Возьмем другой пример. Положим, что какой-нибудь чиновник, надеясь на снисходительность начальства или на протекцию, позволяет себе действовать или бездействовать в ущерб законному порядку, покрывает виновных, облегчает злоумышленникам преступную пропаганду.

Прежде цель подобных действий или подобного бездействия не была видна. Но если теперь начальство ограничивается тем, что журит его, не подвергая его законному взысканию, и терпит его на службе, то во сколько раз тяжелее должна быть ответственность за подобные уступки уже не делу примирения национальностей, а делу явного мятежа?

Может ли чиновник видеть в этом образе действий доброту, заслуживающую благодарности, или простое популярничанье, происходящее от близорукости и тщеславия? Не должен ли он, напротив, видеть тут неуважение к закону, равнодушие к исполнению долга, слабость, внушающую презрение? Несколько примеров подобной слабости достаточны для того, чтобы побудить чиновника, не чувствующего над собой власти закона, к дальнейшим нарушениям закона и, наконец, к явным насмешкам над той самой властью, которая спускала ему то, что не имела права спускать.

Действовать таким образом теперь значит подкапывать законный порядок, давать ход тем самым притязаниям, которые уже пришлось однажды подавлять силой.

В государственном быту каждого европейского народа борьба внутренних политических партий имеет великое значение. Если это партии патриотические, равно преданные престолу, то большею частью эта борьба не ослабляет государство, а оживляет его, напрягает его силы, направляет их к общему благу и подвигает государство вперед, делая невозможными ни слишком быстрые и неправильные скачки, ни столь же вредный застой.

Где политические партии развились правильно и согласно с природою вещей, там именно борьба их сопровождается благотворными последствиями. Первым признаком такого здорового развития политических партий служит то, что они имеют пред собой явные, всем известные цели, что они для достижения этих целей употребляют законные и нравственно дозволенные средства и что вследствие того они находят полную возможность действовать явно и открыто.

В такой чистоте и с таким характером развились политические партии преимущественно в Англии. Во Франции, которая оторвалась от своей исторической почвы, которая вследствие несчастных обстоятельств стала классическою страной насильственных переворотов сверху или снизу, где за каждым таким переворотом являлись новые бумажные конституции, никогда не приводившиеся в исполнение добросовестно, где нередко вместе с тем являлись и новые династии, политические партии приняли более или менее династический характер и ведут борьбу между собою не только о лучшем направлении внутренней и внешней политики страны, но и о самых основах государства и о том, какому царственному роду стоять во главе его.

Понятно, что эти партии принуждены более или менее скрывать свои цели, действовать тайными путями и что они не могут не подвергаться преследованию со стороны той партии, в руках которой в данное время находится верховная власть. Но все французские партии, орлеанисты и легитимисты, бонапартисты и республиканцы, равно дорожат своим национальным характером.

При таком настроении всех политических партий в этих государствах никому в голову не придет назвать какую-либо из них – в Англии – французскою, во Франции – английскою и т. д.; все эти партии, каждая в своей стране, имеют совершенно национальный характер и каждая выше всего поставляет общее благо своего отечества. Но, если верить иностранным газетам, Россия, государство, сильное именно патриотизмом сынов своих, составляет в этом отношении странное исключение; в России иностранные газеты хотят во что бы ни стало находить две партии: одну, которую они называют патриотическою, или русскою, и другую, которую они величают почему-то либеральною, не считая ее в то же время за патриотическую или русскую и называя ее отчасти немецкою, а также французскою.

Между этими обеими партиями, по словам иностранных газет, в настоящее время идет ожесточенная борьба за власть, и иностранные газеты высказывают свое полное сочувствие партии, которую они величают либеральною.

Сочувствовать ей они могут, но по какому же праву называют они эту партию либеральною, по какому же праву ставят они с нею на одну доску, тоже в качестве партии, все то, что есть в России русского? Права на это нет ни малейшего, но тут есть немалая хитрость. Эта номенклатура придумана недурно. Повторяя одно и то же на разные лады, наши благоприятели надеются мало-помалу приучить известные слои русской публики – этого стада баранов – к мысли, что русский народ у себя дома, в своей России, есть не более как партия, и притом партия не либеральная, увлекающаяся крайностями, и что либерализм должен состоять у нас в противодействии стремлениям этой фанатической, крайне опасной и враждебной всему либеральному партии.

Чтобы придать этой мысли благовидную форму, надобно было непременно сочинить небывалую историю о существующих будто бы в России двух партиях. Только под прикрытием этого сказания можно проводить в русскую публику тот взгляд, что либерализм в России должен состоять в ослаблении ее единства и в отрицании национального направления ее политики.

Что в России существуют враждебные к ней элементы, и притом не только на окраинах, но и в недрах ее, и что эти элементы рассчитывают на успех, этого, по несчастию, отрицать невозможно. Несмотря на всю их разнородность, мы не поручимся, чтобы между ними при данных обстоятельствах не могла образоваться довольно серьезная коалиция, чтоб они не могли сложиться в одну довольно сильную партию.

Какой же ответ даст русский народ? Русский народ, вспоминая о том, что он тяжкими усилиями собрал воедино всю эту Русскую землю, что он всем жертвовал, дабы создать во главе ее эту могущественную верховную власть, великий живой символ своего единства, вспоминая, что все корни русской верховной власти находятся в русской народной почве, – русский народ, который приходит теперь в пору самосознания, имеет полное право сказать всем тем, которые твердят о существовании нерусской политической партии в России и предрекают ей торжество в ближайшем будущем, – сказать устами древнего поэта: Discite justitiam moniti ac non temnere divos [Не презирайте богов и учитесь блюсти справедливость (лат.)], то есть, с переменой, сообразною данному случаю: «Научитесь правде, вразумившись, и не презирайте того, что в России в ее Царе и народе должно быть наиболее почитаемо и возвеличиваемо: русского имени».

Мы не можем всегда рассчитывать на согласие с нашими мнениями или на сочувствие нашим взглядам; но нам утешительно то, что наши побуждения и общий характер нашей публичной деятельности не подвергаются вопросу и сомнениям в административных сферах.

Мы не думаем также, чтобы сообщенные нами известия могут относиться к категории «рассуждений, умствований и толков, предосудительных для правительства». Правда, мы ежедневно толкуем, рассуждаем и умствуем в нашей газете: в этом грехе мы не можем не повиниться; но мы остаемся при убеждении, что наши рассуждения, толки и умствования, каковы бы они ни были, не заключают в себе ничего предосудительного для правительства.

Мы считали бы себя недостойными нашей публичной деятельности, если б уклонялись от соединенных с нею нравственных обязанностей, если бы не отвечали на призыв обстоятельств и по силам не делали того, что делали. Может быть, в наших суждениях и заявлениях нам нередко случалось выходить из обычной колеи и вступить на новые, еще не проложенные пути; но мы в этом не сознаем за собой никакого злоупотребления, начиная с той статьи, в которой мы впервые решились высказаться против революционных попыток, опиравшихся на заграничные русские издания и приобретавших в России фальшивую силу под покровом таинственности.