— Девочка в парике, ты не очень-то хорошо выглядишь, — заметила женщина, помогая ей сесть на бетонный бортик. Пятна перед глазами рассеялись, и Джули увидела лицо женщины более отчетливо. Легкий ветерок топорщил ее короткие черные волосы. — Меня зовут Дженис. А тебя, наверное, будущая мама, если я хоть что-то понимаю.

Девочка вдохнула и выдохнула, жадно ловя ртом воздух, уже не пахнущий дымом.

— Я сбежала, — сказала Джули и замолчала. Она не могла подобрать слов, чтобы описать случившееся. Она солгала. Убила. Старалась быть хорошей. И не смогла.

— Да я уж догадалась. У тебя есть к кому пойти?

Джули покачала головой.

— Тебе нужна одежда? Нужно где-то приткнуться?

Девочка кивнула.

— Хочешь избавиться от этого? — Дженис указала на ее живот.

На мгновение Джули растерялась.

— Чей это ребенок, милая? — спросила женщина чуть тише.

На этот раз рвота исходила из такой глубины ее существа, что, казалось, ее разорвет на куски. Но ведь это невозможно: чтобы состоять из кусков, надо быть чем-то, а она ничто.

Дженис следила за ней, пока она не разогнулась, вытирая рот.

— Ладно, забыли. В любом случае тебе надо поесть.

Девочка молча посмотрела в сторону склада позади них.

— Ох, черт возьми, нет, — замотала головой Дженис. — Ронда милая женщина, но один взгляд на твой четырехмесячный живот — и тебе от нее не вырваться. У них есть специальное заведение.

— Заведение?

— Смотрите-ка, она умеет разговаривать! Да, у них есть специальное заведение, где показывают специальные фильмы. Они католики, понимаешь? Ты же не хочешь связываться с католиками в твоем положении?

— Если понадобится… — пролепетала Джули.

— Разве только понадобится лекция о том, как не раздвигать ноги. Хотя я не говорю, что ты это делала по своей воле.

— Мне нужно… — Каждое слово поднималось как из бездонного колодца. Иногда ведро лишь шлепало о воду, а иногда даже не достигало воды и болталось в пространстве.

— Я знаю, что тебе нужно, и могу сказать прямо сейчас, что ничего не выйдет без кучи бумаг, подписанных твоими родными. Черт возьми, возможно, кто-то из них тебя и попортил.

Родные.

«Ты ничто».

— Ну да ладно, пойдем со мной. — Дженис помогла ей подняться и вздохнула. — Кто бы это ни сделал, надеюсь, он сгниет в преисподней, потому что выскоблить тебя будет нелегко. Да и деньги понадобятся. — Косой взгляд. — Ну, об этом мы поговорим позже.

Джули подумала о преисподней. О небесах. О том, что зародилось внутри нее, о новой жизни, биении сердца. Потом она подумала о Джоне Дэвиде, о том, как он снова и снова давил на нее своим увесистым телом. Она так и не выползла из подвала. Его частичка осталась у нее внутри. И эту частичку зовут Эсфирь.

14

В 2002 году скалолаз по имени Райан Хартли взобрался на башню «Транско» с помощью небольшой кирки. Добравшись до тридцатого этажа — почти до середины, — он прыгнул.

В записке, найденной на его изуродованном теле, выражался протест против войны в Ираке. Вероятно, Хартли выбрал башню «Транско» потому, что она служила символом хьюстонского нефтяного бума: шестьдесят четыре этажа серебристо-черного стекла, устремленные ввысь. Одиноко возвышающаяся посреди торговых и жилых кварталов, эта башня — самый большой небоскреб за пределами центрального делового района. Она олицетворяет энергию, бьющую из центра Земли: словно нефтяной гейзер поймали, очистили и преобразовали в призму слепящего света. Напротив башни, через прямоугольный газон, — «Водяная стена», искусственный водопад в форме подковы высотой ровно шестьдесят четыре фута; каждый фут соответствует этажу башни «Транско». Однажды, накупив в «Галерее» подарков к Рождеству, мы повели девочек смотреть на этот величественный фонтан. Трехлетняя Джейн вырвала свою руку из моей и побежала к воде, а Том кинулся догонять ее. Отважная малышка остановилась у подножия грандиозного сооружения и уставилась на изогнутую стену воды. Затем, ошеломленная бурлящим потоком, шагнула вперед. Ножки у нее подогнулись, она упала и завопила.

Пятилетняя Джули улеглась на тротуар, запрокинув голову, чтобы с безопасного расстояния видеть гигантскую дугу падающей воды. Пока Том хватал Джейн на руки, я легла рядом с Джули, стремясь увидеть ту же картину, что и дочка. Помню ее теплую голову, прижавшуюся к моему виску, ее тонкие волосы, ласкающие щеку. Мы вместе наблюдали, как Том, чей голос был едва слышен из-за шума водопада, утешает Джейн. Вода струилась по камням так быстро, что действительно казалась неподвижной водяной стеной.

Когда Джули заговорила, ее слова прозвучали прямо у меня в ухе:

— Мамочка, неужели небо падает?

Я мысленно поставила галочку, чтобы поздним вечером, когда девочки лягут спать, повторить Тому образную фразу дочери, а вслух произнесла громко, хотя шум воды превратил мои слова в шепот:

— Не волнуйся, милая, здесь с нами этого не случится.

И скорее почувствовала, чем увидела ее храбрую улыбку.

Издалека, на фоне освещенной водяной стены в обрамлении каменной арки, они могли показаться парочкой, делающей фотографии на память. Гретхен и Максвелл, руки сцеплены вместе; она откинулась назад в изящном изгибе натянутого лука, а он навис сверху. Вдруг он резко толкнул ее, обхватил руками, и они стали похожи на танцоров — слившиеся в одну темную фигуру, которая извивается перед освещенной стеной воды. Но, в спешке поскальзываясь на траве, все более влажной по мере приближения к фонтану, я вижу, как Гретхен выворачивает локти, пытаясь оттолкнуть его. Они борются, чтобы добраться до сумки, которая висит на длинных лямках у нее на плече. Я бегу к ним.

Искусственный водопад вблизи шумит оглушительно громко — журчание струй сливается в единый грохочущий рев, меняющий высоту и интенсивность с каждым моим шагом. Туман брызг скрывает круглую бетонную площадку перед изогнутой стеной фонтана. Земля предательски скользкая. Ночью сквозь туман брызг проникает слабый желтоватый свет от подводных фонарей фонтана. Когда я, минуя арку, выбегаю на площадку, напряженно слившиеся силуэты наклоняются и скользят, продолжая борьбу. Вдруг Гретхен спотыкается обо что-то и падает; ее голова подпрыгивает от удара о бетон. Максвелл обрушивается на нее сверху. Какое-то время она продолжает дергаться, как глубоководная рыба, выброшенная на берег, потом замирает. Их тела разделяются. Полоска света очерчивает бороду проповедника и на мгновение освещает паническое выражение звериной ярости у него на лице. С рычанием он тянет руку к сумке, которая лежит на мокром бетоне, придавленная обмякшим телом Гретхен.

«Человек, который сделал это со мной». Так она назвала Максвелла в телефонном сообщении. Я не знаю, что именно он с ней сделал, не знаю даже, кто она, но, видя, как рука мужчины тянется к ее неподвижному телу, не сомневаюсь, что должна остановить его.

Я бросаюсь вперед, но подошвы скользят по мокрому бетону, как и у Гретхен за несколько секунд до этого, и я падаю. Мне удается вытянуть руку перед собой и смягчить падение, но зубы смыкаются на кончике языка, и во рту растекается теплая жидкость. Максвелл, оседлавший Гретхен, замечает меня и вскакивает. Когда он начинает говорить, его глубокий голос перекрывает шум воды, как раньше перекрывал море голосов, паря над ними в «Круге исцеления».

— Я понимаю, как это выглядит со стороны. — Проповедник тяжело дышит. — Но вы не знаете, на что способна эта девушка. Она опасна. Она не в себе. Она лгунья. Убийца.

— Я вам не верю, — отвечаю я, хотя не слышу собственных слов и вдобавок знаю, что насчет лгуньи он не ошибся.

— Она преследовала меня, угрожала. Пыталась шантажировать. Ей нужны мои деньги. — Он показывает на спортивную сумку, лежащую на мокрой площадке. — Она заставила меня прийти сюда, а потом напала…

Я смотрю на неподвижное тело на бетоне.

— Клянусь, я лишь защищался! У нее в сумке пистолет!

А вот это он зря сказал: теперь я ни за что не позволю ему завладеть сумкой.