— Если ей нужны только ваши деньги, зачем ей нападать на вас?

Он облизывает губы.

— Как я уже сказал, она не в себе. А я знаменит, успешен, помогаю людям. — Теперь проповедник говорит раздраженно, на повышенных тонах. Борода выпирает над кадыком. — Для девушек подобного сорта невыносимо…

— Какого сорта?

Он смотрит на меня с легким удивлением:

— Блудниц.

Я втягиваю воздух сквозь стиснутые зубы и чеканю:

— Не смейте так говорить о моей дочери.

И пусть она не моя дочь, сейчас я почему-то считаю ее родной.

Проповедник бросается к сумке, но я успеваю первой и с бешеной силой толкаю его в неглубокий водоем у основания фонтана, наваливаюсь ему на грудь, коленями придавив крупное тело ко дну. Его ноги хаотично дергаются, задевая мне спину и голову, но большая часть тела Максвелла находится под водой, поэтому преимущество в весе временно оказывается на моей стороне. Я вдавливаю колени ему в плечи, он пытается схватить меня за волосы, и у меня мелькает злорадная мысль: «Удачи тебе, ублюдок!» — после рождения Джули я постриглась очень коротко, пожертвовала волосы материнству вместе с длинными серьгами, душевным спокойствием и готовностью! наплевать! на всех! кроме дочери! Я! отдала! все мечты! всю душу! Вцепившись пальцами в спутанные волосы Максвелла, я изо всех сил бью его головой о дно фонтана, словно заново продираясь сквозь дверь ванной в тот момент, когда я думала, что Джули ранена. Однако сопротивление воды слишком велико, и вместо мощного удара получается лишь слабый всплеск. Мое отражение колеблется в кругах, расходящихся по воде, подпрыгивает в ритме моей сумасшедшей ярости.

Позади меня, перекрывая грохот воды, раздается голос:

— Джон Дэвид!

И я слышу характерный щелчок взведенного курка, который преследовал меня в фантазиях. В ту секунду, когда моя хватка ослабевает, Максвелл, оттолкнув меня, отползает назад, пока не упирается в покрытую водой стену. Но, судя по выражению его лица, он жалеет, что поторопился, и, повернувшись, я понимаю почему. Гретхен держит в руках пистолет, направленный прямо на него.

Стена падающей воды похожа на чистый лист бумаги, а пистолет — словно остро отточенный карандаш, парящий над страницей, незримо обводя наши силуэты в воздухе, прежде чем пригвоздить нас к рисунку.

Наши тела образуют углы треугольника. Человек с выставленными вперед руками прижался к водяной стене, вода льется ему на плечи и колотит по шее с такой силой, что голова трясется. Я замерла, успев встать на одно колено. И Гретхен с пистолетом.

— Эсфирь, — говорит Максвелл, — пожалуйста.

Она, игнорируя его, обращается ко мне:

— Знаешь, а он прав. Я занималась сексом за деньги больше раз, чем могу сосчитать. Я блудница. Я делала и гораздо более ужасные вещи. Воровала у людей, которые меня любили. Обманывала их, использовала, а потом бросала.

— Джули, — произношу я, забыв, что это не моя дочь.

Она резко поворачивается ко мне, и пистолет теперь направлен на меня. Я отшатываюсь, и ствол возвращается к Максвеллу.

— Не называй меня так. Я навсегда покончила с Джули.

Внутри у меня что-то обрывается, словно в груди лопнуло легкое. Или вода в фонтане закипела, обварив мне ноги, и кожа ниже щиколоток слезает клочьями. Впрочем, это преувеличение. На самом деле я чувствую вот что: все части тела словно расползаются, и то, что было мной, исчезает. Представьте, что вас покинул самый важный человек в жизни, — вам покажется, что и вы сами себя покинули: вас покинули внутренности или нога сбежала вместе с бедренной костью, почему бы и нет, случаются и более странные вещи. Как, например, нынешняя сцена у фонтана, когда Гретхен, или Эсфирь, или кто она там наставляет пистолет на Максвелла и произносит слова, которые кажутся мне совершенно бессмысленными:

— Я вернулась к нашему старому дому, Джон Дэвид. Потребовалась целая вечность, чтобы найти его. Я не могла вспомнить, как здание выглядело снаружи, но это не имеет значения, потому что его больше нет. Просто пустырь, если не считать полицейской ленты вокруг входа в бункер, да еще креста, цветов и плюшевых мишек. — Она делает паузу. — Думаю, убедив меня, будто это я убила Шарлотту, ты просто замуровал бункер и начал жизнь заново. Видит бог, я пыталась сделать то же самое.

Лицо у нее слишком мокрое от брызг, чтобы разглядеть слезы, но я слышу, как прерывисто она дышит.

— Но другие люди помнят о той мертвой девочке. Ты бы видел, сколько там горящих свечей. Никто не знает, кто она такая, но люди не собираются ее забывать и двигаться дальше. И я не собираюсь. Я никого не убивала. Мне уже не тринадцать, и ты не сможешь снова внушить мне, будто это моя вина. — Она делает еще шаг вперед и поднимает пистолет. — Я тебе не позволю.

— Помогите мне, Анна, пожалуйста, помогите! — умоляет Максвелл.

Как можно незаметнее я перемещаю ногу по дну фонтана.

— Не подходи к нему! — кричит она.

— Ладно. — Между нами словно многотонная стена воды, которую я должна пробить. — Гретхен.

Это привлекает ее внимание, и она резко поворачивается ко мне.

— Я знаю, кто ты. Знаю о Кэле. — Я медленно поднимаюсь на ноги. — Я знаю, что он отец ребенка. Может, ты любила его по-настоящему.

— Не смей.

— Прошу тебя, подумай о том, что ты делаешь. Подумай, прежде чем нажать на спусковой крючок.

— У меня было достаточно времени на раздумья.

— У меня тоже, — говорю я, все еще по щиколотку в воде, и начинаю медленно продвигаться вперед. — И мне кажется, что ты не убийца.

— Я ничто. Пустое место.

Но для меня она не пустое место. Весь последний месяц я кормила и одевала эту девушку. Я обнимала ее, когда она рыдала в ту ночь на полу ванной; я сидела в приемном покое больницы и молилась, чтобы она выжила. Но сейчас я не молюсь. Нельзя отводить от нее взгляд, иначе она выстрелит. Одна нога почти у самого края фонтана. С каждым шагом, который я делаю к ней, ее лицо выглядит все моложе и моложе. Я борюсь со стеной, разделяющей нас, продираюсь сквозь ее сопротивление, словно через стремительный поток.

— Ты моя дочь.

Я уже достаточно близко, чтобы дотянуться до ее запястий. Ее руки, сжимающие пистолет, совсем не дрожат.

— Джули.

Она трясет головой.

— Анна, — шепчет она испуганно.

— Мама, — поправляю я и осторожно обхватываю пальцами дуло пистолета, в любой момент ожидая обжигающего жара вылетающей из ствола пули.

— Я не та, за кого ты меня принимаешь, — бормочет она еле слышно.

— Кем бы ты ни была, я люблю тебя, — твердо отвечаю я. А потом у меня в руках оказывается пистолет, и я медленно и осторожно нащупываю предохранитель, не сводя с нее глаз. — Что бы ни сделал этот человек, не стоит из-за него разрушать себе жизнь.

— Он похитил Джули. — Она смотрит на меня распахнутыми голубыми глазами. — Мама, это он.

От этих слов останавливается время, рев водопада сменяется странной тишиной. Сумка выпадает у меня из рук, и оттуда вываливается стопка бумаг, моментально намокая и закручиваясь по углам.

Поток воздуха от водяной стены ворошит и переворачивает листки, и я замечаю среди них церковный бюллетень. Откуда-то из тишины доносится вопль Максвелла:

— Она врет, Анна!

Но слова, сказанные ею минуту назад, продолжают звенеть у меня в ушах. Бункер. Полицейская лента. «Наш старый дом».

— Вижу, ты знаешь мое имя, — говорю я Максвеллу и нажимаю на спусковой крючок.

Эсфирь

девственница и сирота, жила с дядей Мордехаем. Она была создана для великих дел.

Однажды царь света призвал ее к себе во дворец, потому что ему нужна была новая жена, а Эсфирь считалась самой прекрасной девственницей во всей округе. Она испугалась, ведь ей, скромной девушке, не хотелось опозориться во дворце царя света. Но Эсфирь узнала голос Бога в призыве царя света, а когда Господь зовет, ему нужно повиноваться. И она пошла к царю. Он увидел ее и сразу же полюбил, но поначалу не хотел прикасаться к ней. «У тебя грязная одежда, — сказал он. — Ты не должна осквернять мою постель». А что случилось потом?