Игорь налил каждому в чашечку кофе со сливками, обнес всех конфетами и печеньем.

«Из меня бы хороший вышел официант?» — невесело подтрунивая над собой, спросил он Светлану.

«Каких мало», — безжалостно ответила она.

«Я ведь могу и обидеться?» — вдруг заявил он.

«Обижайся», — просто сказала она.

Ипатов внимательно посмотрел на нее, пытаясь разобраться в причинах ее устойчивой и открытой неприязни к Игорю.

«Готов отдать голову на отсечение, что для Светланы сейчас не существует никаких побочных соображений, — спокойно и неторопливо рассуждал он про себя. — Она говорит что думает. И словами, которые не выбирает. Ей все равно, что подумает о ней Игорь, в какие недобрые действия выльется его обида. Решительный, смелый, крутой народ — женщины. Как любящие, так и не любящие. На том, видно, стоит и будет стоять весь род человеческий…»

«Вы сегодня бледны, вы сегодня нежны, — пел Вертинский, — вы сегодня бледнее луны, вы читали стихи, вы считали грехи, вы совсем, как ребенок, тихи. Ваш лиловый аббат будет искренне рад…»

«Все! Хватит!» — вдруг взмолился Валька.

Игорь нажал на кнопку, и Вертинский нехотя, с плачущими нотками в голосе, умолк.

«Иногда тишина тоже неплохо», — прихлебывая кофе, произнес Борис.

«Я слышу даже, как где-то стучит дятел», — сказала Таня.

«Дятел? Где?» — встрепенулся Ипатов, в последний раз слышавший дятла в лесу под Берлином перед боем.

«По-моему, там!» — Таня показала на дальнее окно.

«Ничего не слышу», — помедлив, сказал Ипатов.

«Паровоз прогудел», — сообщил Борис.

«Вот дятел пропустит его и снова застучит», — заверила всех Таня.

«Кому еще, мягко выражаясь?» — потянулся к кофейнику Игорь.

«Грубо говоря, мне», — спародировал Борис.

«И мне, — подхватила Таня. Улыбнувшись, добавила: — Прямо говоря».

«Свет, а что, если почитать последние статьи?» — шепотом спросил Ипатов.

«Они у тебя с собой?»

«Да… Вот в кармане!»

«Мне очень хочется послушать. Честное слово! Ты давно обещал!»

Он и в самом деле обещал ей почитать свои лучшие международные обзоры, но все как-то не представлялся случай. К тому же ранние статьи ему уже самому не нравились, а последние, те, что с пылу, с жару, нуждались, как он самокритично считал, в небольшой доработке. Вчера он их подчистил и, взглянув свежим глазом, окончательно решил, что они в общем удались.

«Как смотрит честная компания, если я кое-что почитаю? Тут, — он достал из кармана аккуратно сложенные листы, исписанные четким каллиграфическим почерком отца, — кое-какие соображения по некоторым вопросам международной политики. Я не скажу, что полностью доволен своими опусами, — на всякий случай заметил он, — но отдельные мысли, я надеюсь, могут показаться любопытными. Обещаю особенно не утомлять. Ну как, читать?»

«Давай шпарь!» — сказал Валька.

«Очень, очень любопытно, — позевывая, произнес Борис. — Наконец-то мы с Татьяной узнаем, что делается в мире. Ты когда в последний раз читала газеты?»

«Я уж не помню!» — ответила она и махнула рукой.

«Что ж, послушаем, что думают умные люди», — с иронией заметил Игорь — вконец поверженный соперник. Он опять смешно и беспомощно поморгал обоими глазами.

Первый международный обзор назывался «Колесо истории». В нем Ипатов едко, опираясь на факты, взятые из центральных и местных газет, не оставлял камня на камне от противников социализма, пытавшихся повернуть колесо истории вспять. Он бичевал, клеймил, пригвождал к позорному столбу всех реакционеров от Трумэна до де Голля. Его темпераменту могли позавидовать если не все, то большинство журналистов-международников.

Вторая статья была посвящена обновлению политической жизни в Восточной Германии (ГДР в то время еще не существовала), а третья — последняя — рассказывала о мужественной борьбе китайских коммунистов во главе с Мао Цзедуном против продажной гоминдановской клики.

«Ловко!» — восторженно отозвался о всех трех статьях Борис.

«Даже я поняла», — призналась Таня.

«Теперь, старик, я знаю, на что расходуется твое серое вещество», — сказал Валька.

Светлана смотрела на Ипатова восхищенными, сияющими глазами и при всех открыто потерлась носом о его плечо.

«А ведь ничего! — явно стараясь быть объективным, заявил Игорь. — Костя, тебе обязательно надо поступать в МИМО».

«Куда?» — не понял Ипатов.

«В МИМО. В Московский институт международных отношений. Там готовят дипломатов и журналистов-международников!»

«А меня туда примут?» — прямо спросил Ипатов.

«А почему бы и нет? Хочешь, я поговорю с дядей?»

«Поговори, — сказал Ипатов и вдруг спохватился: — Постой, но если меня примут, то мне придется перебираться в белокаменную?»

«Разумеется», — как будто смутившись, подтвердил Игорь.

И тут Ипатова осенило: а вдруг Игорь хочет просто спровадить его в Москву, таким изощренным способом избавиться от соперника? Да, скорее всего, это так. Уж очень сомнительно, чтобы он предложил дядино покровительство от чистого сердца. И хотя вряд ли у него что-нибудь получится со Светланой — к тому времени она уже будет замужем, он, Ипатов, не должен, не имеет права воспользоваться этой протекцией. От нее дурно пахнет.

Ипатов бросил быстрый взгляд на Светлану: она смотрела на него пытливыми, изучающими глазами, напряженно ждала, что он ответит. Значит, и она понимала, что дело тут нечистое. Что ж, она отказалась ради него от Парижа, он откажется ради нее от Москвы. Пусть Москва будет его Парижем.

«Знаешь, я, наверно, не смогу, — как можно мягче, чтобы не обидеть Игоря, сказал Ипатов. — По семейным обстоятельствам. Так что мимо МИМО!» — напоследок скаламбурил он.

С тонкого лица Светланы сошло напряжение. Она, похоже, была довольна его ответом.

«Но если надумаешь — скажешь», — опять жалобным голосом произнес Игорь.

«Обязательно, — сказал Ипатов. — Хотя, если говорить откровенно, я думаю, журналистом-международником при желании можно стать и в Ленинграде».

«Как бы не так», — выразил несогласие Игорь.

«Почему же?»

«Ты действительно не понимаешь или прикидываешься?» — спросил Игорь.

«Действительно», — ответил Ипатов.

«Во-первых, здесь, насколько мне известно, не готовят международников. А во-вторых, Москва — не только МИМО, но и среда, знакомства, связи. Большинство преподавателей МИМО — это ответственные сотрудники МИДа. Теперь понятно?»

«Теперь понятно», — усмехнулся Ипатов.

«Я так и знал, что придуриваешься, — махнул рукой Игорь и вдруг предложил: — Ребята, давайте сфотографируемся?»

«Чудненько! — воскликнула Таня. — Я сегодня хорошо получусь! Я знаю!»

Она сейчас и в самом деле казалась хорошенькой. Ее простое, неяркое лицо разрумянилось и прямо светилось изнутри — наверно, такой, сияющей, она была в своих танцах.

«Можно рискнуть!» — одобрил Борис.

«Как будете фотографировать — всех вместе или каждого по отдельности — анфас и в профиль?» — насмешливо осведомился Валька.

«Можно и по отдельности, и небольшими группками, как желают трудящиеся массы», — ответил Игорь: до него, похоже, не дошел второй смысл Валькиных слов.

«Ты хочешь?» — спросил Ипатов Светлану.

«Хочу, — ответила она. — Я сто лет не фотографировалась!»

«Я быстро!» — Игорь выскочил из гостиной и побежал вниз по лестнице…

Вернулся он не один, а с тем самым симпатичным, улыбчивым человеком, который встречал их на крыльце. В руках у него была «лейка» с широким объективом.

Так и расположились: девушки в креслах, а ребята кто как…

Ипатов встал позади Светланы, облокотился на спинку кресла. Борис уселся на подлокотнике Таниного кресла, и балерина нежно склонила головку к своему партнеру по танцам. Валька устроился у ног девушек. Один Игорь долго не знал, куда приткнуться. Наконец с печальным видом встал за Таней и Борисом.

«Как, без вспышки?» — спросил Ипатов.

«Та не треба, — ответил симпатичный улыбчивый человек. — Высокочувствительная пленка. Будэ як в самий наикращей фотографии… Внимание… снимаю!..»