– У меня ладан есть! – крикнул весело Полянский и показал Тихону на разжатой ладони маленький кусочек душистой смолы. – И плакун-трава!

Тихон с досадой махнул на барина рукой и закурил самокрутку. А Полянский, радостно предвкушая встречу с Асей, чуть ли не вприпрыжку побежал к лесу.

Ася ждала его на том же месте. Она снова стояла, прислонившись к молодой березе и мечтательно глядя куда-то вдаль. Вновь они бродили вокруг пруда и болтали обо всем на свете. Полянский чувствовал себя невероятно счастливым, и, когда Ася восхитилась застенчивой красотой водяных лилий, писатель вызвался сорвать один из цветков для нее.

– Бросьте вы эту затею, – звонко смеясь, пыталась переубедить его девушка, – вы же упадете в пруд и промокните.

Полянский снял обувь, закатал брюки, и зашел по щиколотку в мутно-зеленую воду. Ася наблюдала за ним, прислонив хрупкие ладошки ко рту. Писатель сделал несколько шагов вперед и потянулся к заветному нежно-розовому цветку. Он ухватил чашечку лилии и потянул за нее, но та не поддавалась. Удвоив усилия, Полянский тянул растение к себе, и ожидаемо потерял равновесие. Он рухнул в пруд, под испуганное аханье Аси. Однако приключившийся конфуз, нисколечко не расстроил писателя. Полянский поднялся на ноги, и широко улыбаясь, весь покрытый зеленой ряской и пиявками, гордо пошагал к берегу, торжественно сжимая в руке хрупкую лилию.

– Ну зачем же вы… Как же вы теперь… – Ася была раздосадована и польщена одновременно. – Право не стоило.

Полянский глупо улыбался, а девушка, приняв цветок, и прикрепив его к платью, стряхивала с писателя тину и водоросли.

– Как же вы мокрый теперь домой пойдете? – Асю явно смущало, что она стала причиной такого неприятного происшествия.

-Сегодня жарко. – как ни в чем не бывало ответил Николай. – Обсохну пока дойду.

На прощание Ася поцеловала Полянского в губы и снова попросила не рассказывать никому, что они виделись.

Домой Полянский возвращался словно пьяный, весь окрыленный каким-то новым, доселе не ведомым чувством. Хотелось плясать, петь, и, если бы путь его пролегал не через безлюдный лес, а по оживленному проспекту, писатель стал бы, наверное, целовать прохожих от радости. Он рвал какие-то цветы, непрестанно нюхал свои руки, на которых был еще жив Асин фиалковый запах. Именно таким, растерянно счастливым, в мокрой, бурой от тины одежде Полянского и увидела тетка Евдокия, чинно пившая на веранде чай.

– Батюшки святы! – Евдокия надела очки и с ужасом оглядела племянника, – Коленька! Да что же это с тобой приключилось?

– Я тетушка упал в пруд. – весело ответил писатель.

– Да зачем же ты туда побрел? Водяного что ли искал?

– Искал водяного, а нашел прекрасную нимфу, – ответил Полянский, но вспомнив об Асиной просьбе никому не говорить об их встречах, прервался и, поцеловав тетку в лоб, прошмыгнул в дом.

Вечером Николаю на ум не шли никакие сказки и поверья. Все, о чем он мог думать – нежный алый ротик, прелестная головка с каштановыми кудрями, и большие, немного грустные глаза под длинными черными ресницами. Ася. Анастасия. Настенька. Он как заколдованный выводил чернилами на листе это имя.

Внезапно, краем глаза Полянский увидел в приоткрытом окне чье-то бледное лицо. Он повернулся и с ужасом понял, что вчерашний господин глядит прямо на него из ночной июньской тьмы. Что-то в глубинах сознания подсказывало Николаю, что лицо, на которое он смотрит, это лицо мертвеца. Он вскрикнул, и жуткое видение начало стремительно отдаляться. Писатель вспомнил о взятом у травницы ладане, однако тот остался в карманах испачканной одежды, которую еще засветло забрала в стирку Лукерья. Полянского начала колотить мелкая дрожь. Он, зажег несколько свечей, забрался под одеяло и, вспомнив теткино наставление, начал шептать все знакомые ему с детства молитвы.

Проснулся Николай поздно. В комнате было душно, голова тяжелела. Писатель встал, отворил рамы, впуская теплый, наполненный цветочными ароматами летний воздух.

На веранде уже дымился самовар. Над блюдечками с вареньем вились пчелы, а тетка Евдокия с пристрастием осматривала кусты пионов. Завидев племянника, она бросила на него строгий взгляд поверх очков и скрипучим голосом сказала:

– Разоспался ты сегодня, Коленька, разоспался.

– Никак не мог уснуть вчера, тетушка, – превозмогая головную боль, отозвался Полянский.

– Все о нимфах с водяными думал? – спросила Евдокия насмешливо.

Николай, сам не зная зачем, решил рассказать тетке о страшном ночном видении.

– Никак сосед-покойничек Мещанский. – Евдокия по описанию опознала потустороннего гостя.

При упоминании отца Аси, сердце Полянского сжалось от какой-то смутной тревоги. От жалости, смешанной с уже вовсю завладевшим им любовным чувством. Вечером он снова непременно побежит на свидание. Но нужно ли говорить девушке о жутких посещениях ее покойного родителя? Не стоит. Ведь, кто знает, что на душе у этого нежного создания? Быть может, она только оправилась от потери, а может смерть отца до сих пор гложет бедную Асю, а напускная веселость это лишь прикрытие для настоящих страданий.

– Ты, Коленька, поставь в угол образа, – наставляла племянника Евдокия, – обязательно поставь. И на ночь лампаду зажги, чтоб до утра теплилась.

Старушка отдала приказание Лукерье принести в комнату Полянского иконы, а сама, так и не допив чай, ушла читать псалтирь.

К вечеру головная боль переросла в какое-то тяжелое отупение. Но Полянский решил во что бы то не стало снова идти к Асе. Тело его сигналило, что стоит остаться дома и хорошенечко отоспаться, но разум являл картины того, как одиноко будет слоняться девушка, напрасно ожидая его прихода, если он решит никуда не идти.

Влажный грибной воздух немного взбодрил писателя в лесу. Он жадно вдыхал его, словно пытаясь остудить голову. Пару раз силы оставляли Николая, и он присаживался на мшистую кочку, даже забыв подстелить носовой платок.

Когда Полянский добрался до условленного места, Аси он там, к своему удивлению, не обнаружил. Не случилось ли чего – думал писатель. Он стал нервно прогуливаться от перелеска до ограды усадьбы. Прошло, наверное, уже полчаса, а может и час, но девушка так и не появилась. Николай решил отправиться в дом Мещанских, нарушая оговоренную секретность, однако ноги его подвели. Они вдруг стали ватными, а в голове помутнело.

Очнулся Полянский от тряски. Он лежал на покрытой свежескошенной травой телеге, которую везла хилая пегая лошаденка. Впереди сидел мужичок в засаленной косоворотке, в котором писатель узнал Тихона. Овчар лениво жевал травинку и иногда вяло понукал кобылу. Николай хотел было что-то сказать Тихону, но силы оставили его. Просто лежать, вдыхать аромат молодой зелени и глядеть в ясный купол неба. Но голодной кошкой скреблась на душе мысль, что с Асей могло случиться что-то ужасное. Но что? Призрак родителя утащил ее на тот свет, как те злосчастные русалки из Тихонова рассказа? Неделю назад Николай со смехом отмахнулся бы от такого предположения, однако события прошлой ночи давали понять, что в деревне и впрямь происходит что-то мистическое.