им. Сербского, то это «вялотекущая форма шизофрении», не предполагающая такого жестокого курса «лечения».

Ни Вы, ни Ваши подчиненные не можете гарантировать благополучного исхода при таких препаратах и дозах. Я опасаюсь уже не за здоровье, а за жизнь моего мужа.

Я требую немедленно, в течение ближайших суток, свидания. В противном случае я намерена обвинить персонал Днепропетровской спецпсихбольницы в сознательном и намеренном убийстве моего мужа Леонида Ивановича Плюща.

16 декабря 1974 г.

Ответа не последовало…

Прокурору Днепропетровской области УССР

ЗАЯВЛЕНИЕ

Настоящим ходатайствую о возбуждении уголовного дела против медперсонала Днепропетровской специальной психиатрической больницы, в которой с 15 июля 1973 г. находится мой муж Леонид Иванович Плющ.

У меня есть все основания (аргументация будет мною изложена при расследовании) привлечь к судебной ответственности всех тех, кто имел и имеет отношение к содержанию и лечению моего мужа в указанном учреждении.

В течение полутора лет моего мужа сознательно неправильно лечили. Это дает мне право расценивать действия медперсонала больницы как преступные и требовать их судебного разбирательства.

Конкретно ходатайствую о возбуждении уголовного дела по ст. ст. 165 и 172 УК УССР в отношении начальника Днепропетровской специальной психиатрической больницы (г. Днепропетровск, ЯЭ 308/РБ) подполковника медицинской службы Прусса Ф. К., против лечащего врача моего мужа, начальника 9-го отделения больницы Часовских Л. А.^[18], против бывшего лечащего врача моего мужа, начальника 12-го отделения этой же больницы Каменецкой Э. П.

Методы и продолжительность (полтора года) лечения, а также условия, в которых оно проводится, свидетельствует о том, что здесь речь идет не о профессиональной ошибке, уголовно не наказуемой. Речь идет о преднамеренном разрушении физического и психического здоровья Л. И. Плюща усиленными дозами медицинских препаратов в течение длительного времени в антисанитарных условиях.

За время пребывания в больнице у моего мужа появились боли в желудке и в сердце; введение препаратов не раз вызывало у него отеки и подавленное психическое состояние. Здоровье его разрушается, жизнь в опасности.

Неоднократно я взывала к гуманности и милосердию. Но в ответ не было даже и капли сочувства. Теперь я полагаюсь на Ваше срочное вмешательство.

20 декабря 1974 г. Житникова

Одновременно с этим я обратилась в международные ассоциации юристов и ассоциацию врачей-психиатров:

… Я обращаюсь именно к этим организациям, ибо сейчас речь идет не о защите прав человека, а о совершенно конкретных нарушениях принятых во всем цивилизованном мире (в том числе и в Советском Союзе) законов, касающихся юрисдикции и здравоохранения.

Я не сомневаюсь в том, что и в Советском Союзе есть адвокаты, которые могли бы представлять в суде мои интересы, как это бывает в тех случаях, когда они защищают интересы частного лица в его конфликте с государственным учреждением. Есть и честные врачи-психиатры, которые понимают всю абсурдность диагноза и всю преступность так называемого «лечения». Но те государственные организации, которым я предъявляю обвинение, находятся вне досягаемости обычных общественных институтов. Это закрытый мир, в который ни достучаться, ни докричаться нельзя. И только поэтому я обращаюсь к международной общественности и международным организациям.

Моя цель — осуществление законного права на эмиграцию всей моей семьи.

Эмиграция, как было официально объявлено ответственным сотрудником Киевского городского ОВИРа, возможна только в случае, если (и когда) Леонид Иванович Плющ будет на свободе. Но на свободе он может оказаться только в случае признания его здоровым (или выздоровевшим).

Таким образом, все опять сводится к событиям в Днепропетровске.

О резком ухудшении состояния Леонида Ивановича я сужу по тому, что за мной опять началась неприкрытая и круглосуточная слежка. Ее начало совпадает с отказом мне в очередном свидании.

Значит, меня хотят запугать, понимая, какие выводы я сделаю из отказа в свидании. Меня хотят заставить молчать. Это — прямое признание органами МВД тяжкого положения Леонида Ивановича Плюща, и весь мой предыдущий опыт подтверждает это.

Я поставлена в положение, при котором все мои действия упираются в действия МВД, ибо и ОВИР, и спецпсихбольница закреплены за этим ведомством.

Я хочу прорвать этот заколдованный круг. Я прошу помощи. Я со всей ответственностью заявляю, что речь идет о человеческой жизни.

Житникова

Вскоре последовал и «ответ».

Опять через «посредника». От имени заместителя Андропова мне было предложено заняться оформлением опекунства — дескать, тогда можно будет и говорить о выписке. Более конкретный ответ было обещано дать со дня на день. Иногда даже говорилось, что Леню, возможно, выпустят в конце января. «Возможно» звучало даже как «почти точно».

И хотя инстанция, которая обещала это, называлась очень внушительно, я знала, что это какаято оттяжка, уловка. Как выяснилось впоследствии, когда мы уже были здесь, на Западе, нужна была только оттяжка: оказывается, каким-то «сотым» пунктом в переговорах Брежнева с Фордом во Владивостоке стоял и вопрос о Лене. Форд благополучно уехал, опять была «скреплена» дружба между американским и советским народом, и все осталось по-прежнему.

Я все же решила последовать совету «доброжелателя» из КГБ попробовать оформить опекунство. Пошла по инстанциям. Но оказалось, что это не просто.

Председателю

Дарницкого райисполкома г. Киева

ЗАЯВЛЕНИЕ

Я снимаю свое предыдущее заявление в Дарницкий райисполком с просьбой об опеке над моим мужем Плющом Леонидом Ивановичем, находящимся в данное время в спецпсихбольнице (г. Днепропетровск, п/я ЯЭ 308/РБ).

Мотив отказа: поскольку опекунство означает признание наличия психического заболевания у опекаемого, я отказываюсь от опекунства, так как не признавала, не признай) и никогда не признаю своего мужа душевно-больным, не соглашалась, не соглашаюсь и не соглашусь никогда с поставленным ему диагнозом.

16. 1. 75 г. Житникова

Мне объяснили процедуру оформления: я должна сама подать в суд заявление, что признаю мужа больным и прошу передать его мне под опеку. Но и это не решало вопроса, так как могли принять мое заявление, признать его сумасшедшим на этом основании и одновременно не передать мне под опеку. Основания для этого были: моя «политическая неблагонадежность» и «тунеядство».

Отрывок из статьи Т. Ходорович и Ю. Орлова

«Леонида Плюща превращают в сумасшедшего.

С какой целью?»

… Получасовое свидание 10 февраля 1975 года. (Свидание разрешено, несмотря на объявленный карантин. К чему бы это?)

Вводят Леонида Плюща. Лицо отекшее, с красными пятнами, очевидно, следами только что перенесенного рожистого воспаления. Но не это главное.

Главное, пугающее и новое, — пустые, ничего не выражающие глаза: бессмысленный, лишенный интелекта взгляд; полное отсутствие эмоций; безразличие и вялость. Даже при виде жены потухшие глаза не оживляются, выражение лица не становится осмысленным.

Плющ молчит: ничего не рассказывает, ни о чем не спрашивает, даже о детях.

— Ты плохо себя чувствуешь?

— Все хорошо.

— У тебя болит сердце?