Подарками оказались папки. Черного цвета, из кожзаменителя, с металлическим замком и кармашком с одной из сторон.

— На наш отдел выделили. В городское Управление вчера лично за ними ездил, — сообщил всем майор, довольный реакцией подчиненных, которые искренне радовались подгону. Ведь у большинства дежурные папки уже давно потеряли приличный вид.

— А бумагу нам не выделили? — всполошилась Журбина. — А бланки? Их вообще уже нет, все приходится самим печатать. И лента для пишущих машинок уже давно закончилась, сами покупаем.

— Бумагу и бланки обещали в январе. Лента тоже есть в заявке. — сердито покосился на второго зама Курбанов. — От руки пишите. Другие службы так и работают.

— Ну ты тоже, Руслан, сравнил. Да мы больше бумаг заполняем, чем все службы вместе взятые, — поддержала наступление на начальство Акимова.

Атмосфера дружелюбия рассыпалась.

Прихватив выделенную мне новую папку, а также парочку бутербродов, я вернулся к себе в кабинет.

По радио как раз начался новогодний концерт с нафталиновыми песнями. Под них я опять и заснул. В этот раз меня разбудил телефонный звонок.

— Спускайся. Кража у нас, — велел мне оперативный дежурный, которому в дежурные сутки подчиняется следственно-оперативная группа.

Зевая, я посмотрел на часы. Приближалось восемь часов вечера. Надел форменное пальто, шапку-ушанку, взял старую папку с самодельными бланками. Журбина нисколько не преувеличивала, когда утверждала, что бланки в последнее время приходится самим печатать.

За рулем УАЗика оказался сержант Крапивин, с которым мы вместе брали грабителей инкассаторов.

— Малосемейку отрабатываешь? — с ухмылкой спросила его Котляр, когда последней залезла в салон автомобиля.

— Обещали в начале года ордер дать, — не особо уверенно ответил водитель. — Вот и соглашаюсь на дежурство в праздники.

— Лишь бы кому другому не дали, — озвучила страхи простого сержанта Котляр. — Вон Чапыре, например. У него везде зеленый свет.

— Шутит она. Не претендую я на малосемейку, — успокоил я напрягшегося Крапивина.

— Ну, конечно, зачем ему общага в зачуханном Энске, если его в Москву служить зовут, — голос Инны так и сочился ядом.

— Так вот из-за чего ты сегодня такая ласковая, — усмехнулся я.

— Бесится, что у нее такой мохнатой лапы нет, — озвучил свое мнение с переднего пассажирского сидения старший инспектор Кузнецов.

— Вот именно! Все дело в мохнатой лапе! — проигнорировав издевку в свой адрес, зацепилась за словосочетание Котляр. — У Чапыры их вообще две! В областном и в прокуратуре. Подкидывают ему перспективные дела, отсюда и его успехи, внеочередное звание и вызов в Москву. А мне, чтобы в город из райцентра перевестись пахать пришлось, как проклятой!

— Скворцов вон насмотрелся на успехи своего дружка и в бэхи подался, — подхватил Крапивин. — Тоже карьеру захотел строить. Перспектив, видите ли, нет в райотделе, — здесь он, видимо, процитировал Вадима.

— Терпеть не могу этих блатных, — резюмировала Котляр, враждебно на меня поглядывая. — Из-за них нормальным людям ничего не светит. Все блатным достается. Квартиры им, внеочередные звания им, высокие должности им, перевод в столицу тоже им.

— Приехали, — прервал мое словесное избиение Крапивин.

Я не стал пререкаться, ввязываться в споры и что-то доказывать. Во-первых, мне было все равно, что обо мне думают эти двое. Во-вторых, зачем? Они уже все для себя решили. И независимо от того, чтобы я им ни сказал и какие бы доводы ни привел, опровергая их поверхностные выводы, они все равно разнесут по отделу именно свою версию событий. Так и пошли они тогда куда подальше.

— Это только мы в ресторан под Новый год ездим работать, — проворчала Котляр, спрыгнув на землю вместе со своим громоздким чемоданом.

Обычно на дежурствах эту махину вытаскивал из машины я. Но сегодня Инна строила из себя независимую от всяких блатных женщину. Ну и флаг, то есть чемодан ей в руки. Пусть корячится.

Лестница, что вела к входу ресторана оказалась высокой, и она корячилась. Капитан Кузнецов ее страдания проигнорировал. Он еще утром заявил, что настоящий инспектор УГРО должен быть одиноким, вот и не отвлекался на симпатичных криминалисток, а шел к своей цели, помахивая легкой папкой. За ним поспешил и я, тоже не обремененный габаритными вещами. Котляр же вошла в ресторан самой последней и напугала своей тяжелой одышкой метрдотеля. Он вообще оказался каким-то задерганным типом, во время объяснений то и дело срывался в истерику.

— Может вы заберете ее и уедете к себе в отдел? — уже в который раз заглядывая нам с Кузнецовым по очереди в глаза, требовательно просил он. — Уже скоро прибудут гости из горкома, а тут такое! — он бросил неприязненный взгляд на женщину средних лет и средней упитанности, которая не переставая ревела, сидя на скамье возле гардероба. От обилия слез ее лицо уже почернело из-за потекшей туши, а ее красные, опухшие глаза, смотрели на нас с надеждой.

— Верните ее мне, пожалуйста! — попыталась она схватить Кузнецова за руку. Но он был профессионалом в деле общения с потерпевшими и ловко увернулся. Я, не обладая таким богатым опытом, на всякий случай, сделал два шага назад.

— Она такая рыженькая, длинною мне до пят, с капюшоном, — сглатывая слезы, перечисляла нам приметы похищенной шубы женщина.

Звали ее Анастасией Павловной Галдиной и сегодня у нее должен был состояться романтический ужин с очень привлекательным мужчиной с военной выправкой и шикарными усами. Они познакомились только вчера вечером, случайно столкнулись на улице, он поддержал ее за локоть, когда она уже готова была навернуться от его неловкого толчка, и между ними сразу вспыхнула искра. Затем выяснилось, что они оба одиноки, и он пригласил ее в ресторан вместе встретить Новый год.

Она так надеялась, что у них с Алексеем, так он представился, все сложится, а он, сдав ее шубу в гардероб и проводив до столика, отпросился в туалет, велев напоследок сделать заказ и ни в чем себе не отказывать. Она ждала полчаса, греша на расстройство желудка, с кем не бывает, но затем все же пошла на поиски кавалера. И выяснила, что он ушел из ресторана, прихватив заодно и ее новую шубу, купленную за полторы тысячи рублей в местном ЦУМе. Выбросили под Новый год, а Анастасия Павловна как раз оказалась в том месте, в то время.

Все это я скрупулезно вносил в протокол допроса потерпевшей.

— Чек вы сохранили? — спросил я у нее.

— На какое имя он бронировал столик? — в тоже время напирал на метрдотеля Кузнецов. — Хочешь сказать, что 31 декабря у вас были свободные столики? Зови сюда швейцара!

— Номерок где? — выведывала Котляр у гардеробщика, который стоял бледный от переживаний из-за возможного увольнения. — Пальчики попробую снять. Вдруг не стер.

— Идут! — обреченно выдохнул метрдотель, и, позабыв о нас, резво устремился к входной двери.

В холл ресторана стали заходить важного вида чиновники, все как один в дорогих пальто и каракулевых «шапках-пирожках», как у нынешнего генсека.

Один из них остановился прямо напротив меня.

— Работаешь? — спросил он, охватывая взглядом, зареванную потерпевшую, сотрудников милиции и папку с исписанным бланком поверх нее в моих руках.

— Работаю, — признался я Свиридову, кожей ощущая цепкие взгляды коллег.

— Шафиров говорил, тебя в Москву вызвали? — продолжил допрос второй секретарь горкома.

— В начале января еду.

— Как вернешься, на охоту пойдем. Зима, лед, топить ружье негде, если только в сугробе, — он хохотнул, похлопал меня по плечу и пошел сдавать гардеробщику верхнюю одежду.

В отдел возвращались в гнетущей тишине. Котляр больше не злословила, сидела, уткнувшись в окно. Кузнецов дремал.

Без пятнадцати двенадцать мне опять позвонили. Я уже думал, что Журбина нагло соврала, но оказалось, что это не вызов на выезд, а приглашение встретить Новый год.

В отличие от кабинета начальника следствия, в дежурной части алкоголь был убран с глаз и ждал своего часа на нижнем ярусе. Из закуски же был нарезанный батон со шпротами и уже надоевшей мне кабачковой икрой.