Тем временем Эриса переоделась, выбрав платье горчичного цвета. Легкое, простое. Не достойно стануэссы? И что? Зато удобно. Все чаще она предпочитала простоту, прощаясь со столичной чопорностью. Несколько богатых нарядов вестеймского пошива, так и лежали в сундуке. В южном городе в них было жарко. А главное в этих одеждах Эриса слишком привлекала внимание местных мужчин. Она будто кожей чувствовала вожделенные взгляды южан: и аютанцев, и эльнубейцев, и особо диковатые взоры темнокожих наурийцев. И, говоря откровенно, ей это вполне нравилось. Нравилось до тех пор, пока не стало доставлять слишком сильного беспокойства. Дня три назад возле торговых рядов какой-то бородатый нахал с цепкими пальцами посмел потрогать ее грудь, а потом схватить за ягодицу и пытался утянуть в проулок. За что получил глубокие царапины через все лицо и несколько звучных фраз самой отборного мата. При чем от последнего смельчак опешил гораздо больше, чем от крови, размазанной по щеке.
Из потайного отделения сундука Эриса достала кольцо, витую цепочку и медальон – это и все драгоценности, которые она пожелала привезти из Арсиса. Госпожа Диорич не любила носить украшения, не без оснований считая, что она, итак, очень хороша собой. Пусть мужчины лучше смотрят на нее саму, чем на всякие побрякушки на ней. Вот только с колечком она старалась не расставаться. Оно, перешло к ней от матери. Разумеется, кольцо золотое с небольшими капельками-изумрудами, тонкой, изящной работы. Может быть стоило оно недорого в избалованном богатствами городе, но в нем была памятью о маме – добрейшей и славной госпоже Лиоре Диорич. Эрисе очень не хотелось расставаться с ним даже на время. А медальон хоть и не золотой, взамен весьма необычный: обратную сторону его покрывали рельефные знаки, похожие на нубейские, был он весьма-весьма увесистым. Основу его составлял великолепный камень. Полупрозрачный, будто наполненный синевато-фиолетовым туманом. Эриса никогда не носила его. По сути, он был ее игрушкой еще с детства. Она даже не помнила, как он ей достался.
По какой-то причине этот медальон очень ценил Дженсер. Он считал, что вещица скрывает значительную нубейскую тайну. Именно муж настоял взять медальон в Эстерат. Ведь здесь много знатоков древностей. Например, тот же Рамбас. В Эстерате легче узнать истинную ценность древней вещи.
Положив колечко, цепочку и медальон в кошелек, Эриса заперла сундук и поднялась к хозяйке Сорохе Иссе, предупредить, что ненадолго уйдет, но скоро с рынка вернется Нобастен.
Выйдя из дома, спустившись по шаткой лесенке, Эриса жмурилась от яркого солнца и долго решала, куда же ей направиться. Сначала хотела сходить в Высокий квартал и просто оценить имевшиеся драгоценности. Хотя, драгоценности – слишком увесисто сказано: всего-то колечко и красивая, увы не золотая вещь. Да, можно приложить золотую цепочку. Но, с другой стороны, зачем оценивать, если Эриса очень не хотела эти вещи продавать?
Она свернула к улице гончаров, продолжая мучить в уме свою невыносимую проблему. Ей позарез нужны деньги и тянуть далее нельзя. Лучше, если она раздобудет достаточную сумму сегодня. В крайнем случае завтра. Хотя бы 200-300 салемов – это самый минимум, чтобы расплатиться за жилье и прожить здесь еще дней десять при скудных тратах на потребности. Наконец на ум пришло два более практичных варианта:
Первый: навестить господина Рамбаса – дальнего родственника Дженсера по материнской линии, человека странного и богатого даже по аютанским меркам. Прийти к нему, объяснить ситуацию с исчезнувшим Дженсером, делая удрученное личико, притворно пустить слезу и попросить взаймы 500 салемов. Но почему-то плакаться перед Рамбасом, тем более стать от него зависимой, душа не лежала. С первого знакомства не нравился он ей. А в зависимость можно было легко угодить, потому как этот самый Рамбас имел свои интересы в Арленсии и даже при дворе короля Орлафа. Здесь уже вмешивалась такая коварная штуковина как политика. Поэтому в задницу Шету этого Рамбаса – здраво рассудила стануэсса. Имелся второй вариант, не угрожающий тяжкими последствиями: спуститься к Заречному району. А там… Там, не так далеко от моста через речку, называемую Эранта, жил хорошо знакомый ростовщик по имени Лураций Гюи. С ростовщиком свел Дженсера все тот же Рамбас для перевода нубейского текста. Ведь целью ее мужа в Аютане было не только получение наследства, но и дурацкое желание доказать, будто род Дженсера по матери восходит к нубейскому богу Терсету (замучил он с этой темой, честно говоря!). Вот и ходила Эриса вместе с Дженсером в гости к ростовщику много раз. Там долгими вечерами Лураций Гюи, еще какой-то грамотный в древних языках старичок вдвоем колдовали над свитками, которые приносил ее муж. А Эриса проводила время, листая книги в обширной библиотеке ростовщика. Этот ростовщик, кстати, человек с заметной придурью, был госпоже Диорич гораздо более симпатичен, чем влиятельный родственник ее мужа. Правда имелось одно тревожное обстоятельство… Когда Дженсер пытался осмыслить фрагмент перевода свитка, то Эриса пила красный чай в компании господина Гюи и немного флиртовала с ним. Ростовщик приобнял и поцеловал ее. А она, вместо того чтобы возмутиться, тоже ответила ему поцелуем. А потом еще одним… Вот как быть теперь с этим? Ее опасная манера дразнить мужчин, как правило, сходила с рук в Арсисе, но здесь такое поведение было очень чревато.
Все-таки лучше было идти к господину Гюи. Ну не лежала душа к неприятному Рамбасу. Она рассудила, что навестит ростовщика, поплачется ему о пропавшем Дженсере и заложит кольцо с цепочкой и медальон (если он имеет ценность). Хотя бы триста салемов должен был он дать хитренький скряга: все-таки в кольце изумрудики не совсем крошечные. А если повезет, то можно вытрясти четыре-пять сотен. Если же Лураций вспомнит о том поцелуе, то она найдет какой-нибудь способ выкрутиться. По крайней мере после замужества с Дженсером, она ему практически ни разу не изменяла. Может, обойдется и в этот раз.
Чтобы не погружаться в шум и суету Заречного рынка, Эриса свернула налево после моста и пошла по речной набережной. Так идти дальше, но рыночная толкотня сегодня ее не привлекала. Иной раз она любила прогуливаться по торговым рядам и смотреть на товары, которыми был богат южный город. Нравилось слушать болтовню лавочников, покупателей, забавляло наблюдать, как они громко торговались, ругались, лукавили. Но сейчас госпоже стануэссе нужно было разобраться со своими мыслями в полном покое.
Она шла, медленно переставляя ножки по мощеной набережной, стараясь не замечать внимания местных мужчин. Поглядывая на блестящие на солнце воды Эранты, арленсийка щурилась от ярких бликов. Ниже покачивались на мелкой волне рыбацкие лодки. Большие белые чайки с криками кружили над берегом у наваленных горкой камней. Здесь было не так жарко: от воды веяло прохладой и раскидистые акации давали достаточно тени. Однако этот речной покой не мог отгородить госпожу Диорич от тревожных мыслей. И они возвращались снова и снова. Допустим, она заложит кольцо и медальон, получит хоть какие-то необходимые деньги, но что, если Дженсер не вернется ко дню, когда потребуется вернуть ростовщику долг? Ведь такое очень могло быть, учитывая, что уже вышли все мыслимые сроки его задержки. Что тогда? Тогда она лишится кольца. Маминого памятного кольца! О, Волгарт, вразуми меня! Разве я смею быть такой нехорошей дочерью?! Но разве есть у меня другой выход? Чтобы не случилось, я потом найду способ вернуть кольцо.
У хлебной лавки она свернула с набережной, углубляясь в Заречный район по направлению к Старому городу.
Хотя этот район и прилегал к обветшалым лачугам, окружавших рыночные ряды, дома здесь были не в пример основательней. И не случайно, начиная с этого квартала до самого ипподрома проживали довольно успешные люди, к числу которых относился господин Лураций Гюи. На ростовщичестве он сколотил немалый капитал и был известен среди крупных торговцев. А позже, когда он обзавелся влиятельными связями, то стал вхож в самые богатые дома в Высокого квартала и Верхнего города. По происхождению Лураций не был аютанцеаютанцем, но откуда он был родом оставалось загадкой. Его говор не имел ничего общего со звонкой речью арленсийцев, ни с грубоватым диалектом стейландцев, на которых он очень отдаленно был похож внешне и бледным оттенком кожи. И конечно бледнокожий ростовщик не мог носить в себе ни тайсимскую, ни тем более наурийскую черную кровь. В общем странненький такой мужчинка лет пятидесяти. Еще не стар, но уже не юн. Неизвестного рода и племени, с приятной сединой, обрамляющей широкий, явно не глупый лоб. И с большими темными глазами, в которых непредсказуемо смешались коварство и доброта, и, конечно, же изрядный жизненный опыт.
