Ведь это хуже тюрьмы, хуже каторги, хуже убийства. Как посмели Вы это сделать, Вы, давший клятву Гиппократа?! Вас не терзали сомнения? Вы не боялись захлебнуться горем и слезами детей Плюща?
Вы — палач моего мужа.
Не знаю только, сознательный или без умысла. У меня есть все же капля надежды, что Вы не сознавали содеянного. Бели это так, то Вы приложите все усилия к тому, чтобы после кассационного рассмотрения этого дела (осталось около 2-х недель) Л. И. Плющ не был водворен в ту пропасть, которую Вы ему уготовили росчерком пера.
Если же случится, что мое письмо не попадет к Вам, я постараюсь довести его текст до Вашего сведения любым другим способом.
Киев-252147,
ул. Энтузиастов, д. 33, кв. 36
Житникова Татьяна Ильична
14 февраля 1973 г.
Письмо попало по назначению. Попадали по назначению и другие письма: адресат у всех был один — Комитет государственной безопасности. И неважно было, какой адрес стоял на конверте. Я знала это, на это и рассчитывала. Выбора другого не было. С каждым свиданием Лене было все хуже и хуже.
Ответ я получила. Это не было письмо или извещение. Это было страшнее. Один из друзей (мы очень любили его) согласился стать посредником между мной и КГБ. Ультиматум был твердый — перестать писать и обращаться за помощью к общественности, иначе будет хуже.
Первый ответ: Нет! Ни за что! Никакого сговора с Государственными Бандитами.
И тут же: «А Леня? Могу ли я отвечать так? Ведь я-то здесь, а он — там!»
Поговорить, посоветоваться с ним? Можно ли, имею ли право взваливать на него это решение? Ведь он держится, он не сдается ни на какие их предложения, а я ему как нож в спину?
Нет!
А Лене все хуже и хуже: распух до невероятных размеров, уже и не разговаривает на свиданиях. Все время стараюсь подбодрить его, утешаю, веселю (а сама только думаю, как бы не расплакаться, не подать ему вида, что он такой страшный… Когда приезжает к нему мама, надо еще поддерживать и ее — Леня не должен видеть маминых слез).
Жизнь превратилась в сплошное ожидание — от свидания к свиданию: что еще они с ним сделали, как он? Галоперидол продолжают давать.
Наступил 1974 год.
4 января на свидание поехала с Танечкой Чернышевой (нет сил выходить после свиданий с одной и той же мыслью, что оставляю его опять одного в этом кошмаре). Танечка терпеливо ждет все пять часов на морозе, ведь даже увидеть через решетку в коридоре тюрьмы не разрешают. Ей только удалось заглянуть снаружи в глазок. И потом больше никто из друзей не смог увидеть Леню: охрана бдительно следила, автоматчик вегавал спиной к глазку, чтобы и этой возможности не было.
Никогда в своей жизни я не ощутила, что значит тепло дружбы, как в эти годы. Милая моя «сестренка» Танечка Чернышева, сколько ее таскали по КГБ, сколько увещательных «бесед» провели: зачем она обращается с такими плохими людьми, знает ли она, что ей грозит самой. И она, никакой не борец, не оппозиционер и не диссидент, отвечала только одно: «Буду ходить, буду помогать. У моих друзей горе, и я должна быть с ними». (־Уже когда мы жили в Париже, получили от нее несколько писем и книг по детской психологии. Ушла из жизни и она — трагически, случайно… Даже последнего лениного письма ей КГБ не пропустило. Так и не свиделись они больше…)
А Лене опять хуже, и он вправду начинает походить на больного человека. Боюсь даже брать с собой на свидание детей, настолько страшно он выглядит.
17 января звонок в дверь. Звонок стандартный, привычный настолько, что уже и не вздрагиваешь. КГБ. Обыск.
ПРОТОКОЛ ОБЫСКА
г. Киев 17 января 1974 г.
Старший следователь УКГВ при СМ УССР по Киевской области капитан Берестовский, следователь этого же Управления старший лейтенант Вандин и старший оперуполномоченный УКГБ старший лейтенант Левуцкий по поручению следотдела КГБ при СМ УССР с участием понятых:…
с целью отыскания и изъятия предметов и документов, указанных в постановлении на обыск (а в постановлении указано «по делу № 62» (!?))
… был произведен обыск… в процессе которого обнаружено и изъято:
1. Машинописный документ (из-под копировальной бумаги) под названием «Этическая установка», начинается словами: «Заяц предупредил Медвежонка…», заканчивается: «… политической борьбы. И. Л. 1970», на одинадцати пронумерованных листах папиросной бумаги стандартного размера. Обнаружен в (книжном) письменном столе в первой от входа комнате.
2. Письмо А. Твердохлебова к Житниковой Т. Текст письма на одной странице тонкой бумаги отпечатан на пишущей машинке, начинается словами: «Здравствуйте, Таня. Ко всем Вашим бедам…» и заканчивается: «… ко мне. 25 мая 1973 г. А. Твердохлебов»…
3. Магнитофонная лента типа 1. фабрики 3 на кассете ГОСТ 7704-61. При проигрывании этой ленты на ней обнаружена запись песни идейно не выдержанного содержания, в которой имеется фраза: «Достаю газетку-маму»…
4. Клочок бумаги из тетради в линейку с текстом, написанным фиолетовыми чернилами: «Шевчук Феди». В адрес Канады…
5. Книга В. Некрасова «В жизни и в письмах», изд. «Советский писатель», Москва, 1971. Изъята в связи с наличием на ней дарственной надписи: «Лене Плющу — с любовью и уважением. В. Некрасов. 17. IX. 71 г.».
6. Фотопленка 24х36 мм., экспонированная, на 33 кадрах ее засняты рукописные документы. На первом кадре текст начинается словами: «Здравствуй, мой хороший Леня…»
При окончании обыска в квартиру Житниковой зашла гр-ка Гильдман Клара Ефимовна, а через несколько минут после нее гр-ка Кригсман Наталья Борисовна…
По приходе Гильдман была осмотрена ее сумка и снятое ею пальто. У Кригсман было осмотрено снятое ею пальто. При осмотре этих предметов ничего не обнаружено и не изъято.
После протокола гр-ка Житникова заявила, что она возражает против изъятия фотопленки, на которой засняты письма ее мужа Плюща Л. И., и книги В. Некрасова с дарственной надписью ее мужу, поскольку она считает, что эти предметы не могут иметь отношения к какому-либо делу.
…………………
Гр-ка Гильдман от подписи отказалась, мотивируя, что она «не желает иметь дела с КГБ». Гр-ка Кригсман от подписи отказалась, заявив, что она делает это, поскольку считает себя гражданкой Израиля.
Обыск проходил тихо, «по-домашнему». Выдали даже «оправдательный документ».
СПРАВКА
Дана в том, что гр-ка Житникова Татьяна Ильична привлекалась мною для производства следственного действия по уголовному делу с 8.00 до 16.00 17 января 1974 г.
Старший следователь УКГВ при СМ УССР
по Киевской области капитан
(Берестовский)
Служебный телефон 918-542
«Следственное дело»… какое, по кому теперь? Как видно, связано и с Некрасовым (когда изымали книгу, бегали куда-то звонить — советоваться). Надо предупредить москвичей: ведь и пленка, и текст статьи «Этическая установка» готовился нами для книги о Лене для передачи ее за рубеж. Да и просто так, надо поделиться «новостями», услышать родные голоса друзей. А потом — кВ. Некрасову, узнать, что у него, сказать об изъятой книге (благо, что «Справка» дает право сегодня уже не идти на работу).
Слежку за собой обнаружила сразу: значит, что-то серьезное. Подошла к дому Некрасова, заглянула в замочную скважину: странно, коридор завален кипами газет, горит свет.
— А, Татьяна Ильична! У вас уже что, закончили?
На пороге незнакомый в штатском.
— А вам зачем сюда, разве мало своего обыска?
Оказалось, что к Некрасову пришли тоже в 8 утра и тоже по неведомому никому делу № 62.
В квартире все вверх дном, вся комната завалена книгами, бумагами. Кагебистов в комнатах много, с трудом увидела хозяев. Меня завели на кухню, посадили рядом понятую. Молодая девушка, откуда-то из домоуправления, ей стыдно, неловко. Хозяева так мало похожи на уголовных преступников, и так много книг.
