— Давайте это мне, — велел Морохов и вышел на середину.

Кто-то за его спиной выругался скучно и неизобретательно. Некоторое время все молчали. Потом охранник Валерий, улыбаясь и покачивая головой, заговорил:

— Это наши вещи, Мстислав Романович. Мы ведь тоже люди. Имеем право хранить.

— Со мной не надо спорить, — объяснил Морохов. — Давайте мне сумки.

— Смотрите на него! — вдруг истерически заговорил электрик. — Ребята, он один, а нас четверо.

— Назад! — закричал Морохов и пошел прямо к ближайшему баулу.

Это был безумный поступок. Как справедливо отметил пролетарский человек, их было четверо, один со стволом. Но охранники не двинулись с места. Они смотрели на Морохова раскрыв рты.

Отчего-то он совершенно был уверен, что в сумках оружие. Расстегнул на сумке молнию, засунул внутрь руку. Его пальцы натыкались на чешуйчатые, шелестящие, сухие шары.

… Луковицы, самые обыкновенные, да этого не может быть.

Схватил сумку за углы, перевернул вверх дном и вытряхнул. Целая гора луковиц ринулась оттуда вниз и мгновенно распространилась по всему холлу. Одна докатилась до фонтана, перепрыгнула через низкий бортик и закачалась на волнах.

Открыл другой баул. Рядами лежат одинаковые бумажные мешочки. Мутными буквами отпечатано: “Чечевица зеленая, второй сорт”.

— Собираетесь на пикник? — спросил Ибрагим Евстигнеевич, появившись у него за спиной.

Все молчали.

Он присел рядом с Мороховым на корточки, поднял с пола одну луковицу, подержал ее в руках, потом вернул обратно в сумку.

— Нет, Ибрагим Евстигнеевич. Эти драгоценные овощи сюда принесли ваши коллеги. Они хотели оборонять их с оружием в руках.

Ибрагим поднялся. Кажется, в эти несколько секунд он думал, нельзя ли жильца убить, и решил, что это никак невозможно.

— Что ж, — проговорил он медленно. — Все объясняется очень просто. Здесь ведь будет открываться немецкий ресторан, в той части “Мадагаскара”, которая сейчас пустует. Проект был на долгое время заморожен. Но инвесторы нашлись, закипела работа. И как вы думаете, может ресторан обойтись без продуктов?

— Там даже ремонт не начался. Вход в пристройку заколочен. Я не видел ни одного рабочего.

— На всякий случай делаются припасы, — сказал консьерж, глядя Морохову прямо в глаза, чтобы у того не было сомнений, что это наглая ложь.

— Ибрагим Евстигнеевич, — сказал ему Морохов. — Уже восемь месяцев я живу в “Мадагаскаре”. Дом неплохой, но, честное слово, для жилья класса “люкс” здесь многовато косяков. По ночам призраки из стен выходят. Вы говорите, что скоро откроется ресторан. Хорошо, но там ведь нет ни столов, ни тарелок, ни стульев. Гости, они что, на полу будут располагаться? Я на все это не могу смотреть равнодушно. Можете быть уверены — мне и посложнее проблемы приходилось решать.

Ибрагим Евстигнеевич оглядел тех, кто стоял в коридоре, и каждому посмотрел в глаза.

— Ведь было сказано — носить только ночью, — сказал он со спокойной яростью.

— Кто же знал, что с погодой начнется трабл такой реально? Крыша в сарае дырявая, все бы замочилось, — грустно ответил бармен.

— Брось, Ибрагим, — сказал Валера. — Ясно было, что этим кончится. Как говорил мой папаша — сколько хрен ни тряси, последняя капля все равно в штаны. Дальше смысла нет в болвана играть.

— Ну что ж, — медленно начал говорить консьерж. — Мстислав Романович, давайте прогуляемся по коридорчику. Я все вам расскажу, а потом можете действовать, как вам будет угодно…. Каждый сидит на своем месте! — закричал он персоналу.

— Что еще? — кротко спросил Валерий.

— Еще все! — ответил Ибрагим.

Вышли в коридор. Консьерж шел рядом с жильцом, опустив голову.

— Простите, что начну сейчас издалека, но, видите ли, моя история будет долгой, — произнес он. — Вы знаете, кем я был раньше. Вас не удивляет, что бывший судья пошел в консьержи?

— Нисколько. У моего отца есть однокурсник, он работает сейчас кассиром в магазине свадебных платьев. Я не представляю, какая у судей зарплата. Наверное, она вас больше не мотивировала.

— Я служил федеральным судьей по уголовным делам в Преображенском районном суде. Так случилось, что в девяносто седьмом году мне довелось вести следствие по делу о мошенничестве. Подсудимый был тридцатилетний мужчина довольно бессмысленного вида, ни умный, ни глупый. Знаете, чем он занимался? Организовал фальшивую автостоянку в центре Москвы, рядом с двумя банками и рестораном. Выписывал размноженные на ксероксе квитанции, брал деньги. Его разоблачили через три с половиной недели, вину он признал полностью.

Кто ему подсунул защитника — не знаю. Там были смягчающие обстоятельства: раскаяние, наличие малолетних детей, активная помощь в раскрытии преступления, но адвокат вообще на них внимания не обратил. Кстати, подсудимый действовал в компании с двоюродным братом жены. Ну и прокурор пытался все представить чуть ли не как организованную преступную группировку.

Картина оказалась ясной. Мной был постановлен обвинительный приговор: три года условно с двухлетним испытательным сроком плюс возмещение материального ущерба. Нет, честное слово, мужик смотрел на меня, как на фокусника. Он-то уже смирился в мыслях с реальной тюрьмой. А потом я быстро забыл про него.

Прошло несколько лет. Жизнь моя шла, как полагается, без особых радостей. Как-то в августе мне понадобилось посетить Верховный суд на Ильинке. Потом я зашел в старую столовую на Рождественке напротив института архитектуры, взял стакан с горячим бульоном и два пирожка. Какой-то человек остановился за стеклом и начал махать мне руками. Я его и узнал-то не сразу.

Мой бывший подсудимый вошел внутрь и терпеливо встал у столика. Предложил подвезти меня домой — я согласился. У него была широкая “тойота” представительского класса, вся раздолбанная, гремящая, побитая, перед сиденьем болтался на цепочке крест с искусственными рубинами. Все эти достаточно комические подробности не помешали мне заметить, что для его нынешней повадки была характерна… как бы это сказать поточнее… некая сосредоточенная серьезность. Мне стало интересно, чем может зарабатывать деньги такой человек.

День был теплый и туманный, вскоре над нами пролился дождь. Собеседник все спрашивал про мою зарплату и жизнь, и я ему что-то отвечал. Половину пути он, по-видимому, размышлял и колебался. Возле памятника Гагарину, там, где сейчас большая развязка, мы некоторое время стояли в пробке, чтобы свернуть на Косыгина. Дождик стих, радуга появилась на небе. И тут он решился. Он сказал, что у него есть для меня деловое предложение…

Морохов и его консьерж успели тем временем добраться до каминного зала, сели на диван. Бывший судья держался с горьким достоинством.

— Мстислав Романович, — продолжил он, — вы, конечно, знаете, что такое нелегальная миграция?

— Что? — спросил Морохов. — К делу, Ибрагим Евстигнеевич, без отвлеченных тем.

— Нет, поймите, это очень важно. Все мы знаем, что они есть, но никогда не видели, не представляем их путь в Западную Европу… Нелегалы, спрятанные люди. Индия, Пакистан, Средняя Азия, Китай, Шри-Ланка. И на пути у них лежит наша Россия. Важнейший перевалочный пункт — десятимиллионная Москва, где так легко затеряться. Так вот, бывший мой подсудимый состоял в группировке, которая занималась транзитами этих самых нелегалов, перебиравшихся в благополучные края из стран третьего мира. Ему требовались помощники, и тут он случайно встретил меня.

Мысль обратиться ко мне была, пожалуй, слишком смелой. Но он к тому времени уже четко понимал, что я — бюджетник, то есть человек, с которым всегда можно договориться. Он дал понять, что я буду не подчиненным лицом, а, так сказать, топ-менеджером. Объяснил, сколько я смогу заработать — это означало, что мои доходы увеличатся примерно в пять раз. Деньги, конечно, требовались, но не в них была главная причина. Я — человек, по натуре, наверное, способный на многое. Жажда деятельности охватила меня. Подумав четыре дня, я принял предложение. И с тех пор я работаю в этом бизнесе, — спокойно сказал консьерж.