Маленький Акаст встретил свой первый день, окруженный суматохой, стонами и плачем безутешной матери. Казалось, это определило его дальнейшую судьбу.

Вскоре разразилась война Микен с Троей и ее союзниками. В число последних входил и город Милет, откуда была родом их семья. Мать с горечью вспоминала, как резко переменилось отношение микенских жителей в те дни. Из жены воина она превратилась в чужестранку, практически врага. Издали завидев несчастную женщину, знакомые начинали переходить на другую сторону улицы, а если не могли избежать встречи, то стремились как можно скорее прервать общение. Однажды на рынке ее закидали испорченными овощами.

На новой родине она стала для всех чужой. Только уважение к ее мужу, что отправился на войну с Троей, и удерживало людей от неприкрытой злобы. Наконец, случилась последняя трагедия, похоронившая любые надежды на лучшую жизнь.

Победу над Троей в Львином городе встретили с шумом и радостью — праздник продолжался несколько дней подряд. А в дом Кимона, где его дожидалась супруга с малышом Акастом, тем временем вошел отряд солдат. Их командир, крупный мужчина с темными глазами и перебитым носом, объяснил испуганной до полусмерти женщине:

— Твой муж ослушался царского приказа и повел солдат в безумную атаку. В том сражении погиб не только Кимон, но и весь его отряд, а также те, кого этот подлец оставил без прикрытия. Личным указом Агамемнона он посмертно объявляется изменником. Его дом, земля и все имущество уходят микенской казне. А ты убирайся отсюда со своим ребенком — пусть несмываемый позор ослушника падет на ваши головы!

Тем не менее отчаяние молодой вдовы слегка смягчило душу этого человека. Он позволил взять с собой немного серебра и теплую одежду, но не более того.

Отныне у них не было ни одного удачного дня. Мать Акаста, презираемая уроженка Милета и жена предателя, не могла найти работу. Она потратила все сбережения, после чего начала предлагать себя одиноким мужчинам, которые платили «жрицам любви» за веселые ночи. Это позволяло ей содержать маленькую лачугу на краю города, а также покупать для себя и ребенка скудную еду.

Таким запомнил Акаст свое детство. Бедность, постоянные голод и страх перед будущим… Отпрыску шлюхи и отступника, ему, казалось, суждено было провести жизнь среди насмешек, угроз и побоев.

Со временем они с матерью отдалились друг от друга: сын служил для нее живым напоминанием о бедах, которые одна за другой обрушились на ее семью. Также мальчик с годами становился живой копией отца, о котором она вспоминала с горечью и болью в голосе. Так или иначе, Акаст с матерью хоть и жили вместе, но практически не разговаривали.

Со временем он сумел кое-как устроиться к плотнику подмастерьем. Для спокойной и сытой жизни этого было недостаточно, но Акаста хотя бы кормили хлебом и овощами, а изредка даже и остатками мяса.

Однажды судьба все-таки улыбнулась ему, послав навстречу моряка по имени Гилас. Это был мужчина родом из Коринфа, средних лет и дородный, с густыми усами и мощными предплечьями. Он приходился двоюродным братом плотнику, у которого трудился Акаст. У Гиласа был низкий голос, а во взгляде горел дружелюбный огонек, который сразу располагал к себе. В Микены он наведывался раз-два в год, чтобы навестить родных.

Приезжий моряк вскоре сдружился с молодым подмастерьем. И один разговор по душам определил всю дальнейшую судьбу Акаста.

В тот вечер Гилас угощал его сытным ужином и добротным вином. Ничего подобного молодой Акаст ранее не пробовал и оттого быстро захмелел. У него развязался язык, и он поведал о своих бедах собеседнику, который слушал очень внимательно.

— Вот что, — заявил моряк, хлопнув ладонью по столу, когда Акаст окончил свой рассказ и невидяще уставился куда-то перед собой. — Так не годится, дружок. С братцем я договорюсь. Бросай-ка ты эту работу и следуй за мной.

— Куда, Гилас? — с горечью возразил ему юноша. — Идти мне некуда, жить не на что. Здесь хотя бы не приходится голодать.

— А ты стань гребцом, как я.

На миг воображение Акаста нарисовало изумительную картину: безбрежные просторы, свежий ветер, свобода от любых волнений… И вода, много воды вокруг! Акаст никогда не видел моря, только слышал, что оно цветом напоминает бирюзовые камешки на рынке. Прогоняя прекрасное видение, юноша потряс головой:

— Я же не умею грести. И плавать меня никто не учил…

— Это не беда, — отмахнулся Гилас, — я тоже не сразу до всего дошел. А гребцом стал, между прочим, когда был всего на три года старше тебя. Посейдон тебя проглоти, глупец, хочешь горбатиться здесь всю жизнь? Тогда не жалуйся!

Так все и решилось. Гилас сказал, что старший сын микенской царицы набирает команду гребцов для большого путешествия. Об этом уже знали во всем Львином городе, и назавтра был назначен смотр желающих поступить к Оресту на службу. Гилас сам собирался воспользоваться этим шансом, поэтому они могли бы отплыть вместе.

О большем Акаст не смел и мечтать! Он поспешно согласился, не дожидаясь, пока капризная удача вновь изменит свой нрав.

Впрочем, все страхи юноши вернулись и многократно усилились, когда на следующий день они с Гиласом пошли во дворец. Привыкший к нищете, Акаст совершенно растерялся от размаха и богатства царского гнезда. Его ужасно смущали роскошные фрески и высокие потолки.

Вскоре их принял мужчина в дорогом одеянии. Желающие стать гребцами подходили к нему — он беседовал с каждым, задавая множество вопросов. Затем либо утвердительно кивал, либо отрицательно качал головой — на этом смотр заканчивался.

Когда настала очередь Гиласа, тот подробно рассказал, куда и на каких кораблях ему доводилось плавать. Мужчина внимательно его слушал, изредка что-то уточняя; его осведомленность в морских вопросах была безупречной. Затем он сказал:

— Моряки, что отправятся с нами, должны не только обладать крепким телом, уметь читать по звездам и ставить парус, но и кое-что понимать в воинском деле. От каждого я жду владения оружием, чтобы все могли постоять за себя. Это обеспечит нам безопасность. Ты, я вижу, — его глаза скользнули по плечам и груди Гиласа, — сложен как Геракл и наверняка можешь своим ударом сбить с ног молодого бычка. Такие люди нам нужны… Ты принят! Приходи послезавтра на рассвете. Спроси Дексия — это мое имя.

Гилас поклонился, но не ушел, лишь шагнул в сторону. Дексий тем временем уже смотрел на Акаста. Тот сжался, как от удара бича, когда услышал:

— Мы не принимаем молодых и неопытных. Сколько тебе — четырнадцать? Поищи работу в другом месте.

— Да будет мне позволено сказать еще кое-что, — Гилас вновь выступил вперед, — Этот парень старше царевича Ореста, хоть и выглядит юным. Не суди по внешности! Дай ему возможность себя проявить.

Дексий глянул на Гиласа с неудовольствием:

— Здесь распоряжаюсь я. Мне нужны опытные люди, а этот жеребчик с трудом поднимет весло… и вряд ли поймет, с какого конца берутся за меч.

— Возможно, стоит хотя бы его выслушать, — посоветовал Гилас. — Ведь не узнаешь, зачем он рвется на корабль, пока не спросишь…

Дексий собрался возразить, но Гилас продолжил громче:

— Его отец был известным воином, парнишка имеет право высказаться! — в этот момент Акаст едва не застонал в отчаянии. — И какой же это смотр, если на нем не дают возможности даже рта раскрыть?

— Исчезни, моряк, — потребовал Дексий с металлом в голосе, и Гилас с коротким поклоном удалился. Но перед уходом он успел бросить на Акаста ободряющий взгляд, как будто говоривший тому: «Держись, малой, все будет хорошо!»

— Твой отец был воином? — спросил Дексий, вновь повернувшись к Акасту. — Как его звали?

Этого юноша и боялся. Зачем Гилас вообще упомянул отца?.. Дети предателей не нужны никому. Робко назвав имя, Акаст увидел, как лицо собеседника изменилось. Ему явно было известно, о ком шла речь.

— Вот как… Мой старший брат служил в его отряде, — задумчиво произнес Дексий, — и говорил, что лучшего командира не сыскать в целом свете. Я был совсем молод, когда узнал про кончину Кимона… Погиб весь его отряд. Вместе с моим бедным братом.