– Совсем, как ты сейчас. Стоя на коленях и умоляя обратить на себя внимание…

Хранитель дернулась. Фанатик ощутил, как под его ладонью напрягаются призрачные мышцы. Смог увидеть, как иней, покрывающий Каттальтту, становится тоньше, но не уходит насовсем. Дух медленно, немного изломано, освобождалась. Капитан отошел в сторону, внимательно наблюдая, как пленница пытается разорвать сдерживающие ее оковы. Вот только сил ей явно не хватало. Вытащив голову и оттолкнувшись от кровати, Каттальтта сделала пару неуклюжих шагов назад, но так и не смогла удержать равновесия, упав на пол. Иней начал неотвратимо возвращаться назад.

– Вот значит, как это работает, – пробормотал Грахго себе под нос.

Хранитель представлял из себя жалкое зрелище. Исчезли нелепость и злость. Теперь перед капитаном предстала поникшая, скрюченная фигура, окруженная спутанными лианами и льдом, с гримасой страха на лице.

– Ты!

Она с трудом вскинула голову, прежде чем оковы вновь сомкнулись.

– Когда. Подохнешь. Станешь. Моим. Псом.

В ее взгляде перемешались ненависть, страх и отчаяние. Они налетели на Грахго, но столкнулись с безразлично-жестоким выражением в глазах пирата. Ни сожаления. Ни жалости. Ни стыда.

– Твоя. Душа. Гнить. Будет. На. Моем. Острове!

– Моя душа принадлежит не тебе, дорогуша.

Капитан криво усмехнулся, разворачиваясь к двери. Ему нужно было хорошенько подумать. Понять, как именно это работает, и получить не мимолетный результат, а полный контроль. Да и Каттальтте полезно будет посидеть одной.

– А. Я?! Не. Смей. Бросать!

Крики духа так и остались без ответа.

***

Пираты успели убрать практически весь беспорядок, появившийся в результате бунта Отверженного. Корабль им в этом старался помочь, как мог, чувствуя вину. Теперь юнга понуро драил палубу в компании пары проштрафившихся пиратов. Но Грахго не замечал привычную суету вокруг. Он стоял у штурвала, вглядываясь в лазурную даль, простирающуюся на многие мили. Это успокаивало получше крепкого пойла и не путало мысли. Вот только сейчас злость, будто жаркое, закипала внутри, не желая остывать.

Знание всегда являлось одним из самых важных ресурсов. Вовремя полученные донесения, скрупулезный сбор информации, открытие фактов или, напротив, их утаивание – все это давало возможность действовать на опережение. Делало победителем даже того, кто должен был проиграть из-за малых сил. Грахго хорошо знал эту науку. Знал и применял. Он имел много приятелей и знакомых, среди которых были люди самого разного сорта, начиная от контрабандистов и заканчивая деятелями культуры. Благодаря этому Фанатик практически всегда знал, где и когда поплывет жирная добыча, способная насытить всю команду, а в какое время лучше убраться подальше и затаиться. Это же помогало ему выслеживать торговые суда своего отца.

И теперь, не имея понимания и знаний, как управлять силой, ставшей за эти годы намного больше, Грахго терялся, ощущая только злость. На себя, на корабль и на духа. Когда его жизнь переплелась с Отверженным, у них появилась лишь слабая двусторонняя связь. Но постепенно она росла, а вместе с ней расширялись и возможности Грахго.

Во время пленения хранителя на острове, капитаном двигала цель. Он не задумывался, что, как и почему. Это все было не важно. Главное было получить желаемое. И теперь, воссоздавая в памяти тот момент, Грахго мог понять только принцип работы оков – правило, которому они подчиняются и в соответствии с которым "заморозило" Каттальту. Это же и позволило частично, на пару мгновений, ослабил ледяную хватку. Но как освободить ее полностью и при этом оставить оковы, капитан понять не мог.

“Как ее заморозило?”

Отверженный беззастенчиво читал эмоции и обрывки мыслей Фанатика, пока тот, увлеченный рассуждениями, не опомнился. Убедившись, что поблизости никого нет, Грахго шепотом пояснил:

– Оковы были настроены на духа и его эмоции. В тот момент, когда эйфория от близости сердца заполнила разум Каттальтты, ловушка сработала. Нужная шкала достигла критической отметки, проще говоря. Когда она отвлеклась от мыслей о сердце перед своим носом, оковы ослабли.

“Нельзя ломать шкалу. Эта змея вновь начнет заполнять ядом мои доски.”

– Я тоже не хочу этого. Но не знаю, как сделать иначе.

“Ты пленил ее нами. Как?”

– Вспомнил, – капитан улыбнулся, – вспомнил, как мы выглядим среди звезд, и мысленно потянул несколько нитей связать духа.

“Ты можешь потянуть их еще.”

– Не вижу, какие нужно тянуть. В тот раз, я просто взял первые, что попали. Теперь мне нужны те же самые, а не любые.

Слова корабля подтолкнули мысли в новом направлении. Помогли лучше сконцентрироваться, но все же не привели к ответу. Тем временем, Отверженный неуверенно предложил:

“Посмотри моими глазами.”

– Твоими?

Идея фрегата казалась странной и удивительной. Грахго всегда использовал ощущения, которые ему передавал корабль, или спрашивал напрямую. Ему ни разу даже в голову не пришло посмотреть на мир глазами Отверженного, который никогда не брезговал смотреть через него, если желал.

“Да. Посмотри.”

– Хм, давай попробуем. Я все равно ничего не потеряю, верно, старик?

“Ничего.”

Под чутким руководством Отверженного, Грахго прикрыл глаза, растворяясь в корабле. С первых же мгновений капитана захлестнули сотни новых ощущений и эмоций. У него стало на десятки и сотни больше рук и ног. Он чувствовал ласки волн, игру ветра, получал удовольствие от щетки, что скаблила доски, натирал ладони о канат и балансировал на рее. Потребовалось время, прежде чем Фанатик смог отделить себя, корабль и команду, не путаясь в многообразии чувств. На то, чтобы привыкнуть к новому взгляду ушло больше нескольких минут.

У корабля не было понимания глаз, хоть он и пользовался по привычке носовой фигурой, когда желал посмотреть в одну из сторон. Каждый канат, доска и сантиметр являлись глазами Отверженного, представляя сложную картину, в которой огромную роль играл фокус.

Вскоре Фанатик смог осмотреть корабль, полный красный нитей и жемчужин. Нашел он и Каттальтту, оказавшуюся в самом центре клубка. Хранитель был сплетен из фиолетовых, излучающих слабый свет, узлов, грубо обрывающихся на груди. На ее руках и ногах виднелись неумело и криво спленные веревки, от которых отходила тонкая, местами дырявая, паутина, скрывающая фигуру Каттальтты полностью. Грахго уже видел похожую картину, когда, будучи ребенком, впервые посетил фамильный склеп, заброшенный уже много лет. По центру, освещаемая слабыми лучами, едва проникающими сквозь узкие окошки, в печальной позе застыла статуя ангела, покрытая толстым слоем паутины и пыли, что полностью скрывали любые детали.

Первым порывом было потянуть веревку, ослабить ее. Но Грахго одернул себя. Как бы не хотелось этого признавать, но Каттальтта оказалась права. Ее слова, словно попавшая под ноготь заноза, ныли, не позволяя забыть. Сначала подумай – потом сделай. Фанатик внимательнее вгляделся в клубок, кажущийся хаотичным. Использовал все возможности корабля, разглядывая нити и узлы под разными углами. Это помогло понять, что они совершенно не одинаковые, а их переплетения имеют четкую систему и скрытую последовательность, напоминая лучшие творения Леонардо да Винчи. Нити и узлы, пронизывающие Отверженного и Грахго, были не однородно алыми. В корабле большинство узлов являлись темно-бордовыми, напоминая запекшуюся кровь. У капитана, наоборот, преобладал насыщенно-алый цвет. Но у обоих те жилы силы, что сплетались между собой и проникали друг в друга, объединяя Отверженного и Фанатика в единое целое, при более внимательном изучении и попадании света отливали зеленым. Корабль и капитан напоминали переплетения тропических лесов, намертво сцепившись “корнями” и “ветвями”.

Капитан мысленно потянулся к каждой нити, желая понять, в чем еще заключается их разница. Бордовые отдавали холодом, воскресив в памяти воспоминания о безжизненном граните и глубоководном море, в пучине которого сгинуло так много кораблей. Красные, точно полусухие вина Италии, излучали горячую силу солнца, напоминая о тенистых садах и спелых фруктах, о крови, бурлящей в венах. Там же, где на нитях играл зеленый, словно сталкивались два мира, отдавая друг другу только лучшее, что было в них: безмятежность и покой старого склепа, хранившего мудрость ушедших поколений; неукротимый поток водопада, рвущегося вперед и упрямо прокладывающего дорогу в будущее.