– Нет. Займись кораблем.

Фанатик недобро усмехнулся. Прежде чем идти к судовому врачу, ему нужно было проверить каюту на наличие одного неугомонного духа, о котором Отверженный только что смущенно поведал.

***

Каюта встретила капитана умиротворяющей тишиной, ожидаемым беспорядком и завораживающим полумраком, который едва рассеивали нежные лучи восходящего солнца. Грахго, оглядывая разбросанные книги, помятые карты и растрепанный судовой журнал, тяжело вздохнул. Оставалось только порадоваться, что он не забыл, как часто это бывало, закрыть чернильницу, чем избавил свои вещи от безобразных клякс. Однако долго созерцать окружающий бардак капитан не смог. Его внимание привлекла фигура Каттальтты, пойманная с поличным и замороженная в весьма нелепой позе. Дух-хранитель опиралась одним коленом о кровать, пока носок другой ноги едва касался пола. Ее руки лежали на широкой деревянной окантовке, обрамляющей скрытый в стене ящик, а голова терялась за дверцей этого самого ящика, пока лианы художественно ниспадали по выгнутой спине на плечи и постель. Дымчатое темно-серое тело Каттальтты ныне было покрыто инеем, придавшим ему бело-голубой оттенок.

– Вроде древняя нить Топони, несущая на своих плечах столь тяжелое бремя, а выглядишь сейчас, как самый обычный вор Валенсии…

Голос Грахго был полон издевательской иронии, от которой дух злобно зашипел.

Помимо воли капитан вспомнил не только безобразно очаровательный преступный мир Валенсии, в которой жил долгие годы и суть которого смог изучить в полной мере. Вид скованного духа принес и более низменные, но такие сладкие воспоминания. Лучше приветливых портов Валенсии были только дикие прибрежные городки Нового Света, с распростертыми объятиями ждавшие смелых мореплавателей.

Хмыкнув, мужчина направился к кровати, попутно поднимая предметы, попадающиеся на пути. Книги и карты брал особенно бережно. Это отражалось в осторожных прикосновениях и неторопливости, словно бумага могла рассыпаться у него в руках от чрезмерных усилий. Пальцы с трепетной нежностью касались корешков, украшенных затейливыми подписями авторов. Здесь можно было увидеть комедийный роман Жана Реньяра и политическую аллегорию Франсуа Фенелона, творчество Сервантеса, Шекспира и остальных признанных и едва известных писателей прошлого века. Однако лишь на одном из них Фанатик задержался дольше прочих. Местами потертая от частого чтения, с треснутой и выцветшей обложкой пьеса Кальдерона замерла в руках.

– И где твоя язвительность? Даже ничего не скажешь, воришка? – положив стопку на стол, Грахго еще раз оглядел духа.

– Вор. Здесь. Ты! – несмотря на ярость и злость, голос хранителя звучал сдавленно и искаженно, с затяжными паузами между словами, делающими фразы прерывистыми и ломаными.

От нелепости картины клокочущий в груди гнев капитана постепенно стихал. На губах у Фанатика расползлась недобрая улыбка. Увидь ее Каттальтта, наверняка, поспешила бы убраться с корабля на родной остров. Но видела она только стены ящика и пульсирующее сердце, которое так желала, но не могла взять, хоть и была невероятно близка.

– Надо же, я и не подозревал, что будет такой фееричный эффект!

Он подошел ближе, разглядывая Каттальтту с удивлением и интересом. Особенно тщательно Грахго рассмотрел место, где шея духа упиралась в деревянную дверцу ящика. Не совладав с искушением, капитан с опаской провел пальцами по месту стыка. Чем ближе дерево было к духу, тем оно становилось холоднее. Затем дернул за одну из лиан, но та оказалась словно каменной – дух даже не покачнулся.

– Кажется, у тебя проблемы, а, дорогуша?

Задача, которая теперь стояла перед Фанатиком, обладала неясными очертаниями и сомнительным завершением. Грахго понятия не имел, что теперь делать и как вернуть хранителю первоначальный вид. Он создавал оковы по наитию, собрав силу, что пронизывала его вместе с кораблем, и преобразовав ее в сдерживающий фактор для злобного духа. И капитан не представлял, как это все сработает, если плененный хранитель решит сотворить что-то подобное. Попадись Каттальтта где-то в другом месте, и Грахго бы просто отодвинул ее в угол, чтобы не мешалась, до более удачного времени. Но призрачная девушка заблокировала своей головой доступ к сердцу, телом перекрыла кровать, а длинными лианами усыпала пол. Просто так ее было не подвинуть.

– Освободи!

Хриплый и возмущенный окрик вывел капитана из задумчивости. Он вздохнул. В голове одновременно было тесно от мыслей и пусто от идей. Не имея чего-то получше, Грахго попробовал потянуться к оковам и убрать их. Легко и изящно, словно отгонял хрупкую стрекозу. Как говорила в детстве няня: иногда самый простой ход – самый действенный. Но судя по тому, что ничего не поменялось, этот случай не подходил к таинственному “иногда”.

– Что. Ты. Там. Возишься? – Каттальтта выплевывала слова, не скрывая раздражения.

– Не мешай. Я думаю.

– Оставь. Тем. Кто. Умеет. Думать.

– Тебе?

Иронией, присутствующей в одном слове, можно было заполнить трюмы “Отверженного” доверху. Едкие слова духа зарождали в голове Грахго кощунственную мысль, позаимствовать у Мясника пилу и отделить слишком уж болтливую голову от тела. Останавливала только пара вещей. Во-первых, кто знает, сколько времени потребуется, чтобы найти следующую нить Топони? А во-вторых, нет гарантии, что подобные радикальные меры помогут и дух заткнется.

– Капитан. Вы. Так. И. Кораблем. Управляете?

– Ты можешь…

– Нет. Криворукий. Болван!

Фанатик медленно выдохнул, успокаивая себя. Ему нужна была ясная голова для решения чертовой проблемы. Но неугомонный дух не утихал.

– Давай. Не. Торопись… У. Нас. Вечность. Есть, – процеживала хранитель каждое слово сквозь зубы так язвительно, что яд с них едва не стекал по стене. – Сначала. Думают. Потом. Делают. Грахго.

– Ага, именно поэтому, ты полезла в ящик, даже не подумав о последствиях? Умно-умно.

Капитан перевел взгляд на окно, подмечая сколько времени прошло.

– Ты уверена, что я не могу тебя вытащить, дорогуша? Знаешь ли, у меня здесь весьма неплохой вид открывается…

– Да. Как. Ты. Смеешь?

Грахго улыбнулся, услышав в голосе Каттальтты неприкрытое возмущение и даже смущение. Было забавно замечать столь людские черты у бестелесного духа.

– Если бы ты не заблокировала свое же сердце и не заняла кровать, то я бы оставил тебя так. Сразу двух зайцев бы пристрелил. Избавился бы от дальнейших хлопот следить за тобой и каждый день получал бы эстетическое наслаждение, – издевательски растягивая слова, капитан начал поправлять рубаху и штаны. Выбежав до этого из каюты впопыхах, он имел неряшливый вид, и теперь быстро это исправлял.

В каюте повисла тишина, нарушаемая лишь шорохом одежды и звяканьем пряжки ремня, да оружейной перевязи. Служба на военном судне внесла целый рой привычек в жизнь Грахго. И даже теперь, на пиратском корабле, многие из них не спешили уходить.

– Что. Ты. Там. Делаешь? – подозрительно спросил дух.

– Расстегиваю ремень.

– Ч-что?!

Капитан, как раз поправляющий пряжку, удивленно перевел взгляд на хранителя, в голосе которого проскальзывала паника и растерянность.

– Ремень, говорю. Проблемы со слухом, дорогуша? – Грахго прищурился, с легким сомнением вглядываясь в Каттальтту.

– Животное.

Он не стал сразу отвечать на слово, полное презрения и высокомерия. Медленно подошел к кровати и духу на ней. Вкрадчиво спросил, облокотившись о стену каюты и приблизившись к плечу Каттальтты, обжигая его дыханием:

– И что с того?

Кончиками пальцев Грахго коснулся выпирающего позвонка Каттальтты у основания шеи, где соединялись перья, частично скрывающие ее плечи. Разглядывая духа ироничным взглядом, он игриво, едва касаясь, начал спускаться по позвоночнику ниже.

– Знаешь, Катта, как встречают пиратов бордели Гар-Нуэра, Нассау или Тортуги?

Капитан остановился на пояснице и скользнул ладонью на бедро, нежно поглаживая его, словно рисовал забавные картинки на запотевшем стекле. Однако эти прикосновения совсем не походили на те, к которым он привык. От них не шло тепло, под пальцами не ощущался бархат кожи. Каттальтта была настолько ледяной, что пальцы Грахго деревенели.