Рекомендую тебе один-единственный маршрут. Он называется так: «наугад». Подзаголовок: «бесцельно». Венеция маленькая, в ней позволительно заблудиться, так и не покинув ее пределов. В любом случае окажешься на самом ее краю, на риве, у воды с видом на лагуну. До недавнего времени в городском лабиринте не водились Минотавры, а в лагуне тебя не подстерегали водяные чудовища, готовые разделаться со своими жертвами. Сегодня стоит быть повнимательнее. Особенно в районе площади Сан-Марко, на людных пристанях и на вапоретто[8]. Там промышляют карманники.
В последние годы случались нападения не только на туристов, но и на горожан, словно Венеция, этот миниатюрный мегаполис, вздумала сравняться с другими столицами мира. Когда я учился в средней школе, одна моя американская знакомая впервые приехала в Венецию зимой, ближе к ночи. Она никак не могла отыскать свою гостиницу. Зажав в руке бумажку, на которой был нацарапан бесполезный адрес, она с нарастающим беспокойством кружила по пустынному городу. Чем больше проходило времени, тем больше она убеждала себя, что скоро ее изнасилуют. Она только диву давалась: уже три часа в чужом городе, а на нее еще никто не напал и не отнял вещи. Девушка была из Лос-Анджелеса.
Сегодня ватаги ребятни терроризируют прохожих: то нарываются на кулачную драку, то кидаются бутылками, так – по приколу. Случаются и грабежи, нападают где-нибудь в неприметных калле. Пару месяцев назад в очереди в травмпункт, я встретил молодого израильтянина со сломанным предплечьем: тот рано утром вышел из гостиницы и собирался в аэропорт, так его пихнули и сломали ему руку, пытаясь выхватить чемодан.
В туристическом терминале города, на Тронкетто, завелся левый извоз. Мало-помалу он прижился, и теперь это свершившийся факт. Извоз дело рук преступной шайки, разогнанной в девяностые. Отмотав срок, уголовники вышли на волю и вложили заначки награбленного в покупку водных трамвайчиков, чтобы возить туристов на Сан-Марко. Они предлагают выгодные цены по сравнению с общественным транспортом, поскольку не платят налогов. А для перехвата прибывающих используют хитроумные, в том числе незаконные и насильственные приемчики. Пресловутые «перехватчики» дошли до того, что избили женщину, испанского гида, которая не хотела, чтобы ее группа садилась на эти левые трамвайчики.
Ловчат они и на Мурано: косят под муниципальных транспортников, щеголяют липовыми бейджами на груди и фуражками с надписью «Венеция», завлекают на прикормленные стеклодувные мастерские в ущерб честным работягам и торговцам.
Деньги пробуждают в людях худшие черты. Возможно, для этого деньги и придумали. С виду они предназначались для противоположной цели – делать всех покладистей. Задумайся над одним из основных глаголов нашей цивилизации: «pagare» – «платить». «Pagare» происходит от латинского pax, pacis — мир, покой. «Платить» означает «умиротворять, примирять, устанавливать мир». Дать кому-то денег – один из способов уладить конфликт, сгладить несоответствие, возникшее между дающим и получающим. Отношения между людьми порождают чувство вины и обиду, желание отомстить. Здесь нас вечно подстерегает вражда. Деньги изобрели для того, чтобы людей не тянуло поквитаться, свести счеты, отомстить; чтобы заплатить, удовлетворить, примирить. Но вместо этого деньги разжигают еще более кровавые конфликты.
Венеция требует с тебя денег. Ты чувствуешь себя в долгу перед ней еще до того, как попросила ее продать тебе что-нибудь. Она шантажирует своей красотой, заставляет платить за нее, чтобы примирить тебя с ней, будто ты ей что-то должна просто за то, что ты там.
Входы в магазины, лавки, рестораны похожи на поры, готовые тебя впитать. Ты бесцельно прогуливаешься, но ступни берут курс к витрине – вроде бы за покупкой, а в действительности, чтобы умиротворить Венецию, заключить с ней мир и заплатить за то зрелище, которым она тебе одаривает. Красота алчна, она требует компенсаций и налагает штрафы. По крайней мере, именно так венецианцы трактуют свой первейший девиз, начертанный заглавными буквами на раскрытой книге, придавленной когтями крылатого льва: PAX TIBI MARCE EVANGELISTA MEUS[9]. Легенда уходит корнями в прошлое двенадцативековой давности. Два венецианских купца, Бон да Маламокко и Рустего да Торчелло, выкрали в Александрии Египетской мощи Святого Марка, и доставили их в город. Как им это удалось? Они прикрыли мощи свининой, запретной для мусульман. Бон и Рустего пересекли Средиземное море и проплыли вверх по Адриатике. Их корабль был нагружен бесценными мощами, а души тяготило чувство вины. Да, чтобы пройти арабский таможенный контроль, им пришла в голову гениальная идея. И все же они погрузили останки святого в свинину. И какого святого: евангелиста! «Может, мы выказали ему неуважение?» – задавались они вопросом. «Не рассердится ли он на нас?» Когда они дошли до лагуны, дело уладил ангел. Он предстал перед святым и сказал ему: «Pax tibi, Marce». Обычно это переводится так: «Мир тебе, Марк». Но в ушах купцов это должно было прозвучать так: «Не волнуйся, Марк, я тебе заплачу».
Помню, когда еще был курильщиком, увидев восхитительный пейзаж, я невольно останавливался и закуривал, чтобы лучше его рассмотреть. Хотелось унять волнение, вызванное красотой, физически ощутить увиденное, смотреть с придыханием, как будто, вдыхая дым, я впускал в тело сгусток пейзажа, его газообразный эквивалент. Я заметил, что с тех пор, как бросил курить, на смену курению пришел другой способ унять волнение – деньги. Я даю выход своему эстетическому возбуждению, делая мелкие покупки: покупаю карандаш, газету. Купил – успокоился. Я плачу, умеряюсь, умиротворяюсь.
Продолжай идти, сверни на пустынные калле, где нет ни магазинов, ни баров, где никто ничего тебе не продает. Они спроектированы для тебя, чтобы ты почувствовала себя частицей, движимой инерцией существования. Поброди по этим улочкам, проложенным между домами. Ты оказываешься на дне маленьких архитектурных ущелий, каньонов из раскрошившегося кирпича, облупившейся штукатурки, темных окон. Свет проникает сюда с трудом. Там, наверху, крыши, гуськи, окна сверкают на солнце, но внизу тени сгущаются, сдавливаются. Кто живет в этих сумрачных трущобах? Кто решился поселиться здесь, на плохо освещенных первых этажах? Каждая заплесневелая дверь – это порог в другой мир, гибельная бездна, предающая тебя забвению, подвергающая распаду. Венецианцы – двуликие существа: наполовину отшельники, наполовину экстраверты. Венеция – это обитель монахов-мирян, улей городских анахоретов. На кампо[10] и кампьелло они встречаются с кем-то поневоле. Город подвергает их принудительному общению, заставляет быть жизнерадостными. Контакт с другими людьми вызывает ожоги. Чтобы вылечить их, нужно искать уединения, исцеляться в темных лачугах, в промозглых каморках.
Иди дальше. Насколько это возможно, старайся забыть, кто ты есть. Венеция – это никтодром, круговой маршрут, придуманный для того, чтобы каждый мог избавиться от своего личностного начала. Отпусти себя. Если ты не находишь нужной улицы, всегда найдется венецианец, который любезно подскажет, как вернуться назад. Если тебе и впрямь нужно вернуться назад.
Пойти туда не знаю куда – вот единственный маршрут, по которому стоит идти.
В общем, с некоторой осмотрительностью, ты все еще можешь расхаживать по городу где угодно в любое время дня и ночи. Здесь нет кварталов с особенно дурной славой. Или сейчас уже нет.
В детстве мы боялись ходить в Санта-Марту, весьма популярный район в сестьере[11] Дорсодуро. В средней школе нас держал в страхе один вполне себе легендарный тип по кличке Джекил. Он был на несколько лет старше нас. Считалось, что он избивал любого, кого встретит на безлюдных калле. Один парнишка в отчаянии прыгнул в воду у моста Академии, иначе Джекил вконец бы его измордовал. Так что по дороге из школы мы избегали глухих переулков, даже если по ним удобно было срезать путь. Но однажды мы с двумя одноклассниками жутко проголодались и вовсю спешили сесть за стол. После рио[12] ди Сан-Тровазо, вместо того чтобы пойти по людной фондамента[13] рядом с рио делла Толетта, мы срезали путь по узеньким боковым калле. Угадай, кто там был? Завидев нас, Джекил остановился и стал ждать. Представь себе дуэль на солнцепеке, между стрелками из вестерна. Вот только дуэль проходила не на площади, а в узком простенке улочки, откуда не сбежишь. Не заметить его и пройти мимо по калле шириной в метр, было невозможно. Под каким-то предлогом Джекил обратился к нам на венецианском. Я по глупости ответил. Мои одноклассники воспользовались этой заминкой и улизнули. Я же оказался буквально зажат между Джекилом и стеной на «узкокаллейке» дель Пистор. Передо мной блеснула ухмылка пацана из бедных кварталов. В его глазах я был пай-мальчиком из средней школы. Тот может ходить в школу, потому что у него есть семья, которая о нем заботится. Уже за одно это, по его логике, я заслуживал наказания. «Слушай, я такой же, как ты, – промямлил я, – живу в маленьком доме, родители окончили пять классов…» Попытка разжалобить его с помощью социологического анализа была не самой удачной идеей. Джекил замахнулся, чтобы ударить меня по лицу. Я уклонился, вильнув головой. Он не успел остановить руку. Вместо того чтобы расквасить мне нос, костяшки его пальцев врезались в кирпичную стену за моей головой. Я бросился бежать, а Джекил выругался, корчась от боли. Он держался за руку, его ухмылка перешла в мучительную гримасу.
