Именно с этой встречи им расхотелось играть дальше в придумывание потомков. Инвалид был примерно одного возраста с Ипатовым, возможно даже немного моложе. Обреченный до конца дней влачить безрадостное, горемычное, безногое существование, он, по-видимому, до ненависти завидовал тем своим сверстникам, которые передвигались на собственных ногах, разгуливали по улицам под руку с молодыми красивыми женщинами, любили их и, возможно, сами были любимы, пользовались всеми, без исключения, благами жизни. Особенно остро, надо думать, он ощущал свою инвалидность сейчас, когда еще свежи были впечатления от другой жизни и слишком мало прошло времени, чтобы привыкнуть к непоправимой беде. Ипатову стало нестерпимо жалко парня. Он не выдержал и обернулся. Инвалид находился все еще на том месте, где они встретились. Стоя или сидя, что в конечном счете для него было одно и то же, он смотрел им вслед набрякшими обидой и завистью глазами. Ипатов быстро отвернулся и тотчас же почти физически ощутил спиной недобрый, тяжелый взгляд. К Вальке и Светлане парень, похоже, не имел претензий. Очевидно, всех фронтовиков, кого не покалечила, не изуродовала война, он считал пролазами. И ведь не подойдешь, не скажешь, что он, Ипатов, воевал честно, не ловчил, не держался подальше от переднего края, был дважды тяжело ранен и там, в госпитале, едва не отдал богу душу. Он так же, как этот бедолага, мог остаться без ног и раскатывать сейчас, отталкиваясь руками, в тележке по городу. Но судьба пощадила его. Однако сам он никогда, ни при каких обстоятельствах не шел против своей солдатской совести. И не вина его и не заслуга, что ему так повезло. Прости, солдат!..

За мыслями об инвалиде Ипатов не заметил, как они вышли к Театральной площади. Он даже забыл посмотреть на бабушкино окно, что делал всегда, проходя мимо. Вспомнил о нем, лишь когда его уже невозможно было разглядеть…

Когда переходили широкую в этом месте улицу Декабристов (как раз напротив бокового фасада Театра оперы и балета имени Кирова) с ее многорядным автомобильно-трамвайно-автобусным движением, Ипатова и Светлану здорово озадачило поведение Вальки. С того момента, как они ступили на мостовую, он вел себя очень нервозно. Все время вертел головой, открыто следил за тем, чтобы, не дай бог, кто-нибудь из шагавших рядом, включая Ипатова и Светлану, не угодил под машину или трамвай. Его забота и беспокойство распространялись на всех семь-восемь человек, одновременно переходивших дорогу. Где-то на середине улицы он не выдержал и воскликнул, рванувшись к одному из пешеходов:

«Вот, черт, идет и не смотрит куда!»

А потом дело и вовсе дошло почти до анекдота. Впереди их, мечтательно склонив голову набок, плыла молоденькая дамочка в котиковом (или кроличьем, «под котик») манто. По сторонам она не смотрела, очевидно полностью полагаясь на бдительность соседей. Сигнал тревоги поступил в Валькину подкорку раньше, чем возникла непосредственная опасность в виде быстро приближавшегося такси. Он схватил дамочку за рукав манто.

Она обернулась и закричала:

«Что вам от меня надо? Отвяжитесь!»

«Осторожнее, можете попасть под машину!» — предупредил ее Валька.

Дамочка пожала плечами:

«Странный способ заводить знакомство!»

«Он такой!» — смеясь, заметила Светлана.

«Да, я такой! — подтвердил Валька. — Влюбчивый до ужасти!»

Поняв, что ее разыгрывают, дамочка пулей перелетела через оставшиеся метры мостовой.

«Валька, ты чего дергался? — спросил Ипатов, когда они поднялись на тротуар у театра. — Все спокойно переходили улицу, один ты…»

«Не думала, что ты такой псих», — сказала Вальке Светлана.

«Да, я псих, — согласился тот. — Когда перехожу улицу, я всегда боюсь, что кто-нибудь рядом зазевается и попадет под машину… Смешно?»

«Не очень», — смутилась Светлана.

«Валька, а о себе, о своей безопасности ты в этот момент не думаешь?» — поинтересовался Ипатов.

«Нет, — ответил Валька. — Я же смотрю по сторонам. Вижу все машины».

«Послушай, тебе надо сходить к психиатру», — сказал Ипатов.

«Я уже ходил. Он сказал, что впервые встречается с таким случаем. В медицинской литературе ничего об этом нет…»

«Я понимаю, если бы беспокоился о детях, когда они переходят, о стариках? Остальные могут и сами о себе позаботиться…»

«Да, конечно, — согласился Валька. — Надо взять себя в руки».

«В конце концов, — рассудительно заметил Ипатов, — у каждого своя голова на плечах».

«Хорошо, старик. Обещаю тебе поработать над собой».

«Только Косте обещаешь, а мне?» — спросила Светлана.

«Тебе?» — смутился Валька.

«Да, мне».

«Если в этом есть необходимость, пожалуйста!» — сказал Валька.

Светлана промолчала. И тут Ипатов почувствовал, что этот, казалось бы, такой пустячный, легковесный разговор между Светланой и Валькой полон какого-то особого, пока что неуловимого смысла. Неужели у них все еще есть общие тайны, оберегаемые от него? А почему бы им и не быть?..

Тетя Дуся жила в самом начале улицы Союза Печатников, в угловом доме, на первом этаже. Оба ее окна, затянутые чистой марлей, выходили прямо на улицу. Вон они — белые, как бельма…

«Мальчики, подождите меня здесь! Я быстро!» — сказала Светлана, когда они вышли к знакомому обшарпанному подъезду.

«А нам нельзя зайти? — спросил Ипатов. — Чтобы оценить?»

«Нельзя».

«Почему?» — удивился он.

Светлана посмотрела по сторонам и, увидев, что чужих поблизости нет, негромко сказала:

«Неужели ты не понимаешь? Чтобы не платить налоги, она шьет тайком и только очень близким знакомым. В прошлом году на нее кто-то донес, и ей пришлось уплатить триста рублей штрафа».

«Скажи ей, что мы с Валькой не побежим доносить, что мы свои…»

«Нет, она всех боится!»

«Ну что, подождем? — спросил Ипатов Вальку. — Померзнем во имя великих целей?» «Подождем. Померзнем».

«Я быстро!» — Светлана взбежала по ступенькам в подъезд и, помахав рукой, скрылась в темноте…

«Что, так и будем стоять? — спросил Ипатов приятеля. — Давай лучше походим?»

Они двинулись по улице Союза Печатников.

«Костя, только честно скажи, — вдруг спросил Валька. — Я правда был похож на ненормального?»

«Ты что? — пошел на попятный Ипатов. — Обыкновенный бзик. Нет человека, у которого не было бы какого-либо бзика. Именно бзики делают людей непохожими друг на друга…»

«И у тебя есть?»

«Сколько угодно!.. Например, когда я вижу у кого-нибудь на пальто или костюме, пусть это будет даже незнакомый человек, приставшую нитку, я стараюсь незаметно ее снять. На улице, конечно, не снимешь, а в трамвае или автобусе запросто. Или вот еще бзик. Когда выхожу из автобуса или трамвая, тихонько опускаю в чужой карман использованные билеты…»

«Каждый раз так делаешь?» — удивленно спросил Валька.

«Нет, каждый раз не получается. Но — часто».

«Н-да…»

«И это еще далеко не все бзики», — сказал Ипатов.

Так, за разговорами о бзиках, которых у обоих оказалось предостаточно, они не заметили, как пролетели целых сорок пять минут. Светлане пришлось даже их окликнуть:

«Мальчики, я уже!»

Она стояла у подъезда с пакетом в руке — довольная, улыбающаяся, с нежным румянцем на щеках.

Ипатов и Валька заторопились к ней, но разговор свой о бзиках не прервали.

«О чем спор?» — спросила Светлана, беря их под руки.

«О человеческой доброте, которая часто рядится в странные одежки», — ответил Ипатов.

«На, держи, — отдала ему свой пакет Светлана. — Я тоже люблю рядиться в странные одежки… Мальчики, если бы вы знали, какое у меня чудесное настроение!»

«Новое платье нравится?» — сообразил Ипатов.

«Угу, — подтвердила она. — Придем, я надену, покажу вам!»

«Я боюсь за свое сердце», — промолвил Валька.

«Да? А Костя не боится», — мягко задиралась Светлана.

«У меня особое сердце, — отозвался Ипатов. — Пылевлагонепроницаемое, с противоударным устройством!»