– Ну что Вы, мама! – Алевтина закрыла лицо руками. Марина не поняла, почему ее мамочка заплакала. Они приехали с ней в отпуск к любимой бабушке в Бобруйск, а там мама только смеялась.
– Я для вас с папой посылала, не возьму!
– Возьмешь, дочка! У тебя двое детей! Нам всего хватает. То яблочки и груши, то грибочки и ягодку к поезду на станцию снесу – все копеечка на молочко и маслице. Не бедствуем! Ты вон с подарками для всех нас едешь всегда. Сестра твоя с нами живет, работает, – тоном, не терпящим никаких возражений дочери, проговорила мать.
Новое жилье Ремизовых рабочие домостроительного комбината выстроили за 3 месяца. В комплект этого дома входило все, включая двери, паркет и даже обои. Это была трехкомнатная квартира с большими окнами и застекленной террасой на солнечную сторону. Конечно, за неимением водопровода и центрального отопления, пришлось все-таки на месте ванной и туалетной комнат поставить русскую печь, но Ивану Михайловичу уже было пятьдесят восемь лет. Готовый дом был решением всех проблем, так как материалы для строительства купить было очень тяжело, а порою просто невозможно. Уже в октябре, через четыре месяца после начала работ строителями, Марина несла свои игрушки в этот новый дом. Они шли с Сашей по тропинке вдоль деревянного забора огорода старого жилища к своему новому, расположенному прямо за ним через узкую улицу. Саша перетаскивал свои рыболовные «богатства», книги. Дом был пустой и три его комнаты казались огромными и светлыми. По углам трех комнат складывались те немногие вещи, которые умещались в одной небольшой комнате старого дома. В самой большой комнате, которая сразу же была названа «залом» поставили диван и тумбочку с телевизором. За диваном постелили войлок и устроили детский уголок дочке.
– Вот здесь будет стоять кроватка для куклы Малышки, а в уголке для Нонны и Мишутки. Столик и стульчики для завтрака, – Марина расставляла мебель в новом кукольном доме на теплом сером покрытии.
У Саши, ученика четвертого класса, теперь была своя отдельная комната с большим письменным столом отца и новой железной кроватью на пружинах.
– Купим книжный шкаф, на этажерках книги уже не помещаются. Будет настоящий кабинет! – мечтал Иван, и его мечты в ближайшем времени сбывались. А еще на новоселье Иван и Алевтина купили четыре репродукции картин в художественном салоне Москвы. Рамы у картин были настоящие. На кухне они повесили натюрморт с фруктами Балтазара ван дер Аста1, в зале три картины с изображением леса в разное время года И.И. Левитана2 и И.И. Шишкина3.
1Балтазар ван дер Аст (1593 – 1657) – нидерландский живописец.
2Левитан Исаак Ильич (1860 -1900) – русский живописец-пейзажист.
3Шишкин Иван Иванович (1832 – 1898) – академик, русский живописец, рисовальщик, гравёр-офортист.
И дом казался счастливым Ивану и Алевтине настоящим дворцом.
Новая улица была односторонняя. Дом Ремизовых смотрел на огород и окна старого («заднего») дома, где проживали брат Сергей с женой и сестра Катя. Картошку договорились сажать на прежнем месте, а вот у нового дома на небольшом участке Иван решил разбить яблоневый сад. Не один раз он ездил в садовые питомники. Поглаживая, сам выбирал черенки деревьев.
– «Пепенку», чтобы ребятишкам в школу с собой брать. «Антоновку» и «Боровинку» на зиму заготовить. «Розмарин» для варенья и компотов. «Белый налив» и «китайку» душу погреть! А еще на пироги и к праздничному столу: «Штрифель», «Мельбу». Да, Алечка?! – говорил он. У родителей Алевтины в Бобруйске у дома тоже был сад и ей эта мысль очень нравилась. Осенью от них шли каждый месяц посылки с отборными плодами. А теперь можно будет выйти в сад и, просто протянув руку, снять свое яблоко. Плодоносящие деревья в поселке сажали мало. В лучшем случае высаживалось одно или два дерева – земля отдавалась под картофель и овощи. А тут Иван решил посадить целый сад!
– Раньше «Белый налив» звался Пипкой алебастровой. Это старинный сорт северных русских яблок и выращивались они у нас еще в восемнадцатом веке. Например, в Валаамских садах! Русский «Розмарин» – царское яблоко! С тонким послевкусием! Редкий сорт. А про «гремячие» яблочки слышала, Алечка? Это потому, что косточки в таких яблоках свободно лежат в оболочке, и при встряхивании плода можно услышать, как они шуршат и стучат внутри! Из всех этих сортов я бы хотел посадить у нас обыкновенную «Антоновку». И другие есть сорта в этой «гремячей» группе: «Грушовка», «Анис», «Ранет», «Апорт» и другие. Такие сорта я видел кое у кого в Стариково. А вот хотел бы я иметь «Боровинку»! Она красивая, сочная и твердая! Лежать будет до марта! Яблочный сорт «Штрифель» похож на «Боровинку» внешне, но он более молодой. Их почти не отличишь, но долго яблоки не лежат. «Штрифель» тоже полосатый и ароматный – красавец! Все эти яблони, старинных сортов, высокие и могучие. Много места, конечно, занимают, а участок у нас маленький… Но зато живут эти яблони до двухсот лет! На Валааме раньше сажали… Эти сорта отличаются неприхотливостью, морозоустойчивостью, долговечностью, а главное, у них замечательный вкус и аромат. Еще наши с тобою внуки и правнуки эти яблочки попробуют!
– У нас в саду «Грушовка» росла в детстве! Вкусная… Мы, конечно, ели эти яблоки, но самые красивые мама носила продавать дачникам из Ленинграда. Продаст, а потом тетрадки и карандаши нам к школе купит – вспоминала Аля. Собственный сад уже рос в ее мечтах прямо у окон их нового дома.
Восемнадцать яблоневых деревьев посадил Иван Михайлович в своем саду! Посадил три вида деревьев сливы, два дерева гранатной рябины, каштан у крыльца, кустарники красной и черной смородины, крыжовник. По северной стороне этого небольшого участка вдоль забора внутри стояли три взрослые ели, охраняя прошлое этих мест. Получился у них с Алевтиной дом, стоящий в парке с северной стороны и в саду с южной. По пустым комнатам расставили свою и еще оставшуюся от родителей Ивана мебель. И зажили они счастливо в своем собственном доме и своей собственной семьей!
Глава V. ВЕЧЕРНЕЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ. ОСЕНЬ 1960 ГОДА
Марина сидела в длинном, окрашенном зеленой масляной краской кабинете у окна за столом мамы. Папин «Отдел труда и заработной платы» и мамин, «Планово-экономический», занимали эту одну большую комнату. Столы Алевтины и Ивана Михайловича разместились у окна: её справа, а его слева (напротив друг друга). У мамы на столе лежали огромные деревянные счеты, и стоял арифмометр «Феликс». Эти счетные устройства с потертыми рычажками, циферками, отшлифованными «костяшками» были в полном Маринкином распоряжении. Сломать их было невозможно – считай, сколько хочешь! А еще, когда родители уходили, то ей выдали большой синеватый лист грубой бумаги из амбарной книги и простой карандаш. Заняться было чем, но все равно было скучно. Огромное окно, выходящее в закрытый со всех сторон фабричными корпусами двор, состояло из множества небольших стеклянных квадратов. Марина начала их считать, оказалось целых двенадцать штук. Она умела и вообще любила все подряд считать! Вот столов в комнате тоже насчитала двенадцать. А электрических лампочек, спускавшихся на проводах с потолка, было только четыре. За окном стало все серым и эти несколько лампочек совсем плохо освещали эту большую комнату. Они отбрасывали корявые тени от столов на стены и пол. Марина сползла с маминого стула и пошла к папиному столу. На нем все было по-другому! Лежали огромные амбарные тетради с желтой, зеленой и голубой бумагой. Именно в них и записывали своими перьевыми ручками фиолетовыми чернилами из чернильниц свои расчеты сотрудники, столы которых стояли двумя рядами до самой двери. На столе у отца стоял деревянный стакан. В нем было много карандашей и две-три ручки с разными перьями, а синий карандаш вместе с красным был один (с одной стороны один цвет, а с другой – другой)! Были еще такие химические карандаши, если их послюнить, то они писали синими «чернилами», но их брать категорически Марине запрещалось. Даже, если этот карандаш и возьмешь без разрешения, то все равно заметят – рот будет в чернилах. Как им писали взрослые и не пачкались, она пока не понимала!
