Приведенная цитата, как и сравнение поиска истины с наркотиком, не просто может обесценить все доказываемое самим автором (и понятно, что последовательно провести ее Валлерстайну не удается – иначе какой смысл в его собственных исследованиях мир-системы?). Признание всевластия идеологии, пронизанность идеологией всех сфер жизни, включая язык (что декларирует постструктурализм) и науку – это печать поражения 1968 года, которая привела к кризису не капитализм, а, напротив, левую мысль, обезоружив ее и заведя в постмодернистский тупик. Здесь достаточно только констатировать, что

В качестве одного из доказательств существования этой универсалистской идеологии, внутри которой теряются все различия между консерватизмом, либерализмом и левым радикализмом, Валлерстайн приводит следующее: если две практики – расизм-сексизм и универсализм – набирали силу одновременно, то они должны быть сущностно связаны. Единовременность – слабое основание для утверждения однопорядковости явлений. Использование аналогий в роли доказательств – это тоже частый прием в работах Валлерстайна, не говоря уже о том, что здесь он опять исторически некорректен: расизм как идеология появился только в конце XVIII века как ответ на аболиционизм, а женщины в патриархальных семьях эксплуатировались с момента возникновения классового общества.

Единственный выход из тупика универсализма, который предлагает Валлерстайн вслед за постмодернистами, – подключение к антисистемным движениям маргиналов и групп меньшинств [Wallerstein, 1996: 90]. Но как это может привести к победе над всеобъемлющей системой накопления – неясно. Остается только уповать, что эта система сама подрывает на наших глазах свои основы и процесс «товаризации всего» близится к своему завершению, а значит – и капиталистическая мир-система скоро исчерпает самое себя. Если в соответствии и с ортодоксальным марксизмом, и неомарксизмом XX века капитализм в процессе своего развития был вынужден создавать противоречия во всех областях жизни, то Валлерстайн усматривает, по сути, только одно, чисто экономическое противоречие: логика накопления капитала исчерпывает те зоны, которые выступали в роли периферии и тем самым готовит себе кризис.

Валлерстайн уравнивает этнические и гендерные противоречия с классовыми, тогда как его собственный анализ явно показывает, что и сексизм, и расизм – являются следствием (и сущностно, и хронологически) классовых отношений при капитализме. И здесь мы сталкиваемся с частью идейного наследия 1968 года, к которому сам соотносит себя Валлерстайн. В данном случае он повторяет выводы, высказанные в известной работе Ш. Муфф и Э. Лаклау о равенстве различных социальных оппозиций при капитализме: гендерной, классовой, этнической и т. д. [Laclau, Mouffe, 1985]. Главное, что Валлерстайн и его сторонники в этом вопросе не хотят замечать: капитализм сумел дать права меньшинствам после 1968 года и устоять, борьба меньшинств не сказалась на его жизнеспособности. Сейчас можно с уверенность констатировать факт: та часть левых, которая взяла на вооружение из наследия прежде всего «политику меньшинств», которая в области теории оказалась теснейшим образом связана с постмодернизмом, сейчас зашла в тупик и довольно быстро уступает свои позиции как неолибералам, просто взявшим эту же повестку себе, так и правым. И теоретичекие, и политические провалы (целый ряд его неудачных прогнозов тому яркое доказательство) теории Валлерстайна показывают, что «антиуниверсалистское» наследие 1968 г. хорошо звучит в академических аудиториях, но не работает ни как инструмент исследования общества, ни в качестве политической программы.

Как известно, многие участники событий 1968 года благополучно вросли в капиталистическую систему – их радикализм на самом деле оказался и возрастным, и временным. Часть полностью изменила своим взглядам молодости и резко поправела – вплоть до неолиберализма (самые известные примеры: А. Глюксман, Б. Анри-Леви, Й. Фишер, Д. Кон-Бендит, М. Рокар и др.). Часть примкнула к существовавшим левым политическим силам (в основном поначалу – к компартиям), часть сохранилась в сравнительно немногочисленных радикальных политических группах (например, троцкистких), также претендовавших на участие в традиционной политике. Но помимо «политики меньшинств» и разных форм встраивания в парламентскую систему с потерей собственного политического лица, был другой вектор развития левой идеологии и практики после 1968 года. Он привлек меньшее количество людей, но пользовался куда большим влиянием, чем это многим кажется сейчас. Речь идет о возникновении леворадикальных боевых групп, взявших на вооружение партизанскую тактику городской герильи. Сторонники и участники этих групп попытались перенести неоколониальные войны из «третьего мира» в первый, руководствуясь тезисом Че Гевары: «Создать два, три… много Вьетнамов». Один из лидеров французской группы «Аксьон директ» («Прямое действие») писал уже в 2000-е гг., отбыв 25-летний срок заключения:

«Занимая подобную антиавторитарную позицию, мы порвали с теми, кого тогда называли «старыми левыми» (парламентариями и ревизионистами) и «новыми левыми» (интегрированными в систему, разбитыми на группки, законопослушными и пацифистски настроенными). Мы решительно покончили с буржуазными формами политической деятельности» [Rouillan, 2013].

Они пытались вернуть войну туда, откуда ее, по их мнению, вывели в «третий мир» – в города метрополий. И для этого развернули в городах Германии, Италии, Франции, Бельгии и других стран боевые действия. Но к такому решению эти люди пришли далеко не сразу.

Огромное влияние на европейских радикалов оказали три события в «третьем мире»: революция на Кубе, произошедшая без вмешательства СССР, и общий подъем латиноамериканского революционного движения, война во Вьетнаме и «культурная революция» в Китае, воспринятая как решительное разрушение молодёжью государственного бюрократического аппарата. Эти события послужили не только катализатором, но руководством к действию. Отсюда и популярность Мао, Че Гевары и Фиделя Кастро среди бунтарей 1960-х гг., и попытка взять из «третьего мира» организационные формы борьбы: от ассамблей до городской герильи. Левые ультрарадикальные группы использовали как руководство к действию теорию герильи бразильского коммуниста Карлоса Маригеллы [Marighella, 2002] и работы Мао по тактике партизанской войны.

Радикализация студентов в конце 1960-х гг. была для властей и традиционных партий тем более неожиданной, что происходила на фоне очевидного экономического роста – спад начнется уже в 1970-е. Жесткие меры подавления: исключения из университетов, дисциплинарные запреты, разгоны собраний и митингов полицией, сопровождавшиеся арестами, чем дальше, тем больше убеждали часть молодых радикалов (в том числе студентов) в справедливости леворадикальных идей о необходимости уничтожения всей капиталистической системы. А власти воспринимали все, даже относительно мирные инициативы пацифистов, противников атомного вооружения, экологистов и борцов за права меньшинств как «коммунистическую» угрозу – и поступали с ней соответствующе жестоко, отталкивая молодежь все дальше в радикализм.

Этот процесс выдавливания внепарламентской молодежной оппозиции с политического поля происходил почти во всех западных странах: Франции, Италии, Испании, Португалии и США. Но наиболее показательным он был в Германии.

Западная Германия 1960-х гг. – не благополучное демократическое «социальное» государство. ФРГ в то время – страна, в которой нацизм и нацисты еще не ушли в прошлое, оппозиция фактически отсутствует, а вся власть поделена внутри «олигархии партий». Под давлением сторонников ХДС (Аденауэр прямо заявлял, что социал-демократы представляют опасность для государства), отступая перед травлей желтой прессы концерна Шпрингера, СДПГ все больше превращалась в формальную «оппозицию ее величества». Всего три партии – две основных и небольшая Свободная демократическая – разыгрывали каждый раз между собой парламентские выборы, при том, что большая часть прессы находилась в руках «черных» – ХДС/ХСС. Выдвижение кандидатов проходило под полным контролем партийной верхушки, несогласие с которой приводило к исключению «бунтарей». В политике активную роль играли бывшие высокопоставленные нацисты: советником канцлера Аденауэра был Ханс Глобке – один из разработчиков «расовых законов», канцлер времен «большой коалиции» Курт Кизингер при Гитлере работал в ведомстве радиопропаганды министерства иностранных дел, видные нацисты занимали посты в системе юстиции, армии, промышленности. На свет появилась Внепарламентская оппозиция (ВПО), которая выступала против попыток введения чрезвычайного законодательства в Германии, фактически отменяющего демократические права, против участия бундесвера во Вьетнамской войне, против американских баз на германской территории, против участия (нео)фашистов в политике – и за соблюдение Конституции ФРГ. Кстати, в 1968–1969 г. именно Внепарламентская оппозиция вместе с немецкой интеллигенцией организацией массовых протестов сорвала попытку неофашистов из Национал-демократической партии стать парламентской силой и присоединиться в качестве правого крыла к ХДС/ХCC. А впоследствии именно деятельность германской протестной молодежи и интеллигенции заставила отказаться от попыток реабилитации нацизма и побудила германское общество мучительно размышлять о проблеме виновности немцев за преступления «третьего рейха» [Kyonig, 2012: 29].