Мы запасаемся оружием, а Вульф жестом приказывает двум парням взять бомбы, к передним частям которых прикреплены маленькие приемники, сконструированные таким образом, чтобы они включались при одном звонке на нужный номер. Звонок активирует… я точно не знаю что, и, если честно, я вообще не хочу ничего знать о бомбах.

– Готовы? – спрашивает Вульф.

– Да, сэр, – отвечают они.

Я закатываю глаза и слегка киваю. Я, черт возьми, уж точно не буду называть Вульфа сэром.

– Ладно, пойдем, убьем этого ублюдка, – выдыхает Вульф, скрывая смех.

Я смотрю в потолок, на котором светятся лампы в виде звезд. Конечно, вмонтировать их туда было фантастической идеей, но в темноте их цвет не похож на звездный. Он, скорее, ядовито-зеленый. А при дневном свете эти лампы выглядят как звезды, вылепленные из жевательной резинки. Но я отвлеклась. Дело не в том, как они выглядят, а в том, что они являются необходимым отвлекающим фактором. В полночь или чуть позже моя дверь приоткрывается, и я притворяюсь спящей. Луч фонарика скользит по моему лицу, на долю секунды ослепляя меня даже через закрытые веки, – а затем свет исчезает и дверь снова закрывается. После этого я откидываю одеяло и спускаю ноги с кровати, осторожно пересекаю темную комнату и подхожу к столу. Я делаю очередную пометку о прошедшем дне в своем блокноте, а затем одеваюсь и зашнуровываю кроссовки.

В мое окно кто-то стучит, и, когда я открываю его, мне улыбается Бен.

– Готова? – спрашивает он.

Кивнув, я вылезаю наружу. Бен касается руками моей талии, пытаясь помочь, но отпускает меня до того, как мои ноги касаются земли. Он часто так делает – избегает прикосновений, будто кто-то сейчас выйдет из тени и ударит его. Но я тоже не была открыта для чего-то подобного, хотя ко мне, черт возьми, никто не прикасался уже шесть месяцев. Бен замечал, как я вздрагиваю или отстраняюсь всякий раз, когда кто-то подходит ко мне слишком близко. И я не единственная здесь, кто так реагирует. Благо Бен хоть и не гений в чтении языка тела, но он хорошо оценивает ситуацию и обстановку.

– Готова? – снова повторяет он свой вопрос.

– Да, чем займемся? – Я знаю чем, но все равно решаюсь спросить, наверно, надеясь на другой ответ.

Бен ухмыляется и убегает в лес, а я, вздохнув, следую за ним трусцой. Сегодня ночью облака висят слишком низко, и луна едва проглядывает сквозь них. Поэтому моим глазам приходится привыкать к полумраку. Май в этом году выдался теплым, земля под моими ногами немного влажная от недавно прошедшего ливня, а в воздухе пахнет так, будто дождь вот-вот пойдет снова.

Вскоре я замечаю, как справа от нас редеет лес, и сквозь кроны деревьев виднеется почти спокойная водная гладь. Единственные звуки, нарушающие тишину леса, – наши шаги и плеск миниатюрных волн, потому что большие волны, приходящие с океана, обрушиваются лишь на противоположную сторону острова. Если сильно присмотреться, то можно различить вдалеке огни Изумрудной бухты. Сейчас мы слишком далеко от Стерлинг Фолса, но иногда я представляю себе, как корабли, проходящие мимо нашего острова, направляются к пристани в Саут-Фолсе, отчего у меня начинает болеть сердце. Я представляю, как плыву навстречу к гигантским кораблям, как меня поднимают на борт и забирают с собой, возвращая к ним.

Где бы они ни были.

Когда я в последний раз видела Джейса, он лежал в багажнике машины друга моих родителей, личность которого мне до сих пор неизвестна. Несмотря на то что он увез его с собой и должен был позаботиться о нем, – что бы это ни значило, – мое сердце подсказывает мне, что Джейс жив, и я отказываюсь верить в обратное. Мои родители привезли меня домой, но объявшая там меня клаустрофобия была настолько сильной, что я не захотела там оставаться. Стоило моим родителям отвлечься, я тут же пыталась выбраться из дома, но бежать было некуда. Меня окружали тупиковые улицы и открытые поля. Целую неделю я провела в слезах, убежденная, что Джейс мертв, а Аполлон и Вульф гниют в тюрьме. Я жила в страхе, что в любой день на пороге нашего дома появится Паркер, а потом…

Стресс, испытываемый мной, стал настолько сильным, что думаю, я просто сломалась изнутри. Вопреки ожиданиям моих родителей я не стала снова той послушной девочкой, какой они привыкли меня видеть, и просто не смогла вписаться в их жизнь. В совершенно незнакомых людях я видела Паркера, мне снились безумные сны о смерти, кровопролитии и змеях, но поскольку мои родители не знали, через что мне пришлось пройти – рассказывать им этого я, конечно же, не собиралась, – они совершенно не понимали моего поведения. Их друг также скрыл обстоятельства, из которых меня вытащил, и мои родители решили, что причиной моих изменений стали ребята, с которыми я жила. Они думали, что меня поимели, во всех смыслах этого слова, и поэтому отправили меня подальше.

Родители отослали меня на крошечный Райский островок, недалеко от Изумрудной бухты. Он состоял из двух частей. Первую посещали случайные туристы, на ней же проживали местные жители, коих было очень мало. На второй же половине острова располагалось что-то вроде лагеря. Некие люди, якобы имеющие благие намерения, основали его для помощи тем, кто пережил серьезную психологическую травму. Идея лагеря состояла в том, что приезжающие сюда уходят от обычной жизни и пытаются излечиться от своих травм в совершенно другой обстановке. Это своего рода перезагрузка для твоего мозга, однако с годами лагерь превратился во что-то большее. Его обитателей стали ограничивать всякими предписаниями и правилами. И нас отсюда не отпустят, пока не решат, что мы готовы… что бы это ни значило. Жители на другом конце маленького острова знают нас как детей из лагеря. Они стараются всячески избегать нас и запирают перед нами свои двери, будто мы представляем опасность.

В лагере, помимо групповых индивидуальных сеансов психотерапии, также учат всяким ремеслам, проводят компьютерные занятия для тех, кто учился в колледжах или школах и теперь вынужден был перейти на обучение онлайн. Также здесь дают курс по самообороне, который кажется мне ничтожным по сравнению с тем, что помогло мне выжить в Стерлинг Фолсе. Завтраки, обеды и ужины проходят в помещении, напоминающем кафетерий с круглыми столами и стульями, привинченными к полу. А их ночные проверки и комендантский час – это для меня будто новый вид удушья. Они считают, что в лагере все организовано таким образом, чтобы попытаться исцелить людей, но для меня этот лагерь – тюрьма. Я пришла сюда не по своей воле, а потому, что у меня не было выбора.

Через две недели с начала моего пребывания здесь, после особенно жесткого конфликта в кафетерии, я встретила Бена. Его история отличается от моей хотя бы тем, что он находится здесь по своей воле. Он хочет быть вдали от дома, и в этом заключается его травма, но я думаю, что ему просто больше некуда идти. Он может находиться либо здесь, либо там. Никакой золотой середины или мечтаний об отъезде отсюда.

Бен примерно на четыре года старше меня и, наверное, является ровесником ребят. Он ниже ростом, чем Джейс и Аполлон, но, возможно, примерно одного роста с Вульфом. У Бена короткие, темные волосы и вечно сердитые глаза. Однако он превосходит Вульфа в ширине плеч, если это вообще возможно. Мы не обмениваемся какими-то фактами из личной жизни и не знаем друг о друге ничего, кроме наших имен. Мне проще, когда не нужно думать или говорить о том дерьме, которое я натворила или причинила, – тогда я легко могу притвориться, что это был всего лишь сон. Если Бен не знает ничего обо мне, то мне не нужно беспокоиться о том, что он где-то случайно найдет статью о пожаре или тот пресс-релиз, на котором я стою рядом с мэром и Цербером.

Десять месяцев назад за мной гнались по такому же лесу. Бежавшая по нему босиком, тогда я была в ужасе, а сейчас я ничего не боюсь. Я набираю скорость и догоняю Бена.