– Ты в этом абсолютно уверен? – спокойно спросил Борис. – А то я, если что, не люблю, когда за меня кто-то что-то решает.

«Синий» слегка завис. Борис не производил впечатления этакого силача, способного спорить с двумя крутыми противниками. Ростом чуть выше среднего, он был крепко сбит, но массой не впечатлял. Казалось, его вполне можно было сбить с ног одним хорошим ударом. И лишь внимательный человек засомневался бы в этом, взглянув в холодно-наблюдательные глаза Бориса, а также обратив внимание на не массивную, но очень четко прорисованную мускулатуру его плеч, не скрытую безрукавной тельняшкой. Кое-кого и сама тельняшка заставила бы крепко задуматься. Но братки были уставшими, злыми и невнимательными.

– Придется полюбить! – заверил «синий» после запинки. – Ты вчера наследил своими колесами на семьсот седьмом километре!

– И что? Вернуться и подтереть?

– Можешь не торопиться. Расскажи лучше, перед кем это ты так круто там куролесил.

– Ты не поверишь: перед собой! Задремать угораздило за рулем.

– А потом выехал и стоял на обочке.

– А ты бы сразу после такого виража смог ехать дальше? Я лично нет! У меня сердце, знаешь ли, не казенное, и нервишки пошаливают иногда.

– Крови на дороге нет, и к ментам он не обращался, – выдал второй, в пиджаке, до сих пор только следивший за разговором. А теперь он заговорил, обращаясь к своему напарнику: – Значит, если кого-то подобрал, то до сих пор возит у себя в кабине. Дашь нам ее осмотреть! И покажешь свой видеорегистратор! – скомандовал он, теперь переводя взгляд на Бориса. – А потом езжай себе дальше.

– Извините, ребята, – Борис с наигранным огорчением развел руками. – Но санкции на обыск у вас нет, а незваных гостей я не люблю… как-то так…

Он уже был готов к тому, что сейчас разговор перетечет в иную плоскость, поэтому быстро уклонился от внезапной атаки «синего» и срезал его, движущегося еще по инерции, хорошим ударом снизу в челюсть. А потом, не дожидаясь реакции второго, двинул и ему, под ребра, а когда тот судорожно согнулся, – в лицо, заставив отлететь на спину и звонко добавить уже самому себе об асфальт затылком. «Синий», уже начавший подниматься с асфальта, был отправлен обратно точно выверенным ударом ноги, и на этот раз он выказал желание задержаться в лежачем положении подольше.

Понимая, что эта парочка, придя в себя, погонится за ним, и не исключено, что даже попытается стрелять по колесам – вполне возможно, что было из чего! – Борис быстро метнулся к их машине, вытащил из замка зажигания опрометчиво оставленные там ключи и зашвырнул их подальше, в густо заросшую кустами канаву, из которой в ответ на бросок благодарно чвякнула жидкая грязь.

– Повежливее надо быть, ребята! – сказал Борис на прощание, не заботясь о том, услышат его или нет, и быстро вскочил в свою кабину, повернув в замке тут же всунутый ключ. Спросил под мерный гул заработавшего двигателя:

– Машунь, ты как? Нормально? Тогда держись, малышка! Сейчас потрясет.

Перекрыть дорогу ему, безусловно, пытались, поставив «Лексус» прямо перед его фурой. Но не на того напали! Не желая таранить неприятельский транспорт, создавая прецедент для гаишников и царапая собственную машину, Борис для начала сдал назад, заботясь лишь о том, чтобы все еще валяющиеся противники не оказались у него под колесами. Прицеп съехал с площадки и потянул назад, пытаясь нырнуть в канаву вслед за выброшенными ключами. Но у Бориса коробка передач была перебрана его собственными руками! И силу своего движка он знал! Так что переключился и нажал на газ, выруливая с площадки под почти немыслимым углом. Фуру действительно пару раз весьма ощутимо тряхнуло, но потом, привычно не желая подводить своего хозяина, Ласточка уверенно рванулась вперед, на трассу, как выпущенный из тесного садка дельфин на вольную воду морского залива.

– Машунька, ты успела поесть? Тогда держи вот это! – оказавшись на ровной дороге, Борис сунул за занавеску пакет с одеждой. – Там салфетки есть, оботрись, потому что искупаться пока негде. И переоденься в чистое, не бойся, я не буду подсматривать. А свою грязную одежку сложи пока в этот же пакет, с ней потом разберемся.

– Спасибо, – смущенно выдавила из себя девочка. Вначале зашуршала, завозилась. Но потом вдруг затихла и позвала: – Дядя Боря!

– Что, малыш?

– А эти дядьки, которые сейчас были… они за нами не погонятся?

– Нет, не бойся, – Борька поднес саднящую руку ко рту, подул на содранные костяшки. – Только скажи мне, как ты их сумела увидеть?! Я же просил тебя сидеть за шторкой и не выглядывать!

– Я осторожно, только в маленькую щелочку. Они что-то говорили около машины, и мне стало страшно, потому что ты ушел. Я боялась, что они к нам полезут.

– Это те же самые были, которые к твоему дедушке приезжали? – спросил Борис, уловив в Машином голосе панические нотки. И, дождавшись короткого «да», заверил: – Не бойся, моя маленькая, я тебя в обиду не дам. Отвезу тебя к дядям полицейским, которые тоже тебя защитят и постараются найти кого-то из твоих родных. Все будет хорошо!

У него было большое искушение: попытаться расспросить Машу подробнее о том, что случилось. Но он опасался спровоцировать у девочки нервный припадок, чувствуя, что она и так вся на взводе. Нет уж, пусть полиция с этим разбирается, подключив детского психолога. А ему нужно просто доставить ее в безопасное место, где о ней позаботятся. Так что вместо расспросов он принялся рассказывать Маше одну из тех сказок, которые и Леньке рассказывал в те счастливые дни, когда возвращался из рейса к семье. И ему очень отрадно было слышать временами доносившийся из-за шторки тихий смех.

Лиза устроила Антона в Ленькиной комнате, забрав сына в свою, на кресло-кровать. И снова не могла уснуть, прислушиваясь к ровному Ленькиному дыханию. Он сегодня тоже уснул не сразу. У Лизы так и звучал в ушах его настойчивый голосок: «Где папа, он приехал?!», и стоял перед глазами крепко сжатый детский кулачок с Борькиным медальоном. С украшением, от которого Борис никогда бы не избавился без очень веских на то причин! Особенно вот так, торопливо сунув под корни в лесу, да там и оставив!

Так что же происходило возле Черемихино?! Борька готовился к отчаянной драке, или же упал возле этих кустов и быстро снял с себя цепочку, чувствуя, что запахло жареным?! Ее Борька! Которого она когда-то так не любила!.. А теперь все на свете отдала бы за то, чтобы иметь возможность ему помочь!

Коротко и судорожно вздохнув, Лиза закусила пальцы. Только бы не разреветься, а то, не ровен час, еще Леньку разбудишь! И пытайся потом втолковать ему, что все хорошо! В то время как и сама не очень-то этому веришь. А мальчишка и так словно что-то чувствует. Потому что у него со Смоляковым, еще с рождения, есть какой-то духовный контакт.

Лизе вспомнилось, как Борька их забирал из роддома. Вспомнились цветы, шары и его яркая белозубая улыбка на смуглом лице. И очередные поздравления, помимо тех, что уже звучали и креативно красовались перед окнами роддома еще до выписки, заставляя девчат, соседок по палате и медсестричек, хихикать: «Лизка, там твой пират снова изощряется, иди погляди!» Но больше всего Лизе запомнились не его безумства, а то, как при выписке Борька принял у акушерки Леньку в свои сильные надежные руки. И как без всякого страха, обычно присущего молодым отцам, пощекотал мелкого пальцем, со словами:

– Ну вот и свиделись, кореш! Привет! Давно тебя ждал!

А Ленька в ответ на это открыл глаза и улыбнулся ему! Лиза ни за что бы не поверила, если бы не видела это сама! Потому что еще со времен медучилища, где изучала педиатрию, была убеждена: новорожденные дети обретают способность улыбаться только к месяцу жизни. Как оказалось – не все.

Впрочем, что было говорить о новорожденном малыше, если Борьке удалось растопить даже ее, Лизино сердце? Все-таки удалось, несмотря на ее изначальную острую неприязнь к нему и любовь к другому.