— Нет, — рычит он. — Я делаю это, потому что мне это нравится. Мне нравится убивать вас, напыщенных Солати. Мне нравится причинять вам страдания, за которые вы платите золотом другим Солати. Я буду наслаждаться кровью, льющейся из твоего тела, с особым удовольствием. Даже могу сделать исключение и посмотреть, как твоя жизнь покидает твои глаза, — он пристально следит за мной. — Я убью тебя медленно.

Его слова вызывают у меня тошноту.

— Тогда зачем ты убил принца Брум, — спрашиваю я, — раз ты так ненавидишь Солати?

Этот вопрос удовлетворит его тщеславие, но мне нужно знать.

— Я ненавижу вас всех, — шипит он. — Вы считаете себя лучше, выбрасываете нас из своих миров, бросаете нас из-за позора, прячете нас подальше.

Он сумасшедший.

— Но почему Кедрик?

Он тихонько смеется, но дрожь от этого звука пробирает меня до костей. Он замечает это и смеётся сильнее. Наши движения меняются, круг становится немного меньше, при этом мы оцениваем друг друга.

— Я целился в тебя.

Мой желудок опускается, как камень в воду, хотя я и так это знала. Ведь Кедрик оттолкнул меня с пути стрелы. Но больно слышать это из уст убийцы. Мне требуются все силы, чтобы продолжать двигаться синхронно с темноволосым наёмником.

Он продолжает говорить, приближаясь:

— Я целился в тебя, — повторяет он. — Но у меня был приказ убить его.

Что? Мои ноги подкашиваются.

И он наносит удар.

ГЛАВА 25

Я едва успеваю повернуться, чтобы избежать прямого удара в челюсть, который мог бы положить конец этому бою.

Я отступаю к дальнему краю небольшой поляны, а он ждёт на другой стороне, выжидая благоприятный момент, зная, что напугал меня.

Это битва, в которой нельзя участвовать наполовину, но что он имел в виду? Что он решил убить меня? Зачем ему это? Что я ему сделала? Если уж на то пошло, я должна ему нравиться, потому что я тоже метис.

Он начинает томный танец вперёд, и меня не обманывает леность его шага. Этот человек — мастер. Я не видела никого, кто мог бы соперничать с ним в скорости, со времён боя с Убийцей.

Когда я столкнулась с Убийцей, я была в лучшей за всю свою жизнь форме.

— Ты умрёшь сегодня, — говорит он. — Так же, как умер твой возлюбленный.

Я уже давно не думала о Кедрике в таком ключе. Странно слышать о нём, как о возлюбленном. У меня только один возлюбленный. Поэтому я не клюю на его удочку. Я по-прежнему хочу знать, почему он передумал и решил меня застрелить. Или он просто сказал это, чтобы вывести меня?

— Ты, похоже, очень уверен в этом, — отмечаю я.

— Я очень уверен, что подброшу твоё тело в шатёр Короля. Кровавое, мерзкое месиво, а затем отправлюсь в Шестую Ротацию и разнесу весть о предательстве Гласиума. Два мира наконец-то покончат друг с другом. И Ире снова смогут жить здесь.

Это меня злит. Я так много работала ради мира. Кедрик многое отдал ради мира. Глубоко внутри меня шевелится знакомый трепет борьбы.

— Это не похоже на планы Адокса.

Мой тон мягкий, поскольку я пытаюсь понять, замешан ли в этом лидер Ире. Я наблюдаю за стойкой наёмника. Стоит немного размашисто. Если я смогу поддеть ногой, он потеряет равновесие.

Мужчина усмехается.

— Он идиот.

— А ты безумен и кровожаден. Лично я выбрала бы Адокса.

Его карие глаза вспыхивают от оскорбления, а тело приобретает новое напряжение, которое говорит мне о том, что разговор окончен. С этого расстояния мой крик будет слышен в лагере. Первоочередной задачей убийцы будет заставить меня замолчать. Это означает удар по горлу, прямой нокаут или удар, который выбьет из меня дыхание. Он бросается на меня.

Моё тело не будет лежать кровавым месиво в шатре Джована.

Ире, как и предполагалось, бросается на меня. Я стою неподвижно, на этот раз не уклоняясь, и мы сцепляемся в схватке. Конечно, удары направлены в лицо. Я поднимаю руки вертикально над собой, а удары сыплются на меня, так как его рост даёт ему явное преимущество.

Разве он не знает, что я ни разу не вступала в бой, в котором была бы выше, тяжелее или сильнее противника? Очевидно, нет.

Его преимущество — длина конечностей. Моё — низкий центр равновесия.

Мы поочередно то обретаем, то теряем преимущество. В мою щёку приходится удар, затуманивая внимание. Меня отталкивают назад, но я группируюсь и падаю, нанося удар ногой по его широкой стойке. Это даёт мне достаточно времени, чтобы восстановиться.

Мы смотрим друг на друга с противоположных сторон поляны, каждый тяжело дышит. Я моргаю, чтобы убрать остатки черных точек, появившихся в глазах от удара. Его выпад смертельно опасен. Нужно присматривать за ним. Он будет готов к тому, что я снова воспользуюсь его стойкой. Я не могу использовать этот приём во второй раз, но это единственное слабое место, которое я заметила.

Это бой, в котором нет никаких гарантий. Всё, что у меня есть, это вера в то, что я выживу, потому что мне это необходимо. Ведь Кедрик не мог погибнуть просто так. Жизнь не может быть такой несправедливой.

Конец не может быть таким.

С грохочущем в ушах сердцем, я бросаюсь на противника. Он восстанавливается медленнее. Это мне на пользу. Мне нужно победить.

Я наношу удар за ударом, мои руки немеют от ярости.

На этот раз я прорываюсь сквозь его защиту. Удар в челюсть. Если бы только я была сильнее, этот удар мог бы стать последним.

Я готовлюсь воспользоваться его болью, но, к моему недоумению, он отшатывается. Вместо того чтобы атаковать его, я обнаруживаю, что уступаю ему место. Слишком много пространства. Деревья совсем близко.

Мне нельзя оказаться загнанной в угол. Если кто-то моего размера попадает в ловушку, это завершается всегда одинаково. Выход есть всегда.

Но только до этого момента.

Как бы я ни разворачивалась, он оказывается рядом. Каждое уклонение или уворот — он блокирует меня. Я отвожу назад ногу, чтобы нанести удар, и у меня пересыхает во рту, когда я ступнёй задеваю кору дерева Каур.

Нет.

Его тёмные глаза становятся дикими, а тяжёлое дыхание делает его ещё более неуравновешенным. Наёмник считает, что победил.

В этой позиции лучшим вариантом было бы заставить его двигаться в сторону, чтобы я могла выбраться из ловушки. Он слишком быстр для этого. Я могла бы попытаться нанести быстрый, болезненный удар, что отвлечёт его, дав мне возможность отвоевать себе пространство, но его предыдущие реакции показывают, что он был обучен работать с высоким уровнем боли.

И тут возникает основная проблема.

Он как будто знает, что я собираюсь делать. Как будто он изучил мои движения. Он ожидает от меня этих действий. А я не уверена, что мне нравится делать то, чего от меня ждут.

У меня есть одна попытка. На две у меня не будет времени.

Любой боец, из тех, кого я когда-либо знала, накричал бы на меня за то, что я пренебрегла правилами базовой защиты, когда приблизилась к убийце Кедрика.

Я вскидываю кулак под его подбородок, и он ловит его, жёстко выкручивая запястье. Мой первый отвлекающий манёвр.

Я бью ногой по внутренней стороне его лодыжки. Он поднимает ногу и почти не реагирует.

Второй отвлекающий манёвр.

Моё колено движется очень быстро, когда я подаю его вперёд, желая достичь самой чувствительной части мужского тела. Я не использовала эту технику раньше — она кажется мне немного гадкой.

Этот человек использовал лук — оружие труса — чтобы убить Кедрика с расстояния, поэтому я наслаждаюсь своим подлым поступком. Именно это он заслужил.

Моё колено врезается в яйца убийцы, и его глаза закатываются, а сам он замирает в агонии.

Надо отдать ему должное — он ещё пытается уползти, его мысли по-прежнему заняты борьбой. Но всё кончено.

Просто не до конца завершено.

Я медленно подхожу к нему, сморщив нос от вида мужчины, который плачет, корчась земле. Своими сегодняшними действиями он мог бы погубить тысячи людей.