– Ну, как обстоит дело с сюжетом? – спросил Майкл.

– С каким сюжетом?

– С сюжетом вашего романа. Вы его еще не разработали?

– Нет, я его еще не оформил. Надеюсь, вы мне поможете выдумать сюжет.

Он отрицательно покачал головой.

– Я не признаю заранее заготовленных сюжетов, – заявил он.

– Почему так?

– О, это большое неудобство, ибо нельзя лавировать. Почти все герои, с которыми мне приходилось встречаться, были против них.

– Прекрасно, – сказал я и действительно почувствовал облегчение. Ответственность за создание сюжета несколько пугала меня.

– Что же вы тогда предлагаете?

– Моя идея, если вы хотите знать, – сказал он, – заключается в том, чтобы соединить в одном месте группу людей и в остальном предоставить их естественному ходу событий. Сюжеты имеются повсюду.

– Это мне нравится, согласился я, – но у меня нет людей. Вы – единственный герой, который у меня имеется.

– О, об этом нечего беспокоиться, – отпарировал он. – Здесь, вокруг нас, живут семь миллионов человеческих существ. Я могу выйти из этой комнаты на улицу и завязать роман в пять минут… Но этого не следует делать. Мы должны выбрать место действия.

– Совершенно верно, – сказал я. – Мы должны раздобыть интересных и значительных людей. Это необходимо для того, чтобы их слова имели какой-нибудь вес.

Майкл откинулся на стуле и задумчиво стал пускать в потолок кольца дыма.

– У меня явилась идея, – сказал он. – Не знаете ли вы случайно Ричарда Эллермана, автомобильного магната?

– Нет, не знаю. Я, конечно, слыхал о нем, как и каждый человек в Соединенных Штатах.

– Так вот, он живет в Доббс-Ферри, продолжал Майкл. Я его знаю, а сын его один из моих близких друзей. За последние шесть месяцев он не раз пытался заставить меня взять отпуск и погостить в их имении, в Доббс-ферри. Они называют это место «Тенистым Лугом».

Доббс-ферри, это – предместье Нью-Йорка, находящееся от него в двадцати милях вверх по Гудзону. От местечка веет спокойным старосветским очарованием. Деревня, – в ней одна извилистая улица, застроенная лавками, окаймляет пригородные дачи, за которыми расстилаются великолепные имения.

Я тщательно обдумывал это предложение. Но размышлял я впустую, ибо я имел дело с материалом, не знакомым мне по личному опыту. Невелика беда была бы рискнуть.

– Прекрасно, согласился я, – это мне нравится. Я полагаю, ваша идея состоит в том, что я должен отказаться от всякой мысли о сюжете и писать только о том, что случится.

– Да. Такова моя идея. Мы начнем с Эллерманов. Вы что-нибудь о них знаете?

– Почти ничего. Он – важная птица в автомобильной индустрии. Я знаю только это.

– Тогда я расскажу о них, чтобы вам было понятно общее положение вещей. Ричард Эллерман стоит по крайней мере шестьдесят миллионов долларов. Описывая его, я прежде всего об этом упоминаю, ибо в нем это самое главное. Шестьдесят миллионов долларов! Кругленькая сумма! По внешности он – крупный мужчина, пожалуй, слишком толстый, с широким лицом, с мощным подбородком, с волосами, тронутыми проседью, и с утомленным взглядом…

– Я знаю, – сказал я, я видел его портрет. А что он собой представляет как человек? О чем он думает?

– О деньгах и власти, – отвечал Майкл. Он способный человек. Способный… способный.

– Способный в каком отношении? – спросил я. – Способен ли он на что-нибудь иное, кроме добывания денег?

– Нет, и он нимало не нуждается в каких-нибудь других способностях, – сказал Майкл и посмотрел на меня с легким удивлением. – Его способность заключается в глубоком понимании современного мира. Он близорук и одержим страстью стяжать; мысли его направлены по коротким, прямым, непосредственно ведущим к цели линиям. Он не плох, в компании несколько молчалив, хотя не лишен чувства юмора.

– Вы ему нравитесь?

– Н-н-да… в некотором отношении, – отвечал Майкл. – Ему нравятся люди, которые его забавляют. Он не придает никакого значения моим идеям. Идеи очень мало значат для него, если им не сопутствует власть или деньги. То обстоятельство, что я не приобрел себе состояния, является для него доказательством моего ничтожества. Ему никогда не приходило в голову – и он, вероятно, не мог бы этому поверить, что я никогда не стремился составить себе капитал. Таким образом между нами создались прекрасные отношения.

– Я рад этому, – сказал я, – мне было бы очень неприятно, если бы ваше пребывание в Доббс-Ферри доставило вам тяжелые минуты.

– Не беспокойтесь, – засмеялся он. – У меня достаточный запас веселья. Теперь позвольте мне рассказать вам о Бленч. Это – вторая жена Ричарда Эллермана. Раньше она была знаменитой дивой комической оперы и выступала под именем Бленч Рейнер. Она много моложе своего мужа. Он женился на ней десять лет назад.

– Я видел ее на сцене. С тех пор прошло уже много лет. Тогда она была еще Бленч Рейнер, – вставил я.

– Это очень забавная история, история его ухаживания и женитьбы, – сказал Майкл. Однажды вечером он отправился в театр и увидал ее в первый раз. На следующий день он купил театр… Я хочу сказать: купил здание, откупил у компании все дело и пригласил ее в этот же вечер на ужин… На следующий день он послал ей жемчуга, стоимостью в шестьдесят тысяч долларов, и лимузин, и она была этим так польщена и взволнована, что еле-еле могла в тот вечер довести спектакль до конца. Дня через три он явился к ней на квартиру в десять часов утра, приказал горничной поднять ее с постели и одеть и заявил, что он пришел жениться на ней. Они немедленно повенчались. Вот и все.

– Он заставляет говорить свои деньги, – заметил я.

– При случае, он заставляет их даже кричать, – добавил Майкл.

– Своего рода пещерный человек двадцатого века, – пояснил я.

– Вы с полным правом его можете так называть. Я знаю Ричарда Эллермана-младшего гораздо лучше, чем его отца и мачеху. Его обыкновенно зовут Бинго Эллерман. Вы, может быть, слыхали о нем?

– Должен сказать, что слышал, – прервал я Майкла. – Бинго Эллерман! Еще бы! Он попадает в газеты чуть ли не каждый месяц. Боже мой, неужели вы дружите с такого рода людьми?

– Да. Он порядочный человек. Вы его не знаете, а я знаю.

– Газеты его называют «пенсионным фондом хористок», – сказал я.

– Называют и так, заметил Майкл. – Это его достаточно характеризует. Чем же плохо быть пенсионным фондом, если у вас есть деньги и склонность к тому?

– Плохого нет ничего, – сказал я. – Все в порядке вещей.

– Ну, конечно. Мать Бинго, умирая, оставила ему все свое состояние, которое было вложено в трест, – продолжал он. – Ему двадцать восемь лет, и его доход равняется тремстам тысячам долларов в год. Он живет в отеле «Олимпия», в этом отеле с квартирами, что находится на Бродвее, вблизи Семьдесят второй. Теперь вы в курсе дела. Мой план состоит в том, чтобы зайти завтра утром к Бинго и принять его приглашение отправиться в Доббс-Ферри. У него никогда не бывает никаких дел, так что, без всякого сомнения, он выразит готовность отправиться вместе со мной в их имение и…

– И затем дальнейшее мы предоставим естественному ходу событий, – сказал я. – Прекрасно. Это мне нравится.

– Я попросил бы вас сделать мне одно одолжение, – заметил он.

– Хорошо, Майкл, заявил я. – Если это не особенно сложно, – я сделаю.

– Мне хотелось бы, чтобы вы сами стояли в стороне от всей интриги, – сказал он. – Быть может, я неправ, но у меня такое впечатление, что вы готовы вмешиваться в работу над каждой страницей и препятствовать естественному течению событий… Этого не должно быть. Помните изречение Флобера?

– Нет, не помню изречения Флобера, – отвечал я, слегка пристыженный своим невежеством. – Видите ли, я не настоящий литератор.

– Ну, это не важно, – сказал он. – Изречение Флобера гласит: «L’artiste ne doit pas plus apparaître dans son oeuvre que le dieu dans la nature».

– Но бог всюду проявляется в природе! – воскликнул я.