– Мамины блины самые вкусные, никто так больше не делает. Зачем мне чужие покупать?

– Хм, и правда.

– А твоя мама тебе, что, блины не делает?

– Делает, почему, – усмехаюсь, – тоже очень вкусно умеет. Только она живет далеко. Так что приходится покупать. Я и сам умею. Но мне лень, если честно.

– Как это?

– Лень?

– Ну да? Как может быть лень себе приятно сделать?

– Знаешь, Ром, для себя что-то делать чаще всего лень. А вот других порадовать приятно.

– А чего не радуешь? – и глазами в мою сторону так сверкнул лукаво. Чуть не пообещал нажарить блинов. Маленький манипулятор!

– Мне некого, – снова признание срывается с губ легко. И что самое удивительное – в компании чужого ребенка мне совсем не сложно говорить про свою больную любовь.

– У-у-у, жаль. Одному скучно.

Устами младенца… И правда скучно. Только я той скуки не замечал, погрузившись в работу и в культивирование своей боли. Цеплялся за нее. Будто, если мне не будет плохо, то и Лизу, значит, я не люблю. Дурак такой. Нужно было давно упасть где-нибудь, чтобы мозги на место встали. Лиза счастлива, это же здорово. Значит, и я могу жить нормально. А когда я ей понадоблюсь, буду рядом. Куда же я денусь? Такой весь бракованный. Другие женщины мне не интересны. Но жизнь не останавливается по щелчку пальцев. Что я помню за последние четыре месяца? Да ничего! Как будто все вокруг на паузу поставил. Но ведь это не так. Это я себя поставил, а жизнь вокруг бурлила, текла, менялась.

Еще немного поговорив с Ромкой, мы вышли к магазину, и он тут же издал радостный вопль.

– Он! Дань, это тот магазин. И дом наш. Вот! – взмах рукой на соседнее здание, и я понимаю, почему мелкого отпустили одного. Тут идти два шага. Кругом фонари, людей куча. И детей – тоже. Хорошее место. Двор спокойный. Магазин на углу находится. И вход есть как со двора, так и со стороны дороги. Удобный. Наверное, и правда мать малыша с ума сходит. Но несмотря на это, решительно хватаю готового сбежать мальчишку за руку.

– Подожди, бегун. Пойдем хлеб тебе купим, и провожу тебя.

– Да не, не надо. Мама поймет!

– Конечно, поймет, – соглашаюсь, не сомневаясь. – Но давай лучше провожу, мне самому только молоко нужно.

Ромка пытался возразить, но из-за угла дома показались три пса. Мощные, лохматые. Вроде никого обычно и не трогали. Но ребенок же! Черт. Он ростом-то почти как они. Конечно, легкая добыча. И выпечка свежая, пахучая. Позвонить, что ли, в отлов? Ну что это за хтонь? Зачем нам тут стаю выращивать?!

– Ладно, пошли за хлебом, – Ромка вцепился в мою ладонь, вырывая меня из размышлений.

Мы с ним буквально забежали в магазин, да и там не стали задерживаться. Схватив пачку молока и две буханки нарезного хлеба, уже через пять минут снова оказались на улице.

А потом я послушно шел за своим маленьким знакомцем, провожая его до квартиры. Потому что маму нужно успокоить. Объяснить, что ребенок не пострадал. Она ведь переживает. Какая мать не переживала бы? А наругаться на пацана, на эмоциях, не со зла, сейчас последнее, что нужно обоим. Я знаю. У самого в детстве была такая история.

Рома достает ключи, открывает подъезд. Лифт, пятый этаж, и вот мы у двери в квартиру. Не задумываясь, жму на звонок, не дожидаясь, когда мальчишка справится с замком, и дверь почти тут же распахивается.

– Мам, только не ругайся, со мной все в порядке!

Тараторит этот Смайлик и кидается к хрупкой фигурке в дверях квартиры. Первое, что я замечаю, – это растрепанные волосы медового цвета, тонкие худые руки, обнимающие мальчишку, бледную кожу. Подняв взгляд, встречаюсь с полными слез серыми глазами. Боже, никогда не думал, что в такие глаза вообще могут существовать!

– Да… Данила Валентинович. А… А что вы…?

– Ма! Ма, представляешь, там у магазина собаки были. Я убежал и потерялся, а Даня, он меня нашел и помог. Правда он классный? Ну скажи?

– Классн… да, наверное.

Слышу разговор Смайлика с матерью, а сам не могу оторвать взгляд от ее серых, широко распахнутых, слезами умытых серых озер. Прокрутив слова незнакомки в голове, понимаю, что она меня откуда-то знает. Вот только уверен, что сам ее никогда не видел. Или? Еще раз бегло осматриваю девушку и глазам не верю. Вот это неожиданная встреча!

– Ева?

– Данила Валентинович, как вы тут оказались?

Евангелина явно начинала приходить в себя, обнимая невредимого ребенка. Темно рыжие брови чуть нахмурились, а сына она приж– Данила Валентинович, как вы тут оказались?

Евангелина явно начинала приходить в себя, обнимая невредимого ребенка. Темно-рыжие брови чуть нахмурились, а сына она прижала к себе чуточку крепче. Кажется, пора спасать ситуацию, а не то рискую быть обвиненным в похищении Смайлика.

– Шел домой после работы. Увидел мальчишку, он плакал. Предложил помочь. Все.

Оправдываться мне не нравилось. В чем, собственно, я виноват? В том, что вернул пацаненка домой? А кто его вообще одного отпустил в магазин в сумерках?

– После работы? – Ева выгнула брови и дернула рукой, будто собиралась посмотреть на часы, но движение не завершила, лишь переплела пальцы на спине мальчишки.

В ответ я только хмыкнул. Как будто для нее стало новостью, что у меня есть дом. В конце концов я не живу в офисе. И домой за последнюю неделю приезжал… Раза три точно!

А вот она, кстати, вроде как на больничном со сломанной ногой, а сама стоит в дверях квартиры как ни в чем не бывало. Может, стоит задать парочку вопросов своей работнице?

Не успел я додумать эту мысль, как Ромка завозился в объятиях матери:

– Ма, Даня меня спас, я же говорил. Отпусти, мне жарко.

Голос мальчишки звучал приглушенно, потому что говорить громко и как взрослый, упираясь носом в пупок мамы, было сложно. Но Ромка искренне старался. Только отчего-то Ева не торопилась выпустить его на волю. Наоборот она перевела взгляд на макушку сына и, чуть сместив ладони, положила их на плечи пацана. А затем, когда снова посмотрела на меня, в ее глазах я с легкостью смог разглядеть панику.

– Мам! – еще более требовательно завозился ребенок.

– Не… Не могу, Ром.

– Ну ма! – не проникся мальчишка.

– Да… Данила Валентинович, а… А вы…

– Что? – откровенно говоря, я не понимал, почему все еще стою в дверях чужой квартиры.

Тем более не мог понять, почему не могу отвести взгляда от огромных серых глаз, в которых начало плескаться самое настоящее отчаяние.

– Костыли, – тихо выдохнула Ева, – костыли не взяла.

Секунда на то, чтобы понять, о чем речь. И еще одна, на удивление – сердце забилось с такой силой, как бывает только в моменты страха. Больше медлить уже было нельзя. Не раздумывая, шагнул вперед и обнял свою помощницу, обхватив ее за талию.

Огромные серые глаза распахнулись, с губ девушки сорвалось изумленное:

– Ох.

И все бы ничего, но, спасая Евангелину от падения, я как-то не учел, что она держалась за сына. Стоит ли удивляться, что мальчишка, завозившись между нами, умудрился нехило так боднуть меня в живот своим затылком.

– Полегче, боевой воробей, – усмехнулся, чуть отодвигаясь. – А то сейчас все упадем.

– А чего вы тут обниматься удумали?

Пробухтел недовольно, ужом выворачиваясь из неожиданно-коллективных объятий.

– Ромочка…

Начала что-то объяснять тому Ева, но была перебита сыном:

– Да обнимайтесь, если так надо, меня прижимать-то зачем? Жарко ведь!

А мелкий-то и правда – главный мужчина в семье. Сразу чувствуется, умеет оставить за собой последнее веское слово.

– Данила Валентинович, – поймала мой взгляд Ева, – спасибо вам.

– За что? – брови сами вопросительно изогнулись.

– За Ромку. Я уже и в полицию позвонила. Но там сложно все. Надо заявление написать, а как я напишу, если даже на улицу выйти – это целый подвиг?

– Могли бы просто на дом вызвать.