- Здравствуйте, Виталий Иванович, - ответил мне Путин.

- Как самочувствие, почему в черных очках?

- Спасибо, не жалуюсь, день сегодня солнечный, сильно слепит.

- Я бы хотел сегодня у вас выяснить, как вы дошли от президента больших и высоких надежд для населения России до банального и кровожадного массового убийцы, получившим пожизненное, что этому поспособствовало, и какие были предпосылки.

- Я готов вам все рассказать.

- Прекрасно! Пойдем издалека, в 1985 году вы приезжаете в Дрезден руководить отделом КГБ в восточной Германии.

- Все верно!

- Что входило в ваши обязанности?

- Вербовка неонацистов для провокаций, установка контактов и шантаж тех, кто владел и мог передать важную информацию, устранение ненадежных персонажей с помощью ядов, не оставляющих следов в организме, которые мы тогда разрабатывали и тестировали.

- Ничего себе, - выпалил я, никак не ожидая такой откровенности, - вы отдаете себе отчет, что признаетесь в еще больших преступлениях?

- Мне все равно, я приговорен сидеть до конца жизни, поверьте, хуже не будет точно. Поэтому я действительно готов вам рассказать все, так как терять мне нечего.

- Спасибо! Почему все-таки вас отправили служить именно в Дрезден, это же такая периферия Восточной Германии?

- Действительно, никаких суперсерьезных заданий я не получал, официально числившись переводчиком, был вхож в Штази, приглядывал за советскими гражданами, прибывшими в Германию, особенно за нашими студентами, также смотрел за агентами и предателями. Аналитические записки направлялись мной в Москву. В начале ноября 1989 года за несколько дней до падения Берлинской стены я предупреждал Крючкова, что такой вариант развития событий очень вероятен. Перевода в ФРГ я так и не дождался в связи с объединением Германии и потерей наших ресурсов. Я должен отметить, что была и другая причина, по которой ФРГ и другие страны западной Европы оказались закрыты для меня. За 10 лет до Дрездена я выполнял одно важное поручение КГБ в Бонне, где меня довольно быстро арестовали и экстрадировали в СССР. В Ленинграде и Москве я прошел переподготовку, дослужился до майора и уже с набором необходимых навыков был отправлен в Дрезденский отстойник, куда помещали самых бесперспективных. Даже восточный Берлин мне не доверили. Вообще, в отместку я мечтал, чтобы меня завербовали иностранные разведки, чтобы стать в перспективе перебежчиком, но я им был абсолютно неинтересен. В итоге пять лет спустя, ничем особенным себя не проявив, кроме поиска контактов с ФРГ, меня отозвали в Ленинград, а год спустя, я, разочаровавшись в КГБ, где каждый первый оказался предателем, покинул контору, как тогда казалось, навсегда. Мой оперативный псевдоним был «Моль», что говорило многое об истинном отношении моего работодателя ко мне. В 1990 году, после возвращения в Ленинград контора меня направила в резерв в ректорат ЛГУ, а затем присматривать за профессором Собчаком, которого как раз двинули в Ленсовет. Собчак как раз был тайным осведомителем в КГБ, но его нужно было контролировать, так как по причине своего гуманитарного образования, он мог и не заметить, что враги его используют втемную.

- Получается, что демократ и оппозиционер Собчак был вашим? То есть профессиональный стукач взял на работу собственного куратора?

- Да, действительно так! Контора не спускала поводок никогда, даже в момент развала страны в 1991. Собственно, поэтому мы смогли вернуться во власть, так как везде были внедрены наши сотрудники. Собчак был жадный ворюга и демагог, очень аморальный тип, подлый и похабный. Нарусова же его вторая жена, а первая жена Нонна Гандзюк прожила с этим ублюдком 20 лет, у них даже дочь была. В какой-то момент Собчак закрутил роман с ее лучшей подругой, как раз с Нарусовой, а у Нонны видимо из-за стресса случился рак груди, закончившийся операцией по удалению. Разводились они тяжело, через суд, где Собчак публично заявил, что жена-инвалид без сисек его больше не возбуждает и он испытывает к ней глубочайшую брезгливость.

- Очень интересный штрих к портрету демократа Собчака. А как была организована ваша работа, когда тот стал председателем Ленсовета?

- Мы стали зарабатывать! В Питере тогда был голод, почти как в блокаду. Очереди из обезумевших людей, которые стояли за хлебом, водкой, сахаром, устраивали мордобои. Собчак понял, что это прекрасная возможность срубить хорошо деньжат. Он меня направил в Москву к Гайдару выбить полномочия на выдачу лицензий для продажи сырья из госзапасов, чтобы на вырученные деньги купить продовольствие городу. Гайдар тоже был взяточник, поэтому наши два чемодана с долларами за свою подпись на этой бумаге он взял с удовольствием. За пару месяцев мы удачно толканули сырье - нефтепродукты, цветные и редкие металлы, лес за границу, а деньги распределили по-братски. Контролировалось все бандитами сначала из солнцевской, а потом и тамбовской ОПГ. Кумарина помните? Вот он всем и дирижировал.

- М-дя, однако… А чем еще занималась ваша демократическая команда?

- Мы выдавали лицензии на работу казино. Разумеется, эта сфера тоже контролировалась бандитами, которые заносили нам с Собчаком в качестве взноса за сам документ и так называемую «абонентскую плату» за возможность продолжать работать. У меня и у Собчака были счета во Франции, и каждую неделю я их пополнял наличкой через Питерской подразделение банка Credit Lyonnais, который в свою очередь переправлял все во Францию. Затем в город стал поступать морским путем кокс из Аргентины. На этом зарабатывал Кумарин, а нам отстегивал процент за общее покровительство. Многочисленные объекты недвижимости в Питере были переданы во владение фирмам тамбовской братвы. Всех неугодных менеджеров и дотошных акционеров они перестреляли, сажать было бессмысленно, так как за небольшую сумму денег все равно кого надо выпускали. К моменту введения в эксплуатацию Петербургского Нефтяного Терминала мы смогли оформить оффшоры в Монако и Лихтенштейне для отмывания денег, что можно тогда было делать нагло и открыто. Собчак не любил и не умел общаться с бандитами, эту задачу он возложил на меня, а сам только подмахивал бумажки.

- Значит, ваша роль состояла в налаживании контактов между криминалом и мэрией? Людей голодных не было жалко?

- В целом, да, моя жизнь была организована с учетом предлагаемых обстоятельств. Страна разваливалась, никаких перспектив не просматривалось, поэтому это был момент для заработка больших денег. А что касается людей, то у них тоже была возможность вписаться в новые условия, пусть и с огромным риском для жизни. В Питере тогда по несколько заказных убийств в день случалось. Самые безбашенные заплатили собственными жизнями, самые ушлые выжили, кто-то спился и снаркоманился, но никто не мешал простому парню из Питерской подворотни, такому, как я, срубить бабла. Тогда, собственно, и работал механизм под названием «естественный отбор», что в итоге пошло на пользу эволюции.

- Куда тратилось все наворованное непосильным трудом?

- В основном, в Испанию. Я еще в 1994 году присмотрел неплохое место в Торревьехе, где планировалось инвестировать в агентство недвижимости, которое смогло бы продавать квартиры и дома состоятельным гражданам из России. Детали этого события можно узнать из уголовного дела 144128, закрытого и отправленного в архив после того, как я стал и.о. президента. А в то время меня уполномочили выкупить целый жилой дом, в котором были квартиры для Собчака, Кудрина, Маневича, Кожина. Из бюджета Петербурга на нашу компанию «ХХ трест» выдали кредит на строительство объектов в городе, но все деньги были переведены сразу же в Испанию. Деньги вообще в стране было оставлять не принято, все выводилось за рубеж, иначе все разворуют другие. Некто Кабачинов, возглавлявший тогда контрольно-ревизионное управление размотал этот клубок, но неожиданно сгорел в бане в конце 1999 года. Прокурор ударился в религию и ушел в монастырь, а следователь Зыков до сих пор живет, пытались мы его посадить, но безуспешно, он все это время ходил и оглядывался.