— Я даю это только очень узкому кругу людей, — объяснил он. — Если возникнут какие-то серьезные проблемы, обращайтесь ко мне напрямую. Могу вам сказать, что это не просто карточка. Это доказательство того, что в нашей компании у вас хорошие перспективы…

Когда мы расстались, я подумал: какой неожиданный, но логичный поворот в моей жизни! В общем-то мне давно следовало убрать себя из Москвы. Мое существование здесь, слишком пустое и легкое, исчерпало себя. Я уже размышлял последнее время — не сдать ли квартиру, а на вырученные деньги отправиться пожить в какое-нибудь приятное место в Европе.

Но что мне там делать? Нет, я родился в этой стране, воспитан ею и развращен. Лучше действительно поехать на год или два в какую-нибудь страшную глушь, чтобы там работать. Потом посмотрим, что из этого выйдет.

В тот же вечер в маленькой пиццерии у меня была встреча с Натальей. Я сел за столик на тротуаре. Во дворах, в переулках, под деревьями уже завелась непроницаемая тьма и фонари горели вдоль улиц, но небо все еще было синим и очень светлым. Женщина у обочины торговала яркими гладиолусами в хрустящих прозрачных кульках. Бомж терся у ларька. Повсюду лежали кленовые листья, тонкие, как золотая фольга. Где-то неподалеку находился автовокзал, и возвращавшиеся с дач горожане несли тяжелые корзины с грибами и осенними яблоками

Вскоре появилась она — черный берет, темно-синий узкий шарф. Сегодня ее облик показался мне незнакомым и новым. Глаза удивительно бархатные и длинные. Почти геометрическая четкость в линиях темных красивых губ.

— Потом, потом, — сказала она официантке, возникшей у столика.

— У тебя настолько европейский вид. Даже южнофранцузский, пожалуй. Кафе где-нибудь в Арле или Авиньоне, там тебя очень легко представить.

— Да, — ответила она. — Милый, прекрасный, моя жизнь очень сильно изменится в ближайшее время. Компания открывает представительство в Швейцарии, и начальником проекта станет мой муж. Он должен там все наладить — это работа на год, быть может — на полтора. Мы будем жить в городке у озера.

— Послушай, наверное, я тоже уезжаю. Только направление другое. На восток — в шести часовых поясах от Москвы и, значит, в восьми от тебя. Почти такая же глушь, как та, где ты жила когда-то. Хочешь, я приеду в Швейцарию в первый же отпуск?

— Да, конечно. И я так благодарна тебе за все, что было… Двойной латте, пожалуйста. У нас остается три недели, мы ведь используем их, правда?

— Поехали ко мне! Сейчас же. Ты допиваешь кофе, и я ловлю машину.

— Подожди, я вырвалась на десять минут, все происходит так быстро. Мне надо срочно подготовить документы на себя и на дочь, утром мы подаем их в посольство. Правильно будет встретиться у тебя завтра. После пяти вечера.

Поднявшись из-за стола, она глубоко задумалась. О ком ее мечты? Обо мне? Или о грядущей Швейцарии? Последний вариант более вероятен, судя по глубокой нежности, на миг осветившей ее лицо. Но тут, повернувшись ко мне, она прекрасно улыбнулась — как любовница, сообщница, подруга.

Место, куда я уезжал, называлось Старый Куртамыш.

21

Этот дом, кажется, понял, что скоро жильца здесь не будет. Раньше “Мадагаскар” держался из последних сил, но теперь все вокруг стало рассыпаться, ломаться и заканчиваться. Невозможно было не думать, что в день бегства, после того как Морохов выйдет за ворота, обе башни медленно начнут разламываться на куски, оседать, и на их месте останется лишь гора обломков или, скорее всего, просто пустырь с редкой и сухой травой. Теперь лифт, проходя восемнадцатый и шестой этажи, цеплялся за выросшие неизвестно откуда препятствия, застывал на секунду и освобождался, сотрясаясь с болезненным грохотом. Однажды, тихим воскресным утром, спустившись вниз, Мстислав Романович обнаружил, что холл застелен ковром из газет, на нем раскорячена стремянка и на вершине ее трудится электрик Стас. Подняв над головой вымазанную в клее швабру, он возил ею по потолку, чтобы вернуть туда декоративные плитки, осыпавшиеся ночью, словно осенние листья. Вокруг, приседая, бегал лифтер и фотографировал это действие. Они смеялись над неведомой жильцу шуткой. Оба эти человека были счастливы.

Консьерж со значением посмотрел на него своими умными глазами, и Морохов понял, что им настало время поговорить. Тогда он приказал:

— Ибрагим Евстигнеевич, у меня для вас есть поручение, пожалуйста, подождите в комнате для сотрудников.

Охранник не удержался и повернул к ним голову, пытаясь предположить, какие неприятности готовит для них жилец.

Мстислав Романович медленно шел по “Мадагаскару”. В Каминном зале перегорела одна из двух змеевидных люстр, и свет был наполовину разбавлен мягкой осенней темнотой. Садовница и уборщица, исполнив утренние свои обязанности, устроились отдыхать на диванчике.

— Климат меняется, — сказала Варвара Сергеевна. — Через двадцать лет не будет ни Парижа, ни Ленинграда. И голландцев тоже не останется. Все затопит. Подводное царство. А те, кто останутся, смогут проходить сквозь стены.

Поразмышляв, уборщица ответила ей на это:

— Когда лежу много — колени болят, как будто вот что-то схватывает.

Они беседовали в тихой полутьме, как в деревенской избе при свете лучины.

После долгого молчания Варвара Сергеевна сказала:

— Мне прислали рисунок для вышивки. Зимой сяду вышивать леопарда.

В комнате консьержа Ибрагим Евстигнеевич, как всегда, корректно поднялся навстречу.

— Мстислав Романович, я рад сообщить вам, что определена оптимальная дата отъезда. Наши клиенты покидают “Мадагаскар” в ближайшую среду, то есть через шесть дней. Если вы по-прежнему намерены к ним присоединиться, еще раз уточним вопрос оплаты. Надеюсь, что первую часть вы отдадите мне прямо в день отъезда. Второй транш я очень рассчитывал бы получить недели через три, при условии, конечно, что результат вас устроит. Но я думаю, все будет хорошо.

— Не сомневайтесь — с платежа я не соскочу. Они помолчали.

— Варвара Сергеевна не догадывается о своем счастье, — сказал Ибрагим. — Если снова наступит лето, в висячих садах ей можно будет посеять лук, петрушку и укроп. Она очень настроена была в этом году, но тут вмешались вы, велели насадить всяческие кактусы.

— Посоветуйте ей устроить теплицу. Вы же знаете, там есть “Парижское кафе”, стены у него стеклянные, а крыша к весне обязательно рухнет. Останется только пленку натянуть. Так пусть ваши ребята этим займутся, иначе к лету они одичают от безделья, — посоветовал Морохов.

Итак, скоро этот город, где он прожил тридцать семь лет жизни, исчезнет для него. Удастся ли ему когда-нибудь вернуться? К кому? И куда? В предпоследний день накануне бегства он отвел два с половиной часа на церемонию прощания. Утром были приведены в порядок последние оставшиеся дела.

Потом состоялся обед с тремя веселыми мужиками из Тулы, которые давно уже склонялись к тому, чтобы разместить у него заказ. Они объяснили москвичу, отчего девятнадцать лет назад началась перестройка, и показали, как следует пить водку на тульский манер. Он же с удовольствием разворачивал перед ними великолепную картину своего дальнейшего процветания в России. В конце встречи туляки подняли рюмки, предложили выпить за Мстислава Романовича и сообщили ему, что рады видеть человека, который смотрит вперед так уверенно. Потом Морохов сел в “сааб” и велел водителю ехать куда глаза глядят.

Но это торжественное прощание у него никак не получалось. Его слишком занимала наступавшая, новая глава жизни, и он буквально заставлял себя смотреть на улицы, на здания, на людей. Вот старый дом с наличниками и крыльцом, из его крыши, как блестящий гриб, прорастает спутниковая тарелка. Красные палатки уличного кафе, несмотря на холод там все еще сидят люди перед кружками с пивом. Картонная “Ока” качается на трамвайных рельсах, как на волнах, и сейчас ее подрежет джип.

Выехали к реке, и некоторое время машина скользила по набережной, мимо старых фабрик, железных ворот и подъемных кранов. Впереди затеяли стройку, под нее отобрали часть дороги, “сааб” оказался в середине неторопливой пробки. Медленно они двигались вдоль гранитного парапета, и вместе с ними, с той же скоростью, не обгоняя и не отставая, шла баржа по Москве-реке, груженная длинными серыми досками. Их всех равнодушно и быстро полили дождем. Потом машина ушла вверх, в переулки, шофер причалил к началу Арбата.