– Заверните, – сказал гражданин в пыжиковой шапке, подавая продавцу чек.

Над самым ухом у него кто-то вздохнул. Гражданин сердито обернулся. Через плечо ему заглядывал высокий вислоусый старик в очках, стараясь рассмотреть покупку.

– Простите, пожалуйста, – нерешительно сказал старик. – Вы не смогли бы уступить эту книгу мне? Понимаете, она мне очень нужна. – В робком взгляде старика чувствовалась какая-то тревога.

– Мне она тоже нужна, – с достоинством ответил гражданин в пыжиковой шапке. – Я пишу диссертацию об Аристотеле!

Он отодвинул плечом вислоусого и прошествовал к выходу. Но старик не отставал.

– Я вас очень прошу, – бормотал он в спину идущему. – Это для меня вопрос чести… вопрос жизни и смерти… Моя тетушка давно мечтала об аристотелевой “Поэтике”. Она сейчас умирает… Последний подарок… Я очень прошу.

Гражданин обернулся и внимательно посмотрел на преследователя. Конечно, умирающая любительница Аристотеля была придумана только сейчас. Но в глазах старика светилась какая-то странная тоска, заставившая поверить, что эта книга действительно нужна ему, что это для него вопрос жизни и смерти.

Гражданин в пыжиковой шапке смягчился.

– Ладно, берите, – сказал он. – С вас шесть сорок. Старик засуетился.

– Век благодарен буду, – бормотал он, выуживая из кармана монеты и смятые рубли. – Спасли меня…

Во всех карманах старика нашлось только четыре рубля девяносто семь копеек. Он с отчаянием посмотрел на обладателя драгоценной книги.

– Возьмите часы, – вдруг сказал он. – Тетушка умирает. Не могу без книги.

Гражданин в пыжиковой шапке растрогался.

– Ладно, берите так. Отдадите как-нибудь. Я здесь часто бываю.

– Никогда не забуду, – пробормотал старик, хватая книгу. – Все верну полностью. Свиридов моя фамилия. Николай Степанович. По гроб жизни обязан…

Крепко прижав книгу, старик выскочил из дверей букинистического магазина на февральский мороз. Денег на троллейбус у него не осталось, и он две остановки шел пешком.

Дома Свиридов долго с восхищением рассматривал дорогой переплет с золотым тиснением, грея руки на батарее центрального отопления. Потом со вздохом перелистал книгу и разодрал ее на две части. Прикинул на глаз толщину половинок и разодрал каждую еще раз.

На душе у него было радостно. Более того, он был почти счастлив.

На следующее утро – это было воскресенье – Свиридов вышел из дома рано. С трудом вытаскивая ноги из выпавшего за ночь снега, он пересек двор и шагнул через порог скрипучей калитки в старых железных воротах. У ларька “Союзпечати” толпились люди, но газет, увы, уже не было. Ему досталась только “Пионерская правда”, и это его явно не устраивало. Он пошел к другому ларьку, но газет не было и там.

Вконец расстроившись, старик повернул к дому. Выпрашивать газеты у соседей ему не хотелось.

На чисто выметенной дорожке стояла дворничиха Настя с метлой наперевес.

– Доброе утро, Николай Степанович, – сказала она. – Никак, напрасно прогулялись? Старик только махнул рукой.

– Одна “Пионерская правда” и осталась. Как запустят что, нигде газет не достать. Прямо хоть с вечера становись у ларька.

– Мою возьмите, – сказала добрая Настя. – Я потом в витрине почитаю. – Она протянула ему вчетверо сложенную “Советскую Россию”.

Старик сдержанно поблагодарил. Затем он развернул изрядно смятую в почтовом ящике газету, вздел на нос очки и нараспев прочитал:

– “Советская автоматическая лаборатория пересекает Море Спокойствия. Двести километров по Луне”. – Он удовлетворенно хмыкнул, хотя искал в газете совсем другое. – Ага… вот: “На соискание Ленинской премии…” – Явно обрадованный, старик непослушными пальцами начал складывать газету. Февральский мороз давал себя знать.

– Скоро уже, Николай Степанович? – спросила Настя, с почтением глядя на старика.

– Со дня на день жду, Настенька. По ночам просыпаюсь. Все думаю: как она там, стучит или нет?

– Дай-то бог, – сказала Настя. – А то прямо смотреть на вас жалко. Худой да бледный стали. В фоб и то краше кладут.

Свиридов только вздохнул. Последний месяц он сидел на самой строгой диете, тратя все деньги на покупку литературы.

Дворничиха для порядка махнула раза два метлой по уже выметенной дорожке и ушла.

Свиридов медленно поднялся к себе на третий этаж, нашарил в кармане ключ. Беспокоить соседей звонком ему не хотелось.

– Изобретателю привет! – раздалось у него над головой.

Услышав знакомый голос, старик даже вздрогнул немного и с досадой обернулся. На площадке четвертого этажа румяный мужчина с небольшим брюшком, обтянутым финским свитером, растирал лыжи куском пенопласта. Это был Зайчиков—старший. Свиридов знал, что его сосед – почти кандидат каких-то наук и работает сейчас в многотиражке очень серьезного института, занимающегося электроникой, молектроникой и другими популярными в наше время областями техники. Еще о Зайчикове было известно, что он за тридцать пять лет своей жизни успел поработать грузчиком, пожарником, ветеринарным врачом, начальником спасательной станции ДОСААФ, директором леспромхоза и режиссером областного драмтеатра. Словом, это был человек, видавший виды, душа-парень. Начальства он не боялся, был остер на язык, любил посмеяться над авторитетными мнениями и к тому же не верил ни в сон, ни в чох, ни в кибернетику. Свиридову уже не раз приходилось выслушивать от Зайчикова самые различные высказывания в свой адрес. Поэтому он старался не вступать в разговоры с ехидным соседом. Но ключ как назло запропастился, и Свиридов волей-неволей приготовился выслушать очередную порцию нападок.

Конец ознакомительного фрагмента. Полный текст доступен на www.litres.ru