По платформе, у которой стоял их поезд, спешили к вагонам пассажиры. Вдалеке попыхивал дымком паровоз. Игорь и его спутники пошли вдоль состава, выглядывая, где посвободнее. До пятого от конца все вагоны были битком забиты людьми, и только с шестого появились незанятые места. Сели, однако, где-то у самого паровоза.
Удивительно, что память сохранила эти никому не нужные подробности и не уберегла того, что действительно представляло интерес. Рассказать кому-нибудь — не поверят. Он был на даче и до сих пор не знает, где она находится. Потом он не раз задумывался, как могло такое случиться. Постепенно нашел объяснение. Перво-наперво, сел в поезд, не поинтересовавшись, куда он идет. Затем, пока ехали, ни разу не посмотрел в окно. Мелькали какие-то речушки, мосты, перелески, поля, полустанки. Он даже не запомнил, где они вышли и как добирались до дачи. Так, за оживленными разговорами ничего и не заметил, не разглядел.
Но сами разговоры запомнились. Только отъехали, как Валька все-таки домучил свою память и опознал незнакомую пару. Это были широко известные в Ленинграде молодые солисты балета Театра имени Кирова. Чуть ли не на каждом шагу висели афиши с их портретами. Мысль о том, что он находится в одной компании с такими знаменитостями, также отвлекала Ипатова от дороги и наполняла — и он это понимал — пустым и тщеславным чувством принадлежности к избранным и даже в какой-то мере к сильным мира сего…
Узнал Ипатов из этих разговоров кое-что и о матери друга, загадочное отсутствие которой в жизни Вальки давно интересовало его. Нет, Валька не проговорился. Просто, говоря о балете, он вдруг неожиданно показал себя отменным знатоком советской хореографии. Он знал буквально все спектакли тридцатых и сороковых годов, всех балерин, всех балетмейстеров, одним словом, знал, где что ставилось и кто где как танцевал. Его знаниями были ошарашены все, включая Таню и Бориса. И тут выяснилось, что мама Вальки была балерина, и весьма известная, заслуженная артистка республики. Во всяком случае, когда Таня и Борис услышали ее фамилию, они так и ахнули.
Она умерла совсем молодой от заражения крови. На пляже где-то возле Сочи наступила босой ногой на ржавый гвоздь, и уже ничто не могло ее спасти, даже высокая ампутация.
У Светланы и Тани одновременно покраснели глаза. Ипатову тоже чуть ли не до слез стало жалко молодую, красивую, талантливую Валькину маму…
И еще было жалко самого Вальку, его отца и его няньку, переживших такое горе…
Вот и ответ, почему заоконная жизнь не интересовала Ипатова, почему она незаметно пролетела мимо…
Сошли они на неизвестном разъезде. У дальнего входа на дачу их встретил симпатичный улыбчивый человек в аккуратном белом полушубке.
«Это — со мной!» — сказал Игорь, и тот сразу пропустил их. Даже не попросил предъявить документы.
Второй такой же симпатичный улыбчивый человек вышел на крыльцо и каждому крепко пожал руку.
Они поднялись в дом. По всей видимости, раньше это была дача какого-то очень богатого финна. Похоже, здесь ничего не перестраивалось, все оставалось как при старом хозяине. И эти витражи, и этот камин, и эта лестница, полого ведущая на второй этаж.
«Будьте как дома!» — заявил гостям Игорь и бросился помогать Светлане снимать шубку. Нельзя сказать, что это получилось у него изящно. За считанные мгновения он оборвал на шубке вешалку, наступил Ипатову на ногу и толкнул локтем Таню. Раздосадованный собственной неловкостью, он только чертыхался по своему адресу и извинялся.
Затем они перешли в гостиную с огромным, чуть ли не во всю стену окном. Но смотреть особенно было не на что. Куда бы ни падал взгляд, всюду тянулся высокий, непроницаемый для посторонних взоров забор. И еще по эту его сторону толпились отрезанные от большого леса несколько сотен деревьев…
В теплом воздухе млели всевозможные комнатные цветы. Их было так много, что требовались немалые ухищрения, чтобы не задеть их, проходя мимо.
«Дядя бывает здесь очень редко, — рассказывал Игорь. — А тетя два-три раза в неделю. Это все тетино хозяйство, — кивнул он на цветы. — Прямо как в ботаническом саду — не продохнуть!»
Первое, что они увидели когда вошли в соседнюю комнату, был мраморный бюст товарища Сталина. Тут же на стене висел его портрет, написанный маслом.
Впрочем, в гостиной, кажется, тоже был портрет, нет, фотография вождя. Она стояла на столе в золоченой рамке среди цветов и потому как-то не очень бросалась в глаза…
«А здесь дядина библиотека», — продолжал Игорь, распахнув дверь в следующую комнату. Ровными рядами стояли в шкафах книги, в основном произведения классиков марксизма-ленинизма. Паркет был натерт так, что по нему было боязно ходить.
«А это — дядя!» — Игорь показал на гипсовый бюст, возвышавшийся в простенке между окнами.
«Похож», — сказал Ипатов.
«Ты серьезно?» — удивленно спросил Игорь.
«А что? — внимательно посмотрел на него Ипатов. — По-моему, он здесь очень похож на свои портреты…»
«На портреты? Ну да, конечно», — очевидно, только сейчас до Игоря дошло, что все, кроме него, видели его дядю лишь на портретах и в кино.
Обойдя все комнаты первого этажа, они снова очутились в светлой и просторной прихожей. Из коридора справа, откуда доносился дразнящий запах хорошо приготовленного обеда, на голоса ребят вышла пожилая, лет сорока — сорока пяти женщина в белоснежном передничке и кружевной наколке на аккуратной прическе. Она учтиво-ласково улыбнулась и спросила:
«Игоречек, сейчас будете обедать или после?»
«А это как решат массы?»
«Массы» мялись и переглядывались.
«С одной стороны, вроде бы рановато, — пошел разводить канитель Ипатов. — А с другой…»
«…щи остынут», — вставил Валька.
«Вот именно!» — смеясь, согласился Ипатов.
«Я могу говорить только за себя, — сказал Борис, — но со всей прямотой и самокритичностью. Я проголодался!»
«Я тоже!» — смущенно подхватила Таня.
«А ты, Света?» — спросил Игорь.
«Мне все равно», — ответила та сухо.
«А!.. Дают — бери, бьют — беги!» — воскликнул Валька.
«Тетя Оля! — сказал официантке Игорь. — Накрывай на стол! Большинство — за!»
По пути зашли в ванную комнату мыть руки. Стены ее были облицованы белыми и голубыми плитками, которые, нежно сочетаясь, образовывали какой-то сложный, но приятный для глаза рисунок…
Ипатов подгадал так, чтобы остаться в ванной комнате вдвоем со Светланой. Он не стал ждать, когда она кончит мыть руки, а просто подставил ладони чуть ниже, под ту же струю.
«Ну что? Ну что, говори?» — торопливо спросил он.
Она оглянулась на дверь и быстро сказала:
«Папу назначают военным атташе во Францию!»
«Но это же здорово!»
«Ты не знаешь всего», — сказала она, но тут погас свет: очевидно, кто-то, решив, что в ванной никого нет, щелкнул выключателем.
«Говори!»
«Ему предложили ехать вместе с семьей!»
«То есть и с тобой?»
«Да. Но я сказала, что никуда не поеду!»
«Из-за меня?»
«Нет, из-за нас!»
Ипатов обнял Светлану.
«Где они?» — послышалось в коридоре.
«Пусти, Костя!.. Зажгите свет!» — крикнула она.
«Свет!» — подхватил Ипатов, урывая напоследок поцелуй.
Загорелся свет.
В ванную заглянул обеспокоенный, еще чаще, чем раньше помаргивающий обоими глазами Игорь.
«Вот вы где!»
«А где мы могли еще быть?» — насмешливо спросила Светлана.
«Мы уже завалились в столовую, видим, вас нет, — жалобным голосом произнес Игорь. — Подожди, я сейчас дам сухое полотенце!» — сказал он Светлане и бросился к тумбочке. Порывшись, достал красивое мохнатое полотенце.
«Неужели он не видит, не понимает, что мы любим друг друга? Что ему абсолютно не на что рассчитывать? Что даже высокое положение дяди ему уже не поможет? — подумал Ипатов, и у него сладко защемило сердце. — Отказаться ради меня от долгой жизни во Франции? В Париже? Какие еще нужны доказательства ее чувств ко мне?.. А этот чудак туда же — со своим полотенцем!»
