— И помогает? — спросила она, вскинув брови.
Я с мрачным видом помотал головой.
— Мозги включи! — потребовала она. — Думаешь, твоему телу сейчас легче, чем тебе? Не оно виновато. Виновата дрянь, нарушающая его порядок. В такое время надо не полосовать себя! Надо поддерживать рушащийся порядок как можешь. Только это и есть оказание сопротивления дряни.
Я лишь пожал плечами — ответить всё равно было нечего. Злость свою куда-то надо спускать, а куда еще? Враг засел внутри!..
Так и остались мы с Грейс наедине — как друг с другом, так и с горем общечеловеческим, с проблемой и бедой неразрешимой. В одиночестве, глубоко под землёй, сжатые тисками душных коридоров научно-исследовательского комплекса.
Нам было трудно говорить друг с другом. Каждого изнутри глодала безнадёга. Стоило заговорить об этом, и гнетущая, ядовитая гадина безнадёги выползла из одного и сплетала обоих. Две чаши яда сливались в одну, и приходилось испивать её такую, огромную, удвоенную, каждому со своей стороны. Пей, пей, да не выпьешь никогда. Куда легче молча пережёвывать в самом себе свою часть горя, отделяя от неё дорогого человека, не позволяя всему плохому в нас слиться и обоих изгрызать в этом разъедающем объединении. Пряча друг от друга свою внутреннюю обречённость, всё равно не найдёшь спасения. Так и тянулось беспощадное время, неумолимо приближая миг исхода, коллапса, конца. Эти дни, проведённые нами вместе в подземке ди си эй, превратились в театр абсурда. Два живых человека, сгорающих от болезни и отчаяния, пытались всеми силами строить друг для друга вид, что ничего ужасного не происходит. Всё лишь ради того чтобы не исколоться смертельными иглами, которые только выпусти из души — они тут как тут изорвут в клочья обоих. Бьюсь об заклад, что со стороны это выглядело жалким, вывернутым наизнанку подобием кукольного театра с одним резким отличием: там две безжизненные марионетки играют роль двух живых персонажей, а тут два живых человека пытались играть роль безжизненных марионеток… лишь бы не коснуться друг друга колючками своих болезненных эмоций.
К концу недели в душевных и физических мучениях мы оба как один осознали на все сто, что чем дольше будем тянуть, тем тяжелее и хуже станет обоим, тем труднее будет и сделать решающий шаг — шаг в неизвестность.
Мы с Грейс договорились… готовиться к последнему для нас вояжу в будущее, думать только об этом, делать только это, посвятить себя только этому, выкинуть из головы все прочие мысли, чувства и эмоции. Как-то быстро выгорело в нас всё: и прошлое, и будущее, и мечты, и былые представления о жизни, о смерти, о любви, о людях, о счастье, о плохом и хорошем. Стали не двумя людьми, пытающимися в ролях сдержанных, бесчувственных марионеток оградить друг друга от соприкосновения с ядом, плещущимся внутри каждого, а единым телом в мысли и деле; единой системой, как будто роботом, одна часть которого — я, а вторая — Грейс. Два путешественника во времени, как одно целое, соединились в стремлении прекратить всё это одним лишь возможным с нашей стороны действием. Всё, что было в нас и что было нами когда-то, теперь, казалось, сгорело, исчезло, стёрлось как ластиком из бытия. Существовало отныне лишь наше решение и посвящённое ему дело. Так обоим стало легче воспринимать всё происходящее, но меня предательски терзала одна мысль… А может это вовсе не какое-то наше взаимное преображение во имя последнего дела, а просто таким образом вирус пережигал в своём страшном преобразовании структуру наших разумов и чувств? Не покидали меня и мысли об отце Грейс, об этом сумасбродном и гениальном учёном, о его последних днях жизни и жуткой кончине. Как долго, в каких нечеловеческих условиях держался до самого конца этот невыносимый человек, оставаясь в рассудке! Что ему помогало? Сила духа?.. Не было её в нём никогда! Беспокойный, шустрый, занудный, нетерпеливый, нервный, импульсивный, рассеянный старикан! Эта железная сила воли, которую я отметил в нём в день нашей последней встречи… Тогда он лежал изуродованный вирусом на койке, терпя предсмертную агонию… Неужели эту силу воли и несгибаемое терпение подарил ему загадочный, ужасный вирус-модификатор из будущего?! Или наоборот, это в Говарде Молблане пробудились, собрались и скрепились воедино крупицы глубокой силы истинной человеческой природы в её неравном, героическом противостоянии механическому разрушителю биологической сути человека?
Что же эти люди из будущего создали и как они себя перестроили? Во что и зачем себя преобразовывали?! Наверняка я знал лишь одно: ответ мы не узнаем никогда. Плевать! Туда им и дорога!.. Туда и нам дорога! Всем туда… в одно место дорожка, уравнивающая в конце пути всех, богатых и бедных, умных и глупых, молодых и старых, преступников и жертв, живых и мёртвых — рано, поздно или точно в срок!
Жизнь и смерть сплелись в нас с Грейс, породив некое третье состояние, равно удалявшее чувства и разум от полюсов крайних состояний «жизнь» и «смерть». Нам это состояние было незнакомо до случившегося и вряд ли мы бы его узнали без всего пережитого ужаса. Что это? Сила духа, включение глубинных ресурсов человеческой природы в борьбе с неизбежностью или всё-таки чёрная работа проказника вируса-модификатора? Было неважно. Главное, что это состояние поглотило нас, сцепило вместе, скрепило, усилило… и преобразовало положительно пусть не внешне, но внутренне. Физически мы разрушались без возможности воспрепятствовать процессу превращения в живую мертвечину, но внутренне возвысились над обстоятельствами, надо собою и над всем сущим.
Мисси так и не объявилась. Выждали мы с Грейс ещё денёк и приступили к последнему делу. В Сферу погружали всё, что поможет выжить в отсутствие цивилизации и что имелось в нашем распоряжении. Спальные мешки, зажигалки, спички, лекарственные препараты, бумагу, тёплую одежду, компас, ножи, верёвки, пластыри, медицинский чемоданчик, швейный набор с иглами и нитками, сухпайки, ёмкости с водой и приспособления для её фильтрации, палатку, посуду, ложки, вилки и так далее по списку. Жаль, не было оружия. Грейс взяла даже свои книжки и записи Молблана. Так мы с ней и сами едва поместились бы среди горы хлама, наваленного в глобулу Сферы. Дай на то волю Грейс, она возьмёт с собой велосипед, автомобиль, дом, яхту, вертолёт, отряд спецназа для охраны и так далее. А смысл всего этого?.. Даже если получится «укорениться» в будущем, даже если не «сотрёмся» из бытия, жить нам останется лишь пару месяцев в каждодневно нарастающих мучениях.
О плохом мы не думали, а просто делали своё последнее дело.
В самый разгар погрузки я отвлёкся на отдых. Нам требовались частые передышки. В противном случае перенапряжение грозило потерей сознания.
Грейс шумела внутри Сферы. При хлипком свете зажигалки она укладывала хлам как можно компактнее, чтобы влезло побольше вещей.
— Когда мы укоренимся в будущем, что здесь станет с реактором и всей этой системой? — поинтересовался я, оглядывая в полумраке светлые стены лаборатории.
Звонкий голос Грейс донёсся из Сферы:
— Комплекс в будущем затоплен радиоактивной водой. Делай выводы. А ну-ка вошла как надо!.. — прикрикнула она, сражаясь в полости Сферы с какой-то неподдающейся безделушкой. Бабахая ногами, девушка с трудом затолкала-таки успешно что-то куда-то, о чём и свидетельствовал донёсшийся из мрака глобулы вздох расслабления и горделивая констатация от Грейс: — Вот так! Поупирайся мне ещё!.. Пр-р-р-роклятая надувная лодка!
— И даже в том ужасном состоянии Сфера там, в будущем, продолжает работать, — заметил я.
Грейс высунулась из Сферы. Смахнула в бок полезшие на глаза локоны — рыжие как медный провод. Указала рукой — белой как мел, тонкой и худой — на груду хлама, подготавливаемого к погрузке и оправке вместе с нами в будущее.
— Слышать больше не хочу о Сфере! Хватай вон ту штуку! Тащи в Сферу. Сам заталкивай, а я выбилась из сил… — Она обернулась, опять ныряя во тьму. Спустя миг вновь показала из жгучей черноты зияющего проёма свое бледное личико в обрамлении огненных волос. Выкинула наружу баскетбольный мячик, и он гулко запрыгал по полу к моим ногам, пока не замер, придавленный моей подошвой. — Эту фигню я не возьму, — заявила Грейс. — Места занимает много, тяжёлая и бесполезная.
