«Да, я хотела спросить тебя, у тебя все конспекты есть?» — вдруг спросила она.
«Все».
«С самого начала?»
«Да, с первого дня».
«Ты мне дашь их переписать?»
«Конечно, я сейчас смотаюсь за ними!» — он быстро поднялся с пуфа.
«Ну зачем сейчас?»
«Я быстро. Это сорок пять минут туда и сорок пять обратно!»
«Я думаю, подождет до завтра или послезавтра, не правда ли?» — со светской интонацией проговорила она.
«Действительно, подождет», — смущенно согласился Ипатов, усаживаясь на свое место.
Он отдал Светлане пустую чашечку с блюдечком:
«Спасибо».
Оказывается, она приберегала для него еще одну неожиданность:
«Слушай, ты завтра вечером свободен?»
«Да», — радостно отозвался он.
«Приходи часов в семь-полвосьмого…»
«Приду», — сдавленным голосом произнес Ипатов и вопрошающе посмотрел на Светлану.
Она тут же разрешила его недоумение:
«Соберется небольшая компания. Посидим, поболтаем. Новые пластинки покрутим».
«Слушаюсь! — вытянулся, сидя на пуфе, не помнящий себя от счастья Ипатов. — Буду ровно в семь ноль-ноль!»
Да, занятным был его первый визит к ней. И вроде бы ни о чем таком не говорили, а все запомнилось. Смешно, откуда ему тогда было знать, как пить черный кофе? Но вот конспекты он, действительно, имел отменные. А как же иначе — остаться в живых после такой войны и еще плохо учиться? Кто как, а он прямо-таки дорвался до учебы.
Конспекты же у него сохранились до сих пор — огромная стопка общих тетрадей, страница за страницей заполненных аккуратными и ровными строчками. Кое-где пометки на полях и подчеркнутые абзацы — для удобства при подготовке к экзаменам. И сейчас приятно подержать их в руках…
«Ты идешь?» — в первом же перерыве спросил Ипатова Валька, зацепив его насмешливым взглядом.
«Куда?» — притворился тот непонимающим.
«В дом с двумя главными фасадами?» — усмехнулся Дутов.
Значит, он тоже успел побывать там. И его, судя по всему, пригласили. Не исключено, что и относится она к ним одинаково безразлично. Настроение у Ипатова сразу стало портиться, вся праздничность ушла из него.
Ответил, не скрывая досады:
«Все-то тебе известно!»
«А что? — сощурился Валька. — Думаешь, она только тебя одного пригласила?»
«Ничего я не думаю, — буркнул Ипатов. — Это ее дело».
«Ладно, не будем кусаться, — уже добродушно заметил Дутов. — Ты какой подарок собираешься сделать? А то еще купим одно и то же!»
«Подарок? Зачем?» — недоуменно спросил Ипатов.
«Как зачем? — в свою очередь удивился Валька. — Ты что, не знаешь, что у нее день рождения?»
«День рождения? — только сейчас до Ипатова начало доходить. — Она мне ничего не сказала».
«Когда, друг мой, не говорят, зачем зовут, значит, день рождения», — назидательно произнес Дутов.
«А если это обыкновенная вечеринка?» — зачем-то упирался Ипатов.
«Никаких «если»! — уверенно сказал Валька. — Поехали сейчас за подарками!»
«У меня с собой ни копейки!» — растерялся Ипатов. Не мог же он признаться, что у них дома очень туго с деньгами. Только сегодня утром мама сказала, что не знает, как дотянуть до зарплаты. Оставались какие-то гроши, не то двадцать, не то тридцать рублей.
«Я бы одолжил, — отозвался Валька, — но у меня всего сотня, не больно разбежишься!»
«Конечно», — смущенно поддакнул Ипатов.
Сейчас он лихорадочно думал о том, где бы раздобыть денег. Мысленно перебрал всех родственников, соседей, знакомых. Даже бабушку вспомнил. Остановился на одном из дядей по отцу — человеке денежном и широком. Решил прямо сейчас съездить к нему, хотя тот жил далеко, на самом краю Охты. На это уйдет минимум часа два. Во-первых, дорога, а во-вторых, и посидеть надо. Подарок же придется купить на обратном пути. Вот только он не очень представляет себе, когда сможет вернуть деньги. На стипендию, которую он почти целиком отдавал матери, рассчитывать не приходится. Единственный выход — несколько ночей поработать грузчиком на станции или полотером в главном здании университета. (Благо, опыт уже имеется. Только в сентябре он один раз натирал полы и дважды разгружал вагоны.)
Да еще надо успеть переодеться. А это тоже проблема. Что надеть? Остаться ли в своей старой офицерской форме или же снова влезть в куртку и брюки, кое-как отчищенные от пятен? Третьего не дано, хотя чисто теоретически возможны еще две комбинации: куртку соединить с галифе, а китель с гражданскими брюками. Но это уже голая теория: трудно придумать что-нибудь более несуразное, чем последние два варианта…
Через час Ипатов был у дяди. Но того, к сожалению, не оказалось дома — находился в дальней командировке. Его жена, тетя Галя, побежала ставить чай, занялась блинами. Казалось, она готова разбиться в лепешку, чтобы угодить дорогому племянничку. Но едва только дорогой племянничек заикнулся: «Тетя, вы не можете одолжить мне…», как она развела полненькими ручками и воскликнула: «Все, кроме денег!» Это была явная неправда, что другое, а деньги здесь всегда водились. Дальнейшее сидение на диване стало бессмысленным, и обескураженный таким отношением Ипатов пулей выскочил на улицу.
Трудно сказать, куда бы его завели поиски денег, если бы он не вспомнил, что неподалеку отсюда живет Сергей Булавин. Когда-то бесстрашный командир танковой роты, а теперь военрук ремесленного училища, тот в кратчайший срок, всего за два послевоенных года, обзавелся большой семьей, состоящей, помимо жены, еще из свояченицы, тещи, тестя и дочки Сусанки, крохотного существа с необыкновенно громким и визгливым голосом. Все шестеро ютились в одной комнатке и ужасно устали друг от друга. Несмотря на бытовые неурядицы и инвалидность, Серега совершенно не изменился и, главным образом, не остервенел, не озлобился. Казалось, ему все до фени — и тесное жилье, и сварливая, вечно всем недовольная теща, и вездесущая свояченица, и глупый как пробка тесть, суфлер какого-то областного театра, и уже давно больная жена. И только к маленькой Сусанке он испытывал неизменную, полную громогласного умиления нежность. Почти все свое свободное время он проводил с дочкой, был отцом каких мало.
Встретил Булавин Ипатова шумно и радостно: с объятиями, с поцелуями, с крепкими — не для тещиных ушей — словечками. Приход фронтового друга для него был настоящим праздником, и он хотел, чтобы вместе с ним ликовали остальные: и теща, и свояченица, и жена, и даже маленькая Сусанка.
«Вы только поглядите, кто пришел!» — орал он во весь голос.
Домашние вежливо улыбались, но никакого восторга не выражали.
Булавин то и дело порывался сбегать за водкой, и всякий раз Ипатов отводил его в сторону и объяснял ситуацию. В конце концов Серега сдался и больше не настаивал на выпивке. Зато взял с приятеля слово, что тот непременно заглянет на днях. И тогда они отметят встречу: «Выпьем за всех пленных и военных!»
Разговор о деньгах Булавин прервал с первых же робких слов Ипатова.
«Сколько надо?»
«Сто», — испытывая неловкость при виде примолкших женщин, сказал Ипатов.
«Всего-то? — как будто искренне удивился Серега. И тут же адресовался к теще: — Мамуля, под мою личную ответственность выдайте Косте сто рублей, рубль больше, рубль меньше. Вы не бойтесь, он вернет!»
Все три женщины украдкой переглянулись.
Теща — бухгалтер домоуправления — мрачно поджала губы.
«Я жду!» — холодно предупредил Булавин, и его оба глаза — стеклянный и свой — медленно и по-разному наливались яростью. Страшная мертвенная неподвижность одного пугающе дополняла живую искрометность другого.
Серегина жена что-то шепнула матери, и та с демонстративной резкостью подошла к старому фанерному комоду, вынула из круглой шкатулки деньги и, отсчитав сотню, протянула зятю. Серега без лишних слов взял их и отдал другу:
«На, держи!»
В целом экспроприация прошла, можно сказать, в считанные секунды. Ипатов чувствовал, что лично против него булавинские женщины ничего не имели: наоборот, как будто даже симпатизировали. Видно, понимали, что он не может плохо повлиять на их мужа и зятя: все-таки студент Университета, не ханыга какой-то, с утра до вечера торчащий в очередях за пивом. Недовольство же, которое они дружно выразили, относилось, судя по всему, не к нему, а к Сереге, любившему ошарашивать своих близких.
