Кстати, неплохая идея. Была бы. Если бы все доступные выходы не находились позади Джереми и стражей порядка. Судя по лицу Робби, он тоже пытался что-то придумать для моего спасения, но, кажется, идей было немного.

– Мисс Брайн, не несите чепухи. – Брат снисходительно улыбнулся. – Они здесь для твоей защиты, а не ареста. И если бы ты вела себя прилично, как и подобает леди твоего круга, – он понизил голос, говоря сквозь зубы, – не пыталась бунтовать и перечить отцу, то и не пришлось бы прибегать к помощи полисменов.

– Простите, это не вы уронили? – внезапно вклинился в наш разговор мой бывший соперник по игре стихий. Капюшон на его голове был натянут еще глубже, почти свисая на лицо. Случайно на него упал свет от лампы, и я смогла рассмотреть его губы и подбородок с легкой щетиной, а еще белую полоску шрама, убегающую вверх по щеке, в густую тень под капюшоном.

– Вы мне? – Брат лишь искоса глянул на него.

– Да. – И незнакомец показал простой деревянный мундштук.

– Нет, не мое, – ответил Джереми, точно отмахнулся.

– Тогда прошу прощения. – Незнакомец коснулся его руки, затем коротко кивнул и поспешил к выходу. И даже ничего не сказал мне на прощание.

Я глянула на стол, за которым только что мы сидели: ни билета, ни моей заколки. К горлу снова подступил ком, в глазах защипало от непрошеных слез. Я быстро отвернулась, чтобы их не видел Джереми, и стала порывисто собирать игру.

Полисмены обступили меня с обеих сторон, лишая последней возможности на какие-либо маневры. Робби с сочувствием посмотрел на меня, когда я проходила мимо, точно под конвоем. «Удачи», – прочитала я по его губам и слабо улыбнулась в ответ. Хоть кто-то на моей стороне.

Джереми сам распахнул передо мной дверь экипажа и помог – скорее, подтолкнул – забраться в него, затем, отпустив полисменов, сел напротив. Он молчал, я тоже. Меня подмывало спросить, как меня разыскали, но гордость не позволила. Я отвернулась к окну и до самого Лонг-Линда молчала. Джереми тоже лишь однажды нарушил тишину, заметив, что пропала одна его запонка.

– Наверное, потерял в том притоне, – пробормотал он с досадой. – Кто-то из твоих друзей-бродяг сегодня разбогатеет.

Я не удостоила его ответа, продолжая отсутствующим взглядом смотреть в окно. К моменту, когда экипаж остановился у ворот нашего особняка, я почти вернула себе самообладание и боевой дух. Встреча с отцом предстояла жаркая, но я не собиралась ломаться под его напором. Его гнев меня уже давно не страшил. Я знала, что вначале меня ждет долгий мучительный монолог, полный нравоучений и распеканий, потом, возможно, меня посадят на время под арест в свою комнату или придумают какое-либо другое наказание, например, заставят выучить все статьи из кодекса магического права. Или снова пришлют миссис Ривер, чтобы учить меня этикету. Возможно, опять начнутся угрозы выдать меня замуж. Но я все это стерплю, мне не впервой. А потом начну все заново. Я и без того уже скопила достаточно денег, осталось немного – и наконец обрету желанную свободу. И этого никто у меня не отнимет.

Я ожидала, что меня сразу потащат в кабинет к отцу, но дворецкий, открыв дверь, сообщил:

– Господин Брайн велел, чтобы вы отправлялись в свою комнату, мисс, и привели себя в порядок. Через полчаса он ждет вас и господина Джереми в столовой. Сегодня на ужине будут гости.

– Гости? – Джереми озадачился, мне же было на гостей плевать.

Неприятный разговор с отцом откладывался, и только это меня радовало. Поэтому я, не дослушав ответ дворецкого брату, почти бегом бросилась к лестнице.

Путь в комнату лежал через галерею портретов моей родни: от дальних и давно почивших представителей нашего рода до ныне здравствующих. Был здесь и мой портрет – маленькой шестилетней девчушки, сидящей на коленях у матери. После ее смерти я больше не позировала ни одному художнику, хотя отец и пытался меня заставить. Но я каждый раз бросалась в такие горькие слезы, что художники сами отказывались меня рисовать. Зато Джереми красовался на нескольких картинах, одна из которых была нарисована три года назад, когда он поступил в Университет Высшей магии.

Прямо около моей комнаты висел портрет моей бабушки, о которой я вспоминаю с не меньшим теплом, чем о маме. Она воспитывала меня в течение восьми лет после смерти мамы, пока сама не отправилась в мир иной. В тот день я осознала всю глубину своего одиночества.

– Привет, бабуля, – тихо поздоровалась я, проскальзывая в свою комнату. – Отчитываюсь: я жива, здорова и полна оптимизма.

Бабушка смотрела на меня с портрета с мягкой улыбкой, и я улыбнулась ей в ответ.

Закрыв дверь, я услышала шаги в ванной комнате. Это наверняка была моя горничная Марго. Я поспешила спрятать свою сумку под кровать ровно за секунду до того, как Марго показалась на пороге, вытирая влажные руки о передник.

– Мисс Эмили, вы уже вернулись. – Она с дружелюбной улыбкой склонила голову. – Я как раз готовлю вам ванну. Ох, а что это у вас за наряд? – воскликнула она потом, окидывая меня взглядом. – Вы в брюках! Откуда они у вас?

Несмотря на то, что Марго была всего на пять лет старше меня, вела она себя как повидавшая жизнь матрона и не разделяла мое стремление к независимости, оставаясь до мозга костей приверженицей патриархальных ценностей. Наверное, именно поэтому ее так привечал отец и доверял ей заботу обо мне, своей непутевой дочери. Но, справедливости ради, мы с ней неплохо ладили. Особенно в те моменты, когда она не пыталась, как и мой родитель, наставить меня на путь истинной леди.

– Снимайте их немедленно! – возмущенно тряхнула Марго своими светлыми кудрями. – И эти сапоги… Они все в грязи! Надеюсь, отец не видел вас в таком виде!

К счастью, нет. Впрочем, даже если бы и увидел, хуже бы уже ничего не произошло. Я с молчаливым вздохом стала стягивать с себя одежду, которая так ужасала Марго. Брюки из прочного коричневого джута, как и кожаную куртку, я выменяла на парочку магических артефактов у молодого помощника нашего конюха, а вот рубашку стащила у брата: в его гардеробе их было столько, что он навряд ли заметил пропажу. Единственное из всего наряда, что принадлежало только мне, – это сапоги, их я носила, когда занималась верховой ездой.

Глядя, с каким отвращением Марго смотрит на ворох одежды, скинутый мною, я попросила:

– Только не выбрасывай это, будь добра. Возможно, они мне еще пригодятся.

– Я отнесу их в прачечную. – Марго подняла вещи вытянутой рукой, будто они были заразные. Уверена, будь ее воля, она немедленно сожгла бы их, а пепел развеяла по ветру.

Опустившись в ванну, до краев наполненную горячей водой, я поняла, что все-таки успела замерзнуть: последняя неделя лета выдалась промозглой и дождливой. Несколько минут я просто сидела, отогреваясь, и ни о чем не думала. Потом же мои мысли стали занимать события этого бурного вечера. Если бы я ушла всего на четверть часа раньше, тогда, когда и собиралась, то ничего бы этого не произошло. Но появился незнакомец и втянул меня в свою грязную игру. Меня вновь окатило волной стыда: как я могла так опозориться? Так глупо проиграть.

А вы всем незнакомцам верите? Очень наивно, леди, очень наивно. 

Зачем ему вообще нужна была эта игра? Он попросил любую мою вещь. Любую. И забрал ее с собой, я видела это. С какой целью? Расскажи я о таком Марго, она бы захихикала и решила, что это просто мой тайный поклонник, который хотел поиметь что-то на память обо мне. Но это предположение было бы еще наивнее и глупее. Нет, тот человек не был похож на влюбленного. Скорее, он насмехался надо мной, хотел унизить этим проигрышем.

Если мне еще когда-нибудь доведется встретиться со стариком Робби, непременно расспрошу его об этом человеке, потому что сама я никогда раньше не видела его в «Черных костях». И от этого вся ситуация казалась еще более подозрительной.

А что, если действительно это он сдал меня отцу? Если он человек отца, отправленный выследить меня?