«Да здравствует старая дева…» Да здравствует старая дева, когда, победив свою грусть, она теорему Виета запомнила всю наизусть, всей русской душою проникла, всем пламенем сердца вошла и снова, как пена, возникла за скобками быта и зла! Она презирает субботу, не ест и не пьет ничего. Она мозговую работу поставила выше всего. Ее не касается трепет могучих инстинктов ее. Все вынесет, все перетерпит суровое тело ее, когда одиноко и прямо она на кушетке сидит и, словно в помойную яму, в цветной телевизор глядит. Она в этом кайфа не ловит, но если страна позовет, коня на скаку остановит, в горящую избу войдет! Малярит, латает, стирает, за плугом идет в борозде, и северный ветер играет в косматой ее бороде! Она ничего не кончала, но мысли ее торжество, минуя мужское начало, уходит в начало — всего. Сидит она, как в назиданье, и с кем-то выходит на связь, как бы над домашним заданьем, над всем мирозданьем склонясь. «Кочегар, Афанасий Тюленин…» Тушинским кочегарам Славе В. и Толе И. 1. Кочегар, Афанасий Тюленин, что напутал ты в древнем санскрите? Ты вчера получил просветленье, а сегодня попал в вытрезвитель. Ты в иное вошел измеренье, только ноги не вытер. По котельным московские йоги, как шпионы, сдвигают затылки, а заметив тебя на пороге, замолкают и прячут бутылки. Ты за это на них не в обиде. Ты сейчас прочитал на обеде в неизменном своем Майн Риде все, что сказано в ихней Риг-Веде. Все равны перед Богом, но Бог Не решается, как уравненье. И все это с большим напряженьем объяснил ты сержанту, как мог. Он тебе предложил раздеваться, а когда ты курил в темноте, он не стал к тебе в душу соваться со своим боевым каратэ. Ты не знаешь, просек ли он суть твоих выкладок пьяных. Но вернул же тебе он «тамянку»… 2. «Человек похож на термопару…»
Человек похож на термопару: если справа чуточку нагреть — развернется слева для удара… Дальше не положено смотреть. Даже если все переиначить — то нагнется к твоему плечу — в позе, приспособленной для плача… Дальше тоже видеть не хочу. «Косыми щитами дождей…» Косыми щитами дождей заставлены лица людей, больница и зданье обкома, где снизу деревьев оскома, а сверху — портреты вождей. Заставлены плотным щитом, как винный отдел гастронома, и как предисловием к тому — «Всемирной истории» том. Заставлен, заброшен, забыт и воет, как сброшенный с крыши, вчерашний, зажравшийся, пышный и бешеный палеолит. Уставишься в теодолит, урвав среди ночи кусочек: он дышит, бушует, клокочет, клокочет, бушует, кипит… …Я вздрогну и спрыгну с коня и гляну на правую руку, когда, улыбаясь, как сука, опричник пойдет на меня. Изначальный образ Горизонтальная страна. Определительные — мимо. Здесь вечно несоизмеримы диагональ и сторона. У дома сад. Квадрат окна. Снег валит по диагоналям. А завтра будет в кучу свален там, где другая сторона. Ведь существует сатана из углублений готовален. Сегодня гений — гениален! Но он не помнит ни хрена… Все верно, друг мой, пей до дна. У дома сад. Шумит — как хочет. И кто поймет, чего со сна он там бормочет. «Между солнцем горящим…» 1. Между солнцем горящим и спичкой здесь нет разногласий. Если путь до звезды, из которой ты только возник, подчиняется просто количеству стертых балясин, мы споткнулись уже, слава Богу, на первой из них. Я бы магнием стал, ты бы кальцием в веточке высох, сократился на нет, по колени ушел в домино, заострился в иголке, в золе, в концентрических осах. Я бы… крысу убил, поглупел, я бы снялся в кино. В вертикальных углах, в героической их канители этот взгляд мимо цели и миниатюрный разгром. Сон встает на ребро — обнажаются мели: полупьяный даос, парадокс близнецов, ход конем. |
