И только когда дочка поднялась из-за стола, намереваясь пойти в свою комнату, чтобы начать готовиться ко сну, я будто очнулась и, вскочив следом, быстро проговорила:
— Ариш, прости меня, пожалуйста! Я так жалею…
Я запнулась, когда она посмотрела на меня в ответ крайне недовольным взглядом, вздохнула и произнесла почти по слогам:
— Мам, я тебя не понимаю. Папа говорит: для того, чтобы простить, нужно понять, а я не врубаюсь. Тебе настолько плохо с нами было, что ты решила убежать? Да? Так?
Я закусила губу, пытаясь не разрыдаться.
— Нет, Ариш, не так. Это было… какое-то временное помутнение. Я когда-то очень любила того парня, видимо, не перегорело. И я плохо подумала, к чему может привести мой поступок. Пожалуйста, прости! Я больше так не буду.
Арина закатила глаза.
— Мам, ну ты как в детском саду! Ты только папе такого не говори.
— Что именно? — От душевной боли я плохо соображала.
— «Я больше так не буду», — процитировала меня Аришка с явным осуждением. — Это для дошкольников оправдание. Но ты же взрослый человек, мам!
— Что тогда я должна сказать папе… — пробормотала я, прикрывая глаза. Жутко тошнило. — Как думаешь, Ариш? Подскажи мне…
— Не знаю, — буркнула дочь. — Не уверена, что слова помогут. По крайней мере, мне легче не стало от твоего «прости». Ты же не на ногу мне случайно наступила! Как ты вообще могла захотеть меня бросить?!
В голосе Арины было столько праведного детского возмущения, что я уже открыла рот, желая оправдаться, — но захлопнула его, когда дочь припечатала:
— Папа никогда бы так не сделал!
Да. Это точно. Вадим ни за что не уехал бы от Арины. Можно было бы утешать себя тем, что он никогда и никого не любил так, как я любила Ромку, — но я слишком хорошо знала, что это неправда.
Аришку он любил больше всех на свете.
— Ты права, папа не сделал бы так. А я… Ариш, можешь просто поверить мне? Один-единственный раз. Я клянусь, что очень люблю тебя и никогда больше не предам. Просто поверь… один раз. Только один раз! Пожалуйста…
Я открыла глаза и посмотрела на серьёзную дочку.
Возможно, будь Арина чуть старше, я бы столкнулась с более решительным и однозначным сопротивлением, граничащим с ненавистью. Но Аришке было всего лишь десять лет… поэтому она молча сделала шаг вперёд и обняла меня.
— Ладно, мам. Один раз я тебе поверю. — И прошептала почти неслышно: — Не хочу, чтобы ты плакала…
Увы, но я знала, что теперь буду плакать очень долго.
23
Лида
Аришка давно легла спать, а я всё сидела на кухне и думала. Не пила ни чай, ни кофе, не ела — просто сидела и… да, ждала Вадима.
Я знала, что он придёт поздно. После этих ежемесячных посиделок с друзьями он всегда приходил поздно, около двух часов ночи. Но на следующий день бодро вскакивал около семи — а не в шесть, как обычно, — и шёл на пробежку. Он вообще никогда не пропускал возможность пробежаться по утрам — только если болел, но болел Вадим редко.
Я не знала, зачем его жду. Но понимала, что мне жизненно необходимо его увидеть. Желание просто увидеть мужа кололо меня в сердце тупой иглой, и я замирала от каждого шороха, доносящегося с лестничной площадки. Точнее, мне скорее казалось, что я слышу какие-то звуки — у нас здесь была всё же слишком хорошая звукоизоляция.
Несмотря на весь кошмар сложившейся ситуации, мне было, чему порадоваться в эти молчаливые мгновения на кухне, заполненной ночной темнотой.
Ещё накануне, возвращаясь к Вадиму и Арине, я не была уверена, что не забеременела от Ромки за эти две недели. Я панически боялась, что всё-таки умудрилась «принести в подоле», и понимала, что для Вадима это будет чересчур. Поэтому… да, я абсолютно точно знала: если беременность подтвердится, я сделаю аборт. Совершенно аморальный поступок с моей точки зрения, но… я и так упала максимально низко, ниже уже невозможно. И сейчас мне было важнее вернуть Вадима, чем второй раз в жизни рожать от Ромки. Я понимала, что шанс добиться прощения невелик, но он хотя бы есть. А если я окажусь беременной — он растает как первый снег.
Но вечером, сразу после разговора с Ариной, у меня хлынули месячные. На пару суток раньше срока. И я обрадовалась им как ребёнок новогоднему подарку.
Не беременна. Какое счастье!
Несколько лет назад Вадим осторожно завёл со мной разговор о втором ребёнке. Спросил, что я думаю об ЭКО и не хочу ли попробовать подарить Аришке сестрёнку или братишку. Я тогда улыбнулась и ответила, что у меня нет никакого желания ещё раз проходить через беременность и роды. Одно дело, если бы этот ребёнок действительно был от Вадима, — тогда конечно, — но ведь сперма-то будет донорская.
Муж кивнул и больше к этому вопросу не возвращался.
Теперь же ради того, чтобы остаться с Вадимом, я была готова родить ему ещё хоть целый выводок детей. Сколько угодно! Один, двое, трое, пятеро… Я всё выдержу. Лишь бы простил…
.
Входная дверь с тихим шорохом открылась в полтретьего ночи, и я, уже почти уснувшая на кухонном диване, выпрямилась, напряжённо вглядываясь в дверной проём. Я точно знала, что Вадим, после того как снимет куртку и ботинки, пройдёт на кухню — помыть руки и выпить воды. И только потом отправится в ванную. Всю свою одежду после посиделок он всегда засовывал в корзину для белья — мужу не нравился запах табака, который он неизбежно приносил на себе, возвращаясь от друзей. Поэтому он сразу всё безжалостно стирал.
А мне вот всегда нравилось, как Вадим пахнет после того, как несколько часов курил сигары. Запах был совсем не похожий на сигаретный дым, и я иногда, дождавшись Вадима, первым делом шла обниматься, чтобы вдохнуть аромат, исходящий от его пиджака и рубашки, полной грудью.
— Лида, перестань, — смеялся муж. — Ты когда после моей пробежки так делаешь, ещё куда ни шло. Но сейчас от меня воняет как от прожжённого курильщика, к тому же пьяного.
— Ничего подобного, — возражала я и вновь глубоко вдыхала. Пьяного! Тонкий запах элитного алкоголя — это у Вадима называлось «пьяный». От трезвого он в такие ночи мало чем отличался. Если только сексом занимался немного резче и быстрее, но мне так даже больше нравилось…
Меня будто обожгло одновременно и жаром желания, и стыдом — и я сжалась на кухонном диване, неожиданно настолько струсив, что понадеялась — сейчас Вадим просто пройдёт мимо.
Но он, конечно, не прошёл.
— Лида? — шепнул муж, останавливаясь возле стола со стаканом в руке. Вода в нём серебрилась, поймав в свой плен отблеск фонарей за окном. — Ты почему не спишь?
Я сглотнула. Как же страшно и стыдно, боже…
— Тебя жду…
— Зря. Я очень хочу спать. Если ты хотела что-то обсудить, то лучше завтра.
— Вадим… — Я набрала воздуха в грудь, понимая, что необходимо признаться. — Я рассказала Аришке правду…
Я не видела его лица, но была уверена, что Вадим нахмурился.
— Правду? — Муж поставил стакан на стол, так и не отпив из него. — Какую правду, Лида?
— Просто правду. Я сказала Аришке, что бросила вас ради другого мужчины.
Вадим помолчал, будто пытался осмыслить.
— Зачем?
— Ну… надо же мне когда-нибудь учиться отвечать за свои поступки…
— Не обязательно учиться на нашей дочери, — холодно сказал муж. — Лида… неужели так сложно было оградить Арину от этой грязи? Чего ты этим хотела добиться?
— Ничего. Просто она спросила, где меня носило две недели, и я не смогла соврать.
Вадим тяжело вздохнул.
— Как она отреагировала?
— Аришка… — я запнулась, подбирая слова. — Конечно, она обиделась на меня. Сказала, что в случае развода будет жить с тобой. — Судя по резкому шипящему выдоху Вадима, он обрадовался. Что ж, я его понимала. — А ещё… Я попросила у неё прощения и… второй шанс.
— Что? — на этот раз муж удивился. — Какой шанс?
— Я попросила Аришку поверить мне, — сказала я горячо и почти отчаянно, но тихо — боялась, что дочь услышит и проснётся. — Один-единственный раз. Поверить, что я люблю её и больше никогда не предам. И она ответила, что сделает это. Только один раз, да, но мне достаточно. Вадим…
