Затем эта масса безликих по своей сути персонажей было разбавлена усатым черноволосым мужчиной с грубым голосом и длинным мечом. Гэлбрайт невольно залюбовался тем, как этот воин затеял драку в какой-то таверне, а потом начал пить на пару с главным героем. Правда, затем последовала довольно вульгарная сцена, где ту самую даму с миловидным лицом грубо раздели прямо перед камерой — инспектор невольно отвел взгляд, когда оператор начал щедро демонстрировать зрителям красоты её обнаженного тела. Дело в том, что Гэлбрайт всегда считал, что кино — это искусство, являющееся пищей для ума, которое не должно потакать низменным инстинктам зрителей...

Затем на экране показали, как главный герой садится в вертолет и взмывает ввысь. Сцена его полета над красными песками запомнилась инспектору как воплощение жестокости абсурда. Ещё смешнее было, когда герою пришлось выпрыгивать из этого летащего колосса, который не преминул эффектно взорваться прямо в воздухе. Гэлбрайт подумал, что это, вероятно, был ответ Голливуду — мол, пока вы там в своих фильмах взрываете на камеру несчастные машины, то в нашей Германии мы взрываем целые вертолеты! Правда, если приглядеться, то было очевидно, что огонь был просто наложен поверх кадра с вертолётом, но это была проблема мастеров спецэффектов, а уж точно не режиссёра.

Затем последовала довольно скучная сцена, где длинноволосый мужчина и его девушка начали совокупляться. Слава Богу, что режиссёр придумал на редкость оригинальный ход — этот момент был продемонстрирован на экране того самого космического корабля, причём поверх кадра был наложен фильтр, чем-то похожий на видение главного злодея из самого популярного блокбастера 1987 года. Да, подумал Гэлбрайт, создатели этого фильма включили свое воображение, когда заимствовали приёмы из зарубежного кино... По какой-то причине инспектор даже обрадовался, когда возлюбленная главного героя была схвачена охранниками. Может быть, потому, что средневековые орудия пыток, показанные во время этой сцены, потрясли его воображение, или, может быть, оттого, что Гэлбрайту хотелось, чтобы в фильме больше не было эротических моментов с этой дамой...

Концовка фильма соответствовала тому, что происходило на экране перед ним. Сначала злодей — маленький, сухонький старичок — одним взмахом меча отсёк голову уже известному зрителям усатому воину. Затем, когда он поднялся на башню, тот самый бродяга из начала фильма начал стрелять в него из бластера. После того, как старик упал в облаке белого дыма, бродяга начал стрелять во всех, кто стоял в это время вокруг него. Актёру, по-видимому, перед съёмками этой сцены сказали почувствовать себя в амплуа обезумевшей обезьяны, которой дали в руки огнестрельное оружие. Затем внезапно с неба начал спускаться восьмиугольный космический корабль, и вся толпа начала театрально опускаться на землю — видимо, по сюжету это должно было означать, что их накачали усыпляющим газом. Люди в белых одеждах отвели длинноволосого рыцаря на корабль, и женщина, которая возглавляла их отряд, отдала свой браслет возлюбленной главного героя.

Гэлбрайту было странно смотреть на всю эту вакханалию, сидя на неудобном деревянном стуле в тёмной комнате, где кроме него находились еще девятнадцать пахнущих потом и сигаретами немцев. Но когда на экране начались финальные титры, он невольно остался сидеть на своём месте, в то время как все остальные, коротко обменявшись впечатлениями, стали покидать зал. Видимо, всё дело было в песне — очень красивый, слегка наивный молодой вокал звучал под убаюкивающие фортепианные аккорды. Инспектора немало удивил тот факт, что текст этой песни был не на немецком, но на английском языке.

В этой песне повествовалось о некоем человеке, которому пришлось жить в чужой империи и играть роль Господа Бога. Как пелось в припеве, последнее было делом не из легких, но раз уж огонь всё еще горит, то почему бы не дать себе шанс... Гэлбрайт понимал, что ему не следует слишком глубоко вникать в смысл песни, главной задачей которой было стать музыкальным фоном для финальных титров, но тот факт, что в ней содержались английские слова, не мог не тронуть его в этом месте, до отказа пропитанным немецким духом...

Когда титры фильма подошли к концу, Гэлбрайт только сейчас заметил, что он был единственным, кто ещё находится в помещении этого нелегального кинотеатра. Вытянувшись во весь свой рост, он встал со стула и, расправляя затёкшие мышцы, вышел из полутемной комнаты. Усатый немец-билетер всё ещё стоял у входа. Инспектор хотел перекинуться с ним несколькими словами относительно того, что он только что увидел.

— Вы сами смотрели этот фильм? — спросил он, протягивая немцу сигарету.

— Как я мог не посмотреть то, что собирался показать зрителям? — с некоторой обидой ответил билетер, принимая подарок.

— Ну, и что вы об этом думаете?

— Понятия не имею, в курсе ли вы, но этот режиссёр, мягко говоря, специализируется на фильмах для взрослых, так что само творение соответствующее, — ответил билетер, делая затяжку.

Гэлбрайт вспомнил кадры полуобнаженных женщин в трущобах и две сцены с обнажённой любовницей главного героя... Да, с этим определением трудно было не согласиться.

— А если копнуть чуть глубже? — не унимался инспектор.

— Хм... Это вообще-то по мотивам русской книги, — словно раскрывая какую-то постыдную тайну, смущенно ответил усатый билетер.

— Вы читали её?

— Не было возможности. Но литературные эксперты говорят, что режиссёр не понял её сути и в итоге снял редкостную ерунду.

«Ерунду... Что ж», — подумал инспектор, — «да, трудно не удержаться от употребления этого слова для описания дикой, абсурдной смеси средневековья, космоса и вертолетов, щедро сдобренной уродливым гримом актеров и дешевыми декорациями...»

— Если вы спрашиваете меня об этом фильме, то значит ли это, что он произвел на вас впечатление? — билетер сам решил задать вопрос.

— Мне понравилось, — коротко ответил Гэлбрайт.

Инспектор даже не мог предположить, что он получит в ответ на свою скромную фразу.

— Ха-ха! Если вам, американцу, понравилось бредовое творение не самого лучшего немецкого режиссера, то я даже боюсь представить, до каких глубин опустились ваши собственные кинематографисты!

Гэлбрайт невольно прислонился к стене. А билетер, вытянув вперед руку, в которой он держал дымящуюся сигарету, продолжил свою речь подобно профессиональному критику.

— Оборудование вашего киноконвейера более чем полностью состоит из деталей, украденных в Европе! Вы воруете худшие идеи наших режиссёров и превращаете их в этот, как вы называете, бизнес! Ваше кино не умерло, оно родилось мёртвым! — обвиняющим тоном произнес немец.

«Может быть», — подумал Гэлбрайт, — «я мог бы, наконец, сказать этому гордому немцу, что мне, англичанину, забавно выслушивать оскорбления в адрес чуждой мне культуры?». Хотя в глубине души инспектор понимал, что билетеру было всё равно, какой национальности его слушатель — ему просто хотелось выразить свое разочарование по поводу того факта, что из-за отсутствия работы у себя на родине ему приходилось провозить контрабанду в страну, ненависть к которой он впитал чуть ли не с молоком матери.