— К западным воротам пошла. Слышите?
Конечно же, они слышали — жалкие девичьи причитания не могли заглушить рева сотен луженых глоток и тяжелых ударов камня о бронзу. Западные ворота штурмовал первый отряд янычар, и оставалось только гадать — долго ли те ворота продержатся. Вопроса о том, продержатся или нет, не стояло — дворец не был предназначен для обороны от собственной гвардии. Да и некому его было оборонять.
Они сидели на плоской крыше учебного крыла, куда перебрались через окно чердачной каморки, в которой когда-то очень давно (неужели это действительно был не сон?) Хадидже давала Гиацинту урок массажа. Окно было узким, еле протиснулись. И потому оставалась надежда, что мускулистые широкоплечие воины не станут даже пытаться пролезть сквозь настолько узкую щель и не обнаружат прячущихся на крыше, куда не было иного выхода. Если, конечно, сюда действительно нет более удобного выхода — а этого не знали ни Хадидже, ни Гиацинт. Он был помощником смотрителя не за этим крылом.
— Если кто и сможет их остановить, то только она…
В первый миг Хадидже подумала, что Ясемин бредит, повредившись от страха рассудком. Потом — что от отчаянья цепляется за несбыточную надежду. Ну сами подумайте, что может слабая безоружная женщина против вооруженных до зубов воинов? К тому же она одна, а их сотни!
А потом Мейлишах вздохнула, и Хадидже обернулась, потому что подумала, что Ясемин снова плачет, Мейлишах всегда вздыхала, когда та плакала. Но Ясемин не плакала. Ее глаза, обычно источавшие фонтаны слез по любому поводу, сейчас блестели лихорадочно и сухо. И ни единой слезинки. Но все равно Хадидже постаралась говорить мягче, словно успокаивая плачущую:
— Она одна, Ясемин. А их много.
В ответ Ясемин упрямо поджала губы:
— Она нас спасет. Кёсем все уважают. Даже янычары.
— Она одна, Ясемин. Она ничего не сможет.
— Она — Кёсем! Она может все. Если они кого и послушают, так это только ее.
Мейлишах снова вздохнула — прерывисто и судорожно. И Хадидже поняла, что на сей раз плачет как раз она. Только в отличие от Ясемин старается делать это незаметно.
А может быть, Ясемин не так уж и не права? Кёсем действительно все уважают. И слушаются. Стоит вспомнить, как она буквально одним взглядом и двумя словами два дня назад остановила безобразную драку евнухов… А ведь тоже была одна, а сцепившихся чуть ли не насмерть пусть и не мужчин — пятеро, и каждый крупнее ее раза в два, а то и в три. И ведь послушались! Прекратили драться и даже извинялись потом, что неудобство доставили…
Надежда шевельнула в груди робкими щекотными крылышками, словно бабочка. Может, и обойдется? Может, и уговорит? Вот и ударов уже вроде как не слышно, значит, ворота вышибать перестали, значит — слушают…
— Жаль только, что ей не разорваться.
Гиацинт, чтоб его!
Надежда чирикнула испуганной пичугой в зубах у ласки и умерла, упав в пятки вместе с оборвавшимся сердцем. Не разорваться. Ну да. Второй отряд янычар на подходе к восточным воротам, они задержались, потому что шли в обход, но скоро и оттуда станут слышны рев возбужденной толпы и удары камня о бронзу. И там не будет никого, кто мог бы заставить их остановиться, потому что там не будет Кёсем. Кёсем может многое, но раздваиваться она не умеет…
И не надо смотреть налево, где у бортика стоит сундучок с красками. Не надо!
Тут безопасно.
Тут не найдут.
А там, внизу… ну кого там жалеть? Глупую нахалку Дениз? Фатиму, что так и норовит подставить подножку и пнуть в спину? Халиме, из-за дурости которой теперь пострадают все? Те, кто что-то значат, кого стоит жалеть — вот они, рядом. В безопасности. Их тоже не найдут. Так зачем же самой лезть в пасть чудовища, с которым справиться может разве что только Кёсем?
Бусины круглые, гладкие. Красивые. Привлекательные. Но — лишние.
Сброшены.
Это удачно, что надела два халата…
В образ лучше входить заранее. Хадидже расправила плечи и громко хлопнула в ладоши, как когда-то делала Кёсем на самом первом испытании, которое ни одна из них тогда так и не прошла.
— Девочки, а ну-ка быстро прекратили рыдать и помогли мне накраситься. У нас мало времени.
____________________________________________
ПРИМЕЧАНИЯ
Зухр — полуденная четырёхракаатная молитва, входит в число пяти обязательных ежедневных молитв. Молитва зухр совершается в промежутке времени от момента, как солнце отклоняется от зенита, до момента, когда тень от предмета становится равной самому предмету. В пятницу вместо зухра совершается обязательная двухракаатная коллективная молитва (джума-намаз).
Аср — послеполуденный намаз. Его время начинается сразу по истечении времени зухр и продолжается до начала захода солнца. Считается обязательным и читается в четыре ракаата.
Магриб — вечерняя молитва в исламе, совершаемая после захода солнца. Четвёртая по счёту из пяти обязательных ежедневных молитв, совершаемая мусульманами. Пять ежедневных молитв в совокупности образуют второй из Пяти столпов ислама.
Ракаат — порядок слов и действий, составляющих мусульманскую молитву. Существует два вида ракаатов в обязательных молитвах — фард и сунна. Это не относится к добровольным (нафль) молитвам, где все ракааты являются нафль — добровольными.
Фард — обязательные действия в намазе.
Сунна — желательные молитвы в намазе, которые совершают до или после обязательных.
Дом Счастья — часть закрытых павильонов в Саду Тысячи Наслаждений, отведенных для проживания жен и наложниц из старшего гарема.
Чапати — тонкая бездрожжевая лепешка из ржаной. гречневой или кукурузной муки.
Алу-паратхи — картофельная лепешка, может быть с овощной. сырной или даже мясной начинкой.
Лонга — юбка из двух прямоугольных кусков ткани, скрепляемая только пояском на бедрах. как правило, относилась к детской одежде.
Сальвари — свободные штаны с приспущенным поясом на жесткой кокетке, широкие в бедрах. присборенные на икрах и идущие в обтяжку на голенях до щиколоток.
Камиз — верхняя рубаха типа туники, до середины бедра.
Чоли — детская укороченная рубашечка, напоминающая топик, оставляет открытым живот.
Лангот — набедренная повязка, в Индии носили как мужчины, так и женщины.
Чурибара — широкие сверху и сособоренные у щиколоток штаны.
Чиптамаранг — крупный и сладкий мандарин.
Кюджюкбиркус — маленькая птичка.
Шветстри — белая женщина.
Валиде — мать правящего султана.
Шахзаде — сын султана.
Хасеки — любимая жена или наложница султана, мать наследника.
гедзе — та, на которую султан или шахзаде бросил благосклонный взгляд, выделив из прочих, но пока не пригласил переступить порога своей спальни.
икбал — наложница, которую султан один раз почтил своим вниманием и позволил переступить порог своей спальни.
кадине — мать сына султана.
Кёсем — единственная, самая любимая жена или наложница султана.
гедиклис — младшие ученицы в школе наложниц.
калфу — наставницы в школе наложниц.
Кызляр-агасы — старший евнух.
Дар-ас-Саадет — Сад Наслаждений и Цветов, Сад Тысячи Наслаждений, женская часть дворца.
илыклык — первый, “холодный” зал банного отделения, с фонтаном и скамейками для отдыха.
Харарет — горячий банный зал со специальным нагретым массажным столом из цельного камня.
хола — детская одежда, что-то вроде открытой короткой туники.
Переписанная судьба
Все знают, что Кёсем любит гулять по саду…
Да и мудрено ли не любить там гулять? Хороши сады в Дар-ас-Саадет, деревья рассажены в прекрасно продуманном беспорядке, сплетаются гармонично несимметричными кронами, на чью кажущуюся первозданность умелые бостанджи тратили не одно десятилетие — а может, даже и не одно поколение бостанджи тратили на них свои жизни, ведь многие деревья в этом прекрасном саду куда старше любого садовника. Но даже если и не старше — выглядят они так, словно были здесь от начала времен и пребудут до их окончания, и нет ничего более неизменного в непрестанной изменчивости подлунного мира, чем эти деревья. Дарят благодатную тень обожженному солнцем взору, дарят благословенную тишину слуху, утомленному непрестанным гомоном человеческих голосов, дарят иллюзию безопасного укрытия рассудку, измученному гаремным укладом, где все всегда происходит на глазах у всех и спрятаться невозможно.
