А это откуда? Тоже воспоминание? И какой прекрасный голос… Это мама? Это мама ему пела? Гарри сжался в совсем-совсем крохотный плотный комочек, обвил руками голову, и зашептал, как заклинание:

Лунную лодочку манит луна,

Лунную лодочку качает волна.

Не бойся, котёнок, глазки закрой,

Сердцем мама всегда со мной.

Это было единственное, что он помнил. Остальное, про маму, он придумал, присочинил к лодочке, так ему было легче. Как будто частичка мамы воссоединилась с его придумкой. Стала с ним одним целым.

Лунная лодочка… Какая она? По каким рекам плывет? И куда? Выбравшись из зарослей белого люпина, Гарри заторопился в дом. Прошмыгнул в комнату и начал лихорадочно рыться в ящиках стола Дадли. Вот альбом — быстренько оторвать лист. Теперь найти карандаши… Вот они! Отошел в свой угол, сел на кушетку и, подложив под бумажный лист большую книгу, принялся рисовать.

Если лодочка лунная, то она, наверное, похожа на луну, вернее, на половинку луны. Держа в уме этот образ, Гарри изобразил полумесяц, плывущий над волнами. Их Гарри вывел синим карандашом — три длинные волнистые линии. А потом черным, самым ярким и жирным карандашом, написал песню, пришедшую к нему в саду. Четыре строчки прекрасно уместились под рисунком, на чистой половине листа.

Насладиться моментом вдохновения Гарри, однако, не дали — принесло Дадли. Увидев, что Поттер вторгся на его территорию, толстяк устроил скандал с истерикой.

— Ма-а-ама! Он мои вещи портит! Ворюга, пусть убирается из моей комнаты!

На крики сыночка примчалась Петунья, обозрела выдвинутые ящики, раскрытый альбом и племянника, сжавшегося на кушетке с уликами в руках: похищенными карандашами и вырванным листом, и озверела.

— Ты! Маленький негодяй! Как ты посмел взять чужое?! Пошел вон из комнаты, вандал!

А так как Гарри оцепенел и с места не сдвинулся, тётка подошла и грубо схватила. Зажала под мышкой и вынесла прочь. Гарри пискнул, выпустил карандаши, но крепко сжал пальцами драгоценный листок с песней. Спустившись в прихожую, Петунья без раздумий зашвырнула мальчишку в чулан и захлопнула дверь.

В чулане оказалось не очень темно — в щели воздуховода на двери вовнутрь проникал свет. В полосатых лучах хаотично плясали пылинки, а освещения вполне хватало, чтобы разглядеть на полках банки с краской, коробки с кухонной химией, стопки половых тряпок, тазики и миски. Когда глаза привыкли к полумраку, Гарри присел на перевернутое ведро и прислонился к двери, подставив под лучи листок с рисунком. Лунная лодочка была с ним, её не отобрала разозленная тётка, видимо, не заметила. И стихи… крохотный кусочек из прошлого. Значит, вот такую песню пела ему мама? И звали её Лили Поттер…

— Я Гарри, — тихо сказал он. — Мою маму звали Лили, и она вместе с папой разбилась на машине. Папу звали Джеймс Поттер.

По крайней мере будет что ответить на вопросы воспитателей. Но песня так и осталась отдельно от Лили Поттер. В памяти Гарри не было образа матери, и он не смог связать её с голосом. Голосом, что нежно пел ему про лунную лодочку.

Вырванный лист из альбома Дадли и украденные карандаши стали последней каплей тёткиного терпения, и Гарри был навсегда выселен из детской комнаты. Кушетку тоже отправили в чулан вслед за мальчиком, и это несмотря на то, что в доме пустовали две спальни. Все вещи с полок из кладовки Петунья вымела, Вернон, кряхтя и охая, кое-как пропихнул кушетку в ограниченное узкое пространство чулана и установил её напротив входа с таким расчетом, чтобы в торцевой стене меж дверью и лежанкой осталось место для навесного столика. Это переселение, как ни странно, обрадовало мальчика, пусть не комната, но зато его собственное, отдельное помещение!

Эту каморку он с любовью обжил: разложил на полках свои вещички, состоявшие из потрепанной старенькой одежки, нескольких солдатиков, утерянных кузеном в разное время и подобранных Гарри. И листочек с рисунком лунной лодочки.

Она вплыла к нему в сон, огромная, в полнеба, сияющая лунная ладья, резная, крутобокая. Качаясь на искрящихся волнах, яхта-лебедь подплыла к деревяным доскам причала, и с высокого борта на Гарри кто-то посмотрел. Кто-то неуловимо неописуемый, безликий и сверкающий, как сама ладья. Его пристальный взгляд потревожил сквозь сон маленького мальчика, и он заворочался, одновременно желая и проснуться, и спать дальше, чтобы рассмотреть видение в подробностях.

***

Трое валар: Манвэ Сулимо — Король Арды, Повелитель валар и Владыка Ветров, Ирмо — Владыка Снов, известный также как Лориэн, и Аулэ — Владыка Земной Тверди, неспешно парили в своих Чертогах Безвременья. Пропарив вдоль колонн Туманностей, первый и третий вопросительно посмотрели на второго, почувствовав его нетерпение. Того прямо-таки распирало от желания что-то им рассказать.

— Я нашел малыша! — выплеснул Ирмо слова-мыслеобразы.

— Где?! — Сулиме и Аулэ аж споткнулись в воздухе. — И как?

— Проник к нему сном! — торжествуя, сообщил Владыка Снов.

Ах, ну да, у сновидений же нет границ. Все трое замолчали, паря по Чертогу и думая, как донести это открытие до своих подопечных, вольных народов Арды, что безуспешно уже который год прочесывали земные юдоли в поисках потерянного мальчика.

— Надо дать проводника Элронду, — наконец остановился Манвэ Сулиме.

— Кого? — вопросительно прошелестели двое остальных валар. — И каким образом? Снова влезать в смертную оболочку?

— Я найду! — пообещал Ирмо-Лориэн. — Я кое-что приметил в том странном мире, где сейчас находится маленький эльфлинг.

Сказал и сгинул, покинув Чертоги Безвременья. Владыки Ветров и Земной Тверди остались дожидаться Владыку Снов, взволнованно колыхаясь подобно световым фантомам, по-другому я не знаю, как описать эти сгустки света…

Вернулся Лориэн, к счастью, быстро, если это уместно говорить о месте, где не существовало никакого понятия времени.

— Нашел! — ликующе воскликнул он, брызгая образами каких-то стремных существ в черно-дымных балахонах.

— Назгулы? — от ужаса Сулиме с Аулэ чуть не дезинтегрировались.

— Нет-нет! — вспыхнул Ирмо. — Дементоры! В их образе нам не нужно брать хроа, а можно остаться в состоянии фэа, и при этом мы будем видимы земному миру.

— А-а-а… — двое валар переглянулись. По крайней мере так выглядела пауза в их молчании. Значит, можно перейти в физическое состояние, и при этом не облачаться в телесную оболочку? Хм-мм, а в этом смысле они, пожалуй, удобные, дементоры…

Что ж, спустились на землю из своих небесных хором, примерили шкурку дементоров, прикрывшись сверху в целях приличия балахонами, переглянулись меж собой и вздрогнули. Рожи у дёмушек, помните, какие? Пришлось срочно изобретать маски из подручных материалов — дерева, костей, травы, шерсти и прочего. После чего валар разделились, отправившись каждый по своим делам. Сулиме направился к Элронду, а Ирмо с Аулэ — на поиски проводника.

Нашли его неподалеку от развалин Минас Миранна, в табунке вольных скакунов.

Меарас, порода диких лошадей, живших некогда на севере Средиземья, к настоящему времени распространилась по всему Валинору и Западу. Продолжительность их жизни равнялась людской, разум и сила являлись совершенно исключительными. Они превосходили обычных лошадей в той же степени, в какой эльфы — людей.

Одну из таких и начал подзывать Аулэ — бурую кобылку. Но то ли цвет накидки, то ли грива из травы и шерсти, то ли само дементорово в нём что-то отпугивало. Лошадка жалась, шарахалась, косила пугливым глазом и то отбегала, то честно пыталась подойти…

— Она слишком молода, — заметил Ирмо. — Может попробуешь кого постарше позвать?

— Нет! — сердито отозвался Аулэ. — Мне как раз молодая нужна. Больше шансов, что она найдет эльфлинга как своего будущего хозяина. Ты бы сосредоточился: показать ей надо.

— Понял, — кивнул Ирмо и тоже принялся подманивать: — Иди сюда, малышка. Ты красавица, хорошая, подойди ко мне, прошу…

А лошадка и правда была прекрасна, удивительной масти — серебро на меди. Имя она носила тоже очень красивое — Верба. В жилах её текла кровь Светозара, легендарного скакуна, коего Гэндальф привез с собой из Средиземья в Неувядающие Земли в конце Третьей Эпохи, выполнив данное коню обещание никогда не расставаться с ним.