– Так вы мне скажете, наконец, вас наняла моя дочка? Где она вас нашла, хотела бы я знать!

Варшавер по-стариковски пожевал губами и категорически произнес:

– Нет, меня наняла не ваша дочь Дарья.

«Кого-то он мне напоминает, – с внезапной тревогой подумала я. – И почему он не хочет говорить, кто его нанял? А впрочем, мне все равно… Хотя, может быть, кто-то из моих бывших клиентов узнал, что я попала в беду? Нет, бред какой-то. Кому я нужна?!»

– Вы уже знаете, что сестры Хвалынские похоронены? – Варшавер снова встал и, скрипя ботинками, прошелся по кабинету походкой пингвина на пенсии. – Между прочим, меня поразило, что виконтесса и в открытом гробу выглядела как утонченная леди…

– Видимо, ее хорошо забальзамировали, – пробормотала я.

– …а вот две ее сестры были сильно обезображены, – закончил адвокат.

– Знаете, – не очень вежливо перебила я, – вчера мне показали их фотографии… В общем, если вам интересно, я не узнала их!

Варшавер улыбнулся:

– А вы сказали об этом несоответствии следователю, Светлана Михайловна?

– Естественно… Значит, вы присутствовали на похоронах, и что там было?

– Похороны Марианны и Эвридики Хвалынских прошли весьма скромно. Их сожгли в крематории, а виконтессу Тавиани похоронили в фамильном склепе на Новодевичьем кладбище. – Адвокат сел, достал из кармашка часы и начал их заводить, высунув язык, что выглядело весьма трогательно.

– Знаете, если сожгли тех двух разбухших от воды несчастных женщин, что я видела на снимке, то сомневаюсь, что это сестры, – упрямо повторила я. – Чертовщина какая-то, но это не они!

– А где же настоящие сестры, на ваш взгляд? – вздохнул Эмир Варшавер, громко барабаня пальцами по столу.

– Бог мой, ну откуда я могу знать?! И вы туда же! Бабки ушли ранним утром на кладбище и пропали, вот и все, что я знаю! – возмутилась я. – Кстати, а кто решил их сжечь?

– Не вникал, а хотите имбирной карамели? – Адвокат вытащил из портфеля и положил передо мной пакетик с леденцами. – Значит, вы точно не родственница Хвалынских? Слишком уж много совпадений в вашем внезапном появлении на Плющихе, разве не так? И перестаньте спрашивать, кто нанял меня защищать вас, договорились?

Я молча вытащила пару леденцов и засунула их в рот.

– Я тут ни при чем совершенно, – хрустя леденцами, сказала я, потому что Варшавер не спускал с меня глаз. – Да ради бога, я больше не спрошу вас ни о чем!

Но про себя подумала: «Странно, а почему он скрывает это? Не дочка наняла его, допустим. Так кто же тогда? Кому я еще нужна на этом свете? Да ладно, хрен с ним. С меня же не убудет, если он защитит меня в суде? Все равно узнаю потом».

Так, признаюсь, я снова понадеялась на русский авось…

Горгульи

Сон сморил кота на солнышке, и он отполз в тенек за каменные плиты, но они были так горячи, что кот отполз еще дальше, в кусты шиповника у навеса для газонокосилки. Псу села на выпуклый лоб пара изумрудных мух, по виду – муж и жена, и стали заниматься любовью в таком ленивом темпе, что собака даже не проснулась, только высунула язык, который от жары мгновенно высох…

Горгульи на крыше замка днем дремали, им было не до злых духов, которых они отгоняли от замка ночью, когда зло кружило над Шарпентьером плотной тучей, подобно грозовой…

Всего за месяц после смерти хозяйки замок осиротел, хотя в него продолжали водить туристические экскурсии и усиленно охраняли… Карикатурное привидение балерины Тавиани уже видели шесть человек, но оно походило на изысканную хозяйку не более, чем курица походит на павлина. В округе судачили – это какой-то злой дух летает в замке по ночам, а не фантом виконтессы Эмилии.

Больше всех усердствовал в измышлениях хозяин ближайшей к замку траттории «Суп из лягушек»… По его словам выходило, что фантом виконтессы облюбовал для ночлега зал «Супа», и когда утром он открывает заведение, чтобы убраться там, из печки для пиццы вылетает белая наглая ворона… Однажды у него чуть не замерзло сердце от страха, когда ворона заговорила по-итальянски и обозвала его «обалдуем» и «лошадиной задницей». Его поднимали на смех, но далеко не все, те, кто видел фантом виконтессы, помалкивали в тряпочку и предпочитали о привидениях не распространяться.

– Лиха беда начало, – ворчал хозяин траттории, складывая в сейф потрепанные евро.

Старческие веснушки на его руках становились с каждым днем все больше похожи на вороньи поклевыши.

Суд да дело

«Итак, вам предстоит испытать максимальное количество нездорового внимания к собственной персоне. Держите себя в руках и на все вопросы судьи и обвинителя отвечайте кратко. Лучше недоговаривать, чем сказать лишнее… Запомнили?» – Слова Варшавера врезались мне в подсознание, снились всю ночь, а утром меня отконвоировали в суд.

На крыше Пресненского районного суда шли ремонтные работы и стучали молотки кровельщиков. Слушание дела проходило в зале второго этажа.

– Держите себя в руках, – в который раз уныло пробубнил мой защитник, доставая из портфеля папку с бумагами.

Я опустилась на отполированную задами предыдущих сидельцев скамейку рядом с адвокатом и искоса посмотрела на стоящего у двери пристава. Обнаружив, что у меня трясутся руки, недолго думая, я села на них и на несколько секунд закрыла глаза… В зал тем временем размашистым шагом вошла судья в плечистой мантии свободного покроя и нахлобученной квадратной «тюбетейке». «Так „тюбетейки“ не носят, вообще-то… Как же сложно быть судьей, наверное…» – промелькнула у меня не очень умная мысль.

Высокая секретарша обвела голубыми глазами зал и как-то по-домашнему объявила о начале судейства:

– Прошу всех встать, суд идет!

Я поежилась и снова взглянула на своего адвоката – индифферентный всего минуту назад иудей, скрипя зубами, что-то беззвучно бормотал про себя… Я перехватила заносчивый взгляд судьи в нашу сторону, и у меня мгновенно появились дурные предчувствия.

Немолодой гособвинитель, сняв очки, начал подробно растолковывать концепцию и мотив, которые подвигли меня на убийство двух пожилых сестер, злоупотребляющих алкоголем, и озвучил все собранные за период следствия доказательства. Из его речи становилось ясно, что, выдавая себя за родственницу сестер Хвалынских, я намеревалась после их смерти завладеть всем их имуществом, а именно квартирой.

В зале присутствовали все без исключения родственники сестер, с которыми я познакомилась еще на воле, душеприказчик Эмилии Тавиани Борщук, а также следователи Комарьков и Восьмухин. А перед началом заседания в дверь зала вошел участковый Березовый и, зевая, уселся на последнее свободное место. Я довольно бодро отвечала на вопросы судьи и гособвинителя, категорически отрицая, что имею хоть какое-то отношение к убийству Хвалынских и их квартире. Однако у меня чуть не случилась истерика, когда я услышала вопрос моего адвоката гособвинителю:

– Следствие действительно считает, что эта чахлая сорокалетняя дама сломала шейные позвонки двум крепким тренированным старушкам, которые к тому же не оказали ей сопротивления? А кто держал им ноги, а кто душил подушкой, позвольте вам задать этот простой лишь на первый взгляд вопрос? Ведь сестер было как минимум две, и не секрет, что они отличались боевым нравом и всю жизнь, пока не ушли на пенсию, крутили фуэте!

Я почувствовала на себе десятки пристрастных взглядов и вжалась в скамью.

– Я не… – упираясь лопатками в пустоту позади себя, выдохнула я.

– К тому же обвинение не предоставило суду ни одного полноценного документа, подтверждающего родственные отношения моей подзащитной с известными в прошлом балеринами Хвалынскими. Из этого следует, что от смерти Хвалынских моя подзащитная не имеет абсолютно никакой выгоды. А раз нет выгоды, нет и побудительного мотива совершать это преступление, – закончил Варшавер.

– Позвольте, но обвиняемая вполне могла затем подделать документы на квартиру, чтобы реализовать ее после того, как расправится с сестрами, – привстал гособвинитель. – Это обычная практика так называемых «черных» риелторов…