Быть может, Юнг все же не смог переступить грань измены своей жене?
Или его сдерживало внутреннее чувство неизбежной вины перед собственными маленькими детьми?
Или, возможно, у него появилась новая женщина, позволившая ему освободиться от того наваждения, которое он на протяжении ряда лет испытывал по отношению ко мне?
Не знаю, в чем тут главная причина. Но так не хотелось бы верить, что он мог увлечься еще кем-то, помимо меня!
В конечном счете, важно то, что, казалось бы, разрушая мною самой созданный мир возможного счастья с любимым человеком, я поступилась своими страстными желаниями, принесла покой ему и, в творческих муках родив символического ребенка, сама обрела свободу.
Одержав победу над собой, я обрела свободу от испепеляющих меня вожделений. Творческий порыв позволил мне, сохранив любовь к Юнгу, трансформировать ее таким образом, что дух на какое-то время восторжествовал над телом. Разрушив свою мечту о сексуальном удовлетворении в объятиях Юнга, я обрела такую любовь к нему, которая послужила стимулом для моей терапевтической и исследовательской деятельности.
Другое дело, что моя женская и материнская сущность не могла все-таки полностью исчерпаться символическими формами, отклоняющими сексуальность в сторону профессиональной работы. Возможно, поэтому, когда я освободилась от болезненной привязанности к Юнгу, мои первые самостоятельные шаги на поприще психоанализа, принесшие мне в какой-то степени известность среди психоаналитиков, отражали потребность в реальной, а не в воображаемой и символической реализации женских и материнских функций.
Чем я руководствовалась в 1912–1913 годах, покрыто тайной и для меня самой. Во всяком случае, мне даже сейчас не хочется докапываться до сути происшедшего. Могу сама себе сказать лишь то, что обретенная свобода от Юнга вскоре превратилась в свободу для замужества и создания семьи с другим мужчиной – российским врачом Павлом Шефтелем.
Так я стала замужней женщиной, матерью моей первой дочери Ренаты и психоаналитиком, стремящимся облегчить страдания тех, кто не смог сам разрешить свои внутренние конфликты и поэтому убежал в болезнь.
Интеллектуальный треугольник
Так кто я такая на самом деле?
Победительница или жертва?
Победительница, спасшая себя и Юнга от того, к чему так страстно стремилась и от чего в конце концов убежала?
Жертва, не сгоревшая в пламени любви, но в то же время не сумевшая вступить в решительную борьбу за собственное счастье с любимым человеком?
Можно ли сказать, что разрушение ради становления требует жертвенного отказа человека от самого себя, что равнозначно смерти, или это такая жертвенность, которая способствует возрождению человека и обретению им нового облика, тем самым возвращая его к жизни?
В работе Юнга о метаморфозах и символах либидо имеются ссылки на мою статью «О психологическом содержании одного случая шизофрении», но нет упоминаний моего имени в связи с теми идеями, которые содержались в моей рукописи «Деструкция как причина становления» и с которыми автор работы познакомился в процессе написания ее второй части.
Сокращая мою рукопись о деструкции и становлении и не ссылаясь на содержащиеся в ней идеи, принес ли Юнг меня в жертву ради своих далеко идущих замыслов и планов?
Ведь в последующих его работах я что-то не обнаружила упоминаний моего имени.
Стала ли я жертвой его собственных вытесненных желаний, в результате чего, обретя свободу от меня как от любящей его матери, Юнг настолько погрузился в дебри мифологии, что это привело к его разрыву с Фрейдом?
Чего стоит только заключительная часть его работы, которой он дал название «Жертва»!
А как понимать завершающие его работу слова благодарности, адресованные всем, кто оказывал помощь в его изысканиях, особенно жене и друзьям, бескорыстной поддержке которых он обязан?
Надеюсь, благодарность Юнга относится и ко мне как его другу. Но в этом случае он или не провел никаких различий между женой и друзьями, или в столь обтекаемой форме пожертвовал конкретными именами своих друзей, включая меня и Фрейда.
После того как меня приняли в Венское психоаналитическое общество в конце 1911 года, посещая его заседания, я не могла не заметить то раздражение, которое испытывали некоторые его члены по отношению к Юнгу. Пользуясь своим авторитетом, Фрейд стремился не допустить резких выпадов по отношению к Юнгу, являвшемуся в то время президентом Международной психоаналитической ассоциации.
Но, как он сам написал мне в одном из писем, ему не всегда удавалось поддерживать достойный уровень поведения и взаимного уважения среди членов Венского психоаналитического общества.
Мне особенно польстили слова Фрейда о том, что я стала, по его собственному выражению, «нежной рукой разглаживать складки и морщинки», то есть сглаживать недоразумения, подчас возникавшие среди членов данного общества.
В какой-то степени я себя ощущала неким связующим звеном между Цюрихом и Веной, а если быть более точной, то своеобразным посредником между Юнгом и Фрейдом.
Я была благодарна им обоим.
Юнг дал мне возможность не только почувствовать себя любящей и любимой женщиной, но и стать врачом, приобщившимся к психоанализу.
Фрейд, хотя и не сразу, протянул мне руку помощи в тот критический период моей жизни, когда по недоразумению, вернее по вине самого Юнга, я оказалась в исключительно трудном положении.
Благодаря Юнгу я защитила докторскую диссертацию и, пережив на собственном опыте разрушающую силу сексуального влечения, пришла к пониманию того, что разрушение может стать источником становления новой жизни.
Благодаря Фрейду я познакомилась с психоаналитическим методом лечения и психоаналитическими идеями, которые стали для меня необходимой частью дальнейшего профессионального роста.
Юнг помог мне разобраться в самой себе, в тех переживаниях, без осмысления которых я вряд ли стала бы личностью, способной оказывать помощь другим людям.
Фрейд помог мне осознать себя женщиной, более тонко по сравнению с мужчинами чувствующей и оценивающей эмоциональный потенциал здоровых и больных людей.
К Юнгу я питала особое чувство любви, несмотря на то, что наряду с безмерной радостью он принес мне бесконечные страдания.
К Фрейду я испытывала почтение и уважение, несмотря на то, что поначалу он не принял меня, а после того, как разобрался в весьма деликатной ситуации и принес мне свои извинения, долгое время критически относился к моим идеям об инстинкте жизни и инстинкте смерти.
В своем духовном становлении я многим обязана Юнгу. В своей профессиональной деятельности, отталкиваясь от идей Юнга, я совершенствовалась под воздействием вдохновляющих меня концепций Фрейда.
Вместе с тем при всей благодарности Юнгу в глубине души я стала ощущать все большую потребность и необходимость в поддержке со стороны Фрейда. Не случайно я стала членом Венского, а не Швейцарского психоаналитического общества.
Поскольку в то время Фрейд и Юнг находились в тесной дружбе между собой, я не испытывала каких-либо глубоких переживаний по поводу возможного проявления ревности со стороны моего друга и учителя. Другое дело, что со временем по отдельным деталям и мелочам в их поведении и способе общения со мной я стала замечать нечто такое, что могло свидетельствовать о своеобразном соперничестве.
Разумеется, любой женщине приятно, когда двое мужчин пытаются прикладывать какие-то усилия для того, чтобы завоевать большее расположение с ее стороны. Подобные попытки пусть даже легкого соперничества необязательно выражаются в форме комплиментов женщине. Они могут проявляться в виде интеллектуального всплеска, подогретого возможностью привлечь внимание женщины своим оригинальным мышлением.
В нашем интеллектуальном (не любовном, а именно интеллектуальном) треугольнике я оказалась тем звеном, который мог или крепче соединить между собой двух гигантов мысли, или вызвать такое напряжение, в результате которого двое мужчин не только повернутся спиной друг к другу, но и не захотят иметь ничего общего между собой.
