– Пусть покупает, – сразу же согласилась я.

Дудкин улыбнулся:

– Вам надо будет приехать в Дракино к мировому судье в течение этой или, скорее всего, следующей недели, я уточню. Как мне вас быстро найти, если не секрет?

– Я живу неподалеку, у неких сестер Хвалынских. – Я поискала глазами клочок бумаги.

– Хвалынские? Это не те ли известные балерины? – Палладий Дудкин протянул мне сложенную газету «Ведомости». – Пишите адрес здесь.

– Вы их тоже знаете? – Я быстро черкнула на газете номер дома и квартиры, в которой жила. – Похоже, я одна не слышала о таких балеринах. Не верится до сих пор в их балетное прошлое, они ведь старушки, причем сильно пьющие. К слову, никаких следов грации у них не осталось!

Следователь кивнул на газету, которую я все еще держала в руках.

– Разверните на второй странице и посмотрите внизу.

Я быстро нашла и прочла коротенькую заметку всего в три строки:

«В замке Шарпентьер под Римом на 73-м году жизни скоропостижно скончалась его хозяйка виконтесса Эмилия Тавиани (в девичестве Хвалынская). Великая танцовщица современности, женщина без возраста – вечный праздник. Мировая балетная общественность скорбит о ней…»

Дудкин поднял с пола газету, которую я не удержала в руках.

– А вы не знали, что они сестры?

Я покачала головой, вспомнив, что пару дней назад о сестрах Хвалынских меня спрашивал смахивающий на испанского короля Бобер.

– Поразительно, что бывают такие совпадения, – пробормотала я. – Не могу поверить, может быть, это не они? Ведь моим квартирным хозяйкам примерно по шестьдесят лет, а виконтессе семьдесят два!

– Трио сестер Хвалынских гастролировало по всему миру в шестидесятых и семидесятых годах, – спрятал газету следователь.

– Шестидесятые и семидесятые годы были в прошлом веке. – Я покосилась на лопоухого Дудкина, которому на глазок можно было дать лет двадцать пять. – Откуда у вас такие познания, вы ведь юрист, а не балерун!

– Юрист, без всякого сомнения. – Палладий Дудкин хмыкнул. – А в детстве ходил в балетный кружок: па-де-де и па-де-труа, опять же… На свете столько великих, ну и я знаю парочку! – Следователь обезоруживающе улыбнулся, а я закашлялась.

– Я о них ничего не слышала, – сказала я, перестав кашлять. – Странно, да? Я все еще не верю.

– Такова земная слава – они были известными солистками и объехали полмира, а потом исчезли куда-то. – Дудкин встал, явно собираясь уходить.

– Подождите, расскажите хоть что-нибудь про них! Куда они делись, если были так известны? Ведь о них нет ни передач, ни газетных статей, а они, – я понизила голос до шепота, – спились до безобразия, бутылки собирают…

– Лучше спросите у них сами. – Палладий Дудкин посмотрел на часы. – Ну, хорошо, я быстро расскажу вам одну историю… Однажды на гастролях в Италии одна из сестер подобрала на улице умирающего кота, привезла его в Россию, и кот некоторое время жил у них.

– Кота, говорите?

– Да, обычного серого кота на улице… Кажется, напротив римского Колизея. Там в развалинах живут бездомные кошки, которых подкармливают дамы из общества защиты животных. – Дудкин поглядел на дверь.

– И что с котом было дальше?

– Оказалось, что у кота был хозяин, и не какой-нибудь обычный итальянец, а довольно известный в Риме модельер. – Дудкин пожал плечами. – Кстати, в Италии у всех котов есть хозяин или хотя бы опекун…

– У каждого больного уличного кота есть хозяин-модельер? – уточнила я.

– М-м… нет, – хмыкнул следователь. – Скорее, просто хозяин, где ж на всех уличных котов модельеров напасешься? Однажды о коте сестры рассказали в одном из своих многочисленных интервью, и это интервью перепечатали все мировые газеты…

– И модельер об этом узнал?

– А как вы догадались? – хмыкнул Палладий Дудкин. – Да, узнал и приехал в Москву за своим котом! В Италии просто так котов не бросают.

– И женился на одной из балерин Хвалынских, – закончила я. – Как в сказке, ей-богу!

– Да, все было точно так. Модельер был стар, богат и вдобавок к деньгам имел титул виконта, а в коте своем души не чаял. – Тут Дудкин посмотрел на часы и поднялся.

– Может быть, вам погадать? – любезно предложила я. – Все равно никого нет, а вы мне еще что-нибудь расскажете.

Дудкин пожал узенькими плечами и отказался, решительно помотав головой.

– Вот так благодаря коту одна из сестер попала в Италию, а потом вместе с мужем она часто приезжала в Россию, – добавил он.

– Ну и кот, я вам скажу! – хмыкнула я.

– Тот еще кот, но он, кажется, вскоре помер, завершив свою миссию на земле. – Дудкин в последний раз оглядел мой гадательный салон. – Так, говорите, спились они?

– Да, – кивнула я, – пьют просто по-черному, не просыхая…

– Выходит, это рудименты семьи Хвалынских, увы… До скорого тогда, я вам позвоню, Светлана Михайловна.

– Увидимся, – кивнула я и неожиданно заметила за его спиной первого за весь день клиента. Тот стоял на пороге и мрачно на меня смотрел. – Проходите. Вам погадать или приворот?

Клиент смущенно пробормотал:

– Мне того и другого, пожалуйста…

– Садитесь, я мигом, – обрадовалась я. – Только следователя приворожу… провожу!

День начинал мне нравиться, лишь изредка я поглядывала на руки – на месте ли они?

Руки были на месте.

Когда ближе к ночи я вернулась домой, на кухне сидели и плакали навзрыд две пьяные женщины.

– Света, – подняла голову Марианна Юрьевна и кивнула на полупустую бутылку на краю стола и обкусанный бутерброд с селедочным маслом, – а у нас сестричка умерла… Садись, выпей с нами и помяни!

Я чуть было не проговорилась, что знаю о жизни и смерти Эмилии Юрьевны, но благоразумно промолчала и, выпив стопку водки, отправилась к себе спать, но на душе у меня скребли кошки…

«Все совсем не так, как видится… Совсем-совсем не так, – думала я. – А они довольно коренастые для балерин и маленькие, ну как они балеринами-то были? По сцене от принцев бегали… Как же неприятно чувствовать себя дурой!» – думала я, вынимая из сумки камень. Его, после вчерашнего происшествия, я носила с собой, считая нужным хранить при себе единственную по-настоящему волшебную вещь…

Сестры разошлись по комнатам, мне не спалось, и я вернулась на кухню. Включив газовую колонку, я села и, пока вода не нагрелась, провела в раздумьях некоторое время. Из обрывков мыслей в голове остались две: «И виконтессы умирают…», «Может быть, в моем салоне искали деньги, а если не деньги, то что? Но обыск в целях воровства и поджог двери изнутри? А также визуальное исчезновение моих рук? Это вообще ни в какие ворота! Колдовство какое-то…»

Засыпая после душа, я слушала заливистый храп за стеной и думала о странностях личных отношений, когда из шести миллиардов людей мне нужен всего один человек, которому, возможно, я совсем не нужна. И всю ночь мне снился Павел Мартынович Чернов, ведь недаром говорят, что любовь – это пушечные выстрелы в сердце.

Павел Мартынович Чернов ехал по ночной Москве.

«Есть два способа управлять женщинами, но их никто не знает», – думал он, сворачивая на Плющиху. Постояв у знакомого желтого дома, машина рванула с места и уехала.

На побережье сидела мадам Ингрид и гладила камни, маленькие пятки магини упирались в небольшую их горку.

– Мне эти два, – наконец сказала она.

Кроме темно-синего сгустка воздуха, никого и ничего не было позади магини… В тайской деревушке неподалеку запели петухи…

Таскание каштанов из огня

Утром я проснулась крайне злая, ритмичная музыка с улицы звучала примерно так, словно у меня на голове начинались танцы. Я выглянула в окно, приметив у подъезда старый автомобиль и ногу в джинсах, высовывающуюся из его салона. Нога притопывала, и мне захотелось ее оторвать… Я раскрыла было рот, но потом передумала…

– Никто не испортит мне этот день прямо с утра, – сказала я себе.

На ходиках была половина восьмого утра, а моя душа вдруг заболела…

По сути, вчерашний день был добрым из-за новости, что у меня снова скоро появится жилье, но вот смерть виконтессы, я это чувствовала, она каким-то образом зацепила меня… Однако моя душа болела из-за другого. Мне отчаянно хотелось быть на своем месте в жизни, чересполосица последних лет угнетала меня. Конечно, кто ж спорит, работа гадалки и ведуньи лучше, чем работа в сортире на Курском вокзале, но, как ни крути, я все равно бесцельно прожигаю свою жизнь… Из года в год я живу на туманную перспективу, жду счастья, но никогда не дожидаюсь его. Мне достаются какие-то крохи – вся моя жизнь состоит из крошек радости и крошек горя, и ни разу в ней не было полновесного счастья.