За его спиной и вокруг валялся какой-то странный мусор: упаковочные ящики, набитые желтеющими плакатами карнавала, бочонки с металлическими шестернями, маховиками и болтами, обрушившиеся стопки книг, старых и наполовину уничтоженных, – с отсутствующими страницами, загаженными и разодранными обложками. Запах металлических опилок и машинного масла перемешивался с плесневелым запахом старых отсыревших книг и древесных опилок, которые покрывали травянистый пол слоем в несколько дюймов.
Джек отрицательно покачал головой в ответ на вопрос. Он вдруг обрел уверенность в том, что перед ним Алджернон Харбин, человек, которого двенадцатью годами ранее убил его отец. Сомнений в этом практически не осталось, в особенности если связать воедино все, что сказали прежде доктор Дженсен и Уиллоуби. И шрам от пули. Джек чуть ли не обрадовался, увидев этот шрам. Какими нечестивыми средствами воспользовался этот человек, чтобы вернуться из моря и стать владельцем солнцеворотного луна-парка, сказать было невозможно, да и вряд ли это что-то изменило бы. Джек сразу же понял, что не хочет убивать этого человека. Он вообще никого не хотел убивать. Он просто не желал его видеть. А еще хотел знать, что привело этого человека назад.
Джек неожиданно вспомнил о пузырьке у него в кармане, но удержался от того, чтобы его погладить. Доктор, вероятно, увидел страх в его глазах, потому что улыбнулся ему и кивнул, словно говоря: «Знаю я, знаю. И возьму его, когда мне захочется».
Джек вышел на свежий воздух. Скизикс и Хелен исчезли. Он оглянулся на Мавританский храм – оттуда доносился звук флейт, на которых играли под аккомпанемент причитаний. Из-за дверного клапана за ним наблюдал Пиблс, но метнулся в глубь палатки, когда Джек его заметил.
Он нашел друзей близ колеса обозрения и сказал им, что догадался, кто скрывается под личиной всемирно известного доктора Брауна. Хелен сказала, что ее это ничуть не удивляет. Ее удивило только то, что Джеку понадобилось столько времени, чтобы догадаться. Скизикс сказал, его ничуть не заботит, кто такой доктор Браун или кто-нибудь еще, пока они не начнут проявлять интереса к нему. Проблема Джека, сказал Скизикс, в том, что он полагает, будто вовлечен в какой-то огромный заговор. Это все, скорее всего, тщеславие. Насколько он, Скизикс, понимает, нет тут никаких заговоров, заговоры слишком облегчили бы все на свете – все на свете можно было бы предвидеть.
– Мой тебе совет, – сказал Скизикс, с умным видом кивнув Джеку, – открой этот – как он у тебя называется? – пузырек, который ты прячешь, и дай нам всем попробовать.
Джек помотал головой. Эта идея показалась ему слишком рискованной по причинам, которые он не мог полностью понять. В конечном счете яда в пузырьке определенно не было, иначе зачем вообще он оказался у него? И зачем тогда доктор Браун прилагал столько усилий, чтобы его выкрасть? И не тем ли целиком и полностью объясняется тот факт, что Джек принес пузырек с собой, дабы предотвратить его похищение? Он мог легко спрятать его в лесу. Там бы он был в большей безопасности, чем в его кармане, несмотря на то что Джек пытался убедить себя в противном сегодня утром. Он принес пузырек с собой, потому что где-то в его голове созрела идея сделать именно то, что предложил сделать Скизикс.
Он огляделся, испуганный тем, что вдруг оказался в окружении толпы людей.
– Не знаю… – сказал он Скизиксу, и Хелен кивнула, словно говоря, что и она не знает. Скизикс в ответ поспешил к человеку, продававшему сидр, купил стаканчик и вернулся с улыбкой, обращенной к Джеку.
– Не рискуешь – не выигрываешь, – сказал он, кивнув на стакан.
– Не надо, – сказала Хелен. – Это опасно. Доктор Дженсен посоветовал бы тебе слить это в канаву.
– Доктор Дженсен выпил бы весь пузырек и отправился в плавание в своем ботинке, – сказал Скизикс. – Мы не просим тебя участвовать. Сначала проведем разведку, и, если это безопасно, мы тебе скажем. – Скизикс добродушно улыбнулся Хелен и по-отечески похлопал ее по плечу. Хелен немедленно ударила его по руке и сказала, что он идиот. Она так или иначе не собиралась в этом участвовать, что бы он ей ни говорил. Скизикс давил на то, что не хочет ее участия. Она была для него как младшая сестренка, которую нужно беречь. Тут есть аттракцион – катание на пони, сказал он, ей это, вероятно, понравится, и с этими словами дал ей монетку в десять центов и две по пять, подмигнул и снова кивнул, показывая на Джека со стаканчиком. Хелен бросила три монетки в сидр и сказала, что все равно пойдет со всеми. Она не собиралась пить никаких эликсиров Джека, она останется трезвой и будет своего рода якорем, когда Джек и Скизикс потеряют разум.
Джек отвинтил крышку с пузырька, капнул немного жидкости в сидр, виновато поглядывая при этом по сторонам. Ни Пиблса, ни доктора Брауна поблизости не было видно. Скизикса не устраивало столь малое количество эликсира в стаканчике, хотя и такое количество придало коричневатому сидру зеленоватый оттенок морских водорослей, но Джек больше не желал добавлять ни капли. Ему казалось, что уж лучше недобрать, чем перебрать. А на самом деле он просто не хотел потерять без всякого толку жидкость, которая была в пузырьке. Он понятия не имел, что это, и как он намерен ее использовать, или вообще можно ли с ней что-нибудь сделать. Джек и Скизикс разделили сидр между собой.
Под скрежет и скрип колеса обозрения за его спиной, под треск маховика, останавливавшего маленькие кабинки одну за другой на посадочном трапе, Джек начал чувствовать головокружение. Он ненавидел высоту, и ему вовсе не нравилось ощущение падения. Да и в самом воздухе луна-парка присутствовало какое-то колдовство, заряжавшее атмосферу необъяснимым предчувствием чего-то, словно Джек и его друзья, стоя в опилках и передавая друг другу стаканчик, неслись навстречу чему-то, или, может быть, словно что-то – поезд, или морская волна, или осенний ветер, подхвативший опавшие листья, – неслось на них. Они стояли в очереди на посадку в колесо, и ни Джек, ни Скизикс ничего, кроме этого, не чувствовали.
Джеку показалось, что колесу обозрения для совершения одного поворота потребовалось около трех четвертей часа. Колесо дергалось, зависало, потом дергалось снова. Маленькая кабинка, казалось, раскачивалась и подпрыгивала с каждым порывом морского ветра. Скизикса раскачивание и вращение изрядно веселили, и он сел в кабинку с желанием получить максимум от этого развлечения, он откидывался назад, нагибался вперед, улюлюкал и заходился в смехе, пока Джеку не стало казаться, что со следующим рывком колеса он непременно упадет на людей-муравьишек внизу чуть ли не в миле от них. Их колени зафиксировали на месте металлическим стержнем, и оператор колеса подергал за этот стержень и кивнул, словно удовлетворенный тем, что все в порядке, безопасность гарантирована. Насколько о том мог судить Джек, стержень этот ничуть не повышал безопасность, разве что в каком-то туманно-шутливом смысле, а потому правой рукой ухватился за какую-то планку в структуре колеса, а левую руку вытянул вдоль спинки сиденья над плечами Хелен. Он улыбнулся ей слабой улыбкой в попытке выставить дело таким образом, будто он просто пытается сделать так, чтобы ей было удобнее.
При обстоятельствах получше он бы не пожелал себе ничего другого, только сидеть, обняв Хелен. Но он знал, что выглядит бледно. Он и чувствовал себя бледно, если только такое возможно. Он щелкнул Скизикса в ухо средним пальцем, а потом, когда тот посмотрел на него грозным взглядом, скорчил ему рожу за спиной Хелен. Скизикс усмехнулся, качнул кабинку еще раз и посмотрел на Джека, высоко подняв брови, словно удивленный тем, что Джеку хочется покачаться сильнее.
– Эй! – вскрикнула Хелен и ударила Скизикса в грудь, после чего тот успокоился, довольствуясь только тем, что корчил жуткое лицо каждый раз, когда кабинка кренилась вперед.
Хелен вскрикнула еще раз. Когда Скизикс начал сетовать, твердить, что он, мол, ничего не сделал, она велела ему заткнуться и показала на океан. Они поднялись достаточно высоко, чтобы видеть, что происходит за кронами дубов и ольх, растущих на высоком берегу. Океан имел цвет сочной, прозрачной зелени, напоминающей бутылочное стекло. С низеньких бурунов срывалась морская пена и прилетала на ветре, а волны прибоя горбились внизу, накатывались и разрушались непрерывно вдоль бухт и крутых обрывов со звуком, напоминающим грохочущий бег скорого поезда.
