Кларе всюду мерещилась Роза. На девятый день после ухода сестры Клара шла домой из школы, считая шаги (по дороге в школу и обратно она считала шаги сотнями, иначе Роза может не вернуться домой), и уже на повороте к дому ей почудилось, будто на той стороне дороги мелькнула сестра. Деревья на том участке никогда не вырубают, на сотни и тысячи миль тянется чащоба, и оттуда выходят к обочине пастись олени, а может выйти и медведь, и тогда все сидят по домам, боясь высунуть нос на улицу. Но в тот день Кларе почудилась на обочине меж деревьев алая вспышка, точь-в-точь того же оттенка, что и Розина куртка.

Сержант Барнс и местные жители, конечно, уже прочесали вдоль и поперек лес и всю округу. Но Роза, как видно, всех перехитрила – скорее всего, уехала далеко-далеко, а вернется, когда устанут ее искать и махнут на все рукой.

Клара, затаив дыхание, всматривалась в чащу. Ни признака жизни. Осторожно, боясь спугнуть Розу, словно олененка, Клара перешла дорогу и застыла на самом краю леса. «Роза», – окликнула она шепотом. Никто не отозвался. Ни один листок не дрогнул. «Рози», – позвала она снова и тихими, осторожными шагами двинулась в лес. Тут снова мелькнуло что-то красное – вспорхнула с ветки краснокрылая птаха и исчезла.

Значит, не было в лесу никакой Розы, но Клара не могла отделаться от мысли, что это все неспроста. Может быть, Роза передала-таки ей весточку неким таинственным образом.

В тот вечер Клара впервые заняла свой пост у окна. Когда мама, заглянув в гостиную, позвала ее ужинать, Клара объявила, что за стол больше не сядет. И в школу тоже больше не пойдет. До возвращения Розы.

Мама удивилась:

– Как кота кормить, так можно отойти от окна, а как самой поесть или в школу пойти, так нельзя? – Она схватилась за голову, словно та вот-вот расколется пополам.

В мамином голосе звучало отчаяние, и оно передалось и Кларе: ну как же ей объяснить? Моисея надо навещать и кормить, потому что она обещала миссис Орчард, а все остальное время нельзя отходить от окна, чтобы не пропустить Розу или весточку от нее. Ведь непонятно, что это будет за весточка. Вначале Клара ждала записку или открытку, будто бы от кого-то другого, чтобы она одна догадалась, что это от Розы. Но, может статься, будет и совсем иначе. Если Роза вернулась и прячется где-то поблизости, то наверняка захочет поговорить с Кларой, узнать, подходящее ли сейчас время, чтобы вернуться домой, а если ее не высматривать, можно и прозевать. Но как объяснить это маме, не выдав Розу? Мама сразу же позвонит сержанту Барнсу, и все снова станут прочесывать лес, а Роза убежит насовсем, и поминай как звали.

– Я жду, когда Роза вернется, – сказала наконец Клара, не глядя на маму.

– Доченька, – ответила мама, – знаю, ты по ней скучаешь, и мы с папой тоже скучаем, но оттого что ты будешь стоять у окна, она не появится. Прошу тебя, пойдем поужинаем как следует. Еще этого мне не хватало… – Голос у мамы срывался, словно она вот-вот заплачет. Клара вдруг разучилась дышать. В голове зашумело, и она бы упала, но тут зашел папа.

– Что тут у вас? – спросил он убийственно бодрым тоном, который усвоил с тех пор, как пропала Роза. Клара боялась смотреть и на него, и на маму. В глазах у папы не было слез, он словно нацепил веселую маску, но сидела та криво.

Папа не выносил споров. Если кто-то спорил, он непременно старался вмешаться и всех помирить. Он тут же встревал (Розино словечко). «Ну-ну, – говорил он, двигая руками, словно гладил кого-то, – не кипятитесь, попробуем пойти друг другу навстречу». Или: «Давайте договоримся. Разберемся для начала, кто чего хочет». Розу и маму это выводило из себя (по словам Розы, общего между нею и мамой лишь то, что папа их одинаково бесит). Встревал он и в школе, говорила Роза, и многим хотелось его за это прибить. Но, по мнению Клары, мирить спорщиков он был мастер. Все можно уладить, считал папа, главное – найти решение, и он всегда находил.

Ссорились у них в семье обычно – точнее, всегда – только двое, Роза и мама. Клара ненавидела споры точно так же, как папа, да и не с кем было ей спорить – по крайней мере, до сегодняшнего дня. Роза ее никогда не обижала, а маму Клара всегда слушалась, потому что боялась расстроить. Так что в этот день она впервые испытала на себе папино миротворчество. И была ему за это благодарна.

В отличие от мамы.

– Уходи отсюда! – прикрикнула та на него. – Хоть раз в жизни не встревай!

Но папа все-таки встрял, иначе он не мог. И все в итоге уладил, хоть и не сразу. Он предложил уговор: пусть Клара ходит в школу и спать ложится в обычное время, а есть она будет у окна в гостиной или где захочет.

– Как она будет есть? – Мама почти сорвалась на крик. – Здесь даже стол не поместится.

– Будем ставить тарелку на подоконник, – сказал папа мягко.

– Упадет! Взгляни, какой у нас подоконник, совсем узкий. А тарелки слишком большие, вся еда будет на полу. Хочешь, чтобы Клара ела с пола? Зачем глупости предлагать?

– Еду будем приносить в маленькой мисочке, – ответил папа еще спокойней. – Давай хотя бы попробуем, Ди, посмотрим, что из этого выйдет.

– Может, хватит меня поучать? Я твоя жена, а не ребенок. И прошу, перестань делать вид… – Мама осеклась на полуслове и вышла из комнаты.

И все-таки ужин Кларе с тех пор подавали в миске, и она все время – не считая ночи, школы и кормления Моисея – простаивала у окна, ждала Розу.

У Клары была своя спальня, но она там не спала, только хранила одежду. С самого раннего детства она любила спать в Розиной комнате, где стояли две кровати, и Роза ее не гнала. Изредка Роза даже пускала ее к себе в кровать, хоть Кларе уже почти восемь и вдвоем им тесно. Ничто не могло с этим сравниться. Клара старалась подольше не засыпать, ведь это так чудесно, когда Роза лежит рядом, тепло дыша ей в затылок, – но всегда засыпала почти сразу.

Вечером того дня, когда в соседнем доме появился незнакомец, Клара, почистив зубы и надев пижаму, приготовила себе на утро одежду, а потом вернулась в Розину спальню, собрала с пола одежду Розы и развесила в шкафу как полагается. Затем достала из шкафа другую одежду, швырнула на пол возле Розиной кровати и потопталась на ней хорошенько.

Розина половина спальни и Кларина отличались так разительно, что сестры всегда на этот счет шутили; Роза, по ее же словам, родилась свиньей, а Клара – чистюлей. «Аккуратистка с рождения. До ужаса аккуратная, – смеялась Роза. – Патологически». Розина половина смахивала на свалку. Мама даже кричать на Розу устала. «Хочешь жить в хлеву, ну и пожалуйста, – сказала она, – я за тобой убирать точно не стану». Роза радовалась победе.

В ночь, когда Роза ушла, Клара сложила в шкаф все ее вещи – Роза вернется, а в спальне порядок, а потом пускай себе свинячит на здоровье. Это была ошибка. Комната стала до того неживой, что Клара не могла уснуть и в конце концов встала, вытащила из шкафа часть Розиной одежды и раскидала по полу. И с тех пор каждый вечер убирала одни тряпки и раскидывала новые – если Роза сюда проберется среди ночи, пусть все будет так, как ей нравится.

В тот вечер Клара залезла под одеяло, свернулась клубочком на своей половине кровати, мечтая, скорей бы Роза вернулась, а тот человек уехал, и два желания через несколько минут слились в одно и она заснула.

Ей приснилось, будто Роза бродит одна в темноте. Босиком, тихими шагами. Вначале Клара видела ее со спины, а потом Роза оглянулась и улыбнулась. Но не так, как обычно, а словно пряча за улыбкой страх.

2

Элизабет

Марта опять завела свое. Не могу разобрать, что она там бубнит, но чем-то она страшно недовольна. Сегодня она начала с самого утра, во время обхода, когда сестра Робертс мерила нам пульс и температуру. Сестра Робертс сказала (и подмигнула мне, стоя в проходе между нашими кроватями):