– Ну, надеюсь, ты со всеми делами закончила, – помогая подняться, тут же крепко обнимает, чтобы бабушка не упала – у той колени подгибаются, как только внучка пытается удержать ее вертикально. – Даже если не закончила. Пора отдохнуть.

– Некогда отдыхать, Лерочка, – тяжело вздыхает большуха и Лера знает эти плачущие нотки, знает, что за ними последует. Как и то, что не сможет отказать, как бы ей не хотелось. – Эти неучи из министерства вызывают.

– Уверена, если ты объяснишь, скажешь, что на ногах стоять не можешь… – осторожно шаг за шагом Лера выводит бабушку в узкий коридор, и сама чуть не падает: ритуальная одежда изрезана, в косах поблескивают мелкие осколки, лицо все покрыто ранками. – Да что у тебя произошло?

– Что надо, – грубо обрывает бабушка и ладонью в стенку опираясь, отстраняется от внучки. Благо до комнаты идти недалеко. – Я в твои эксперименты ведь не лезу!

«Вообще-то, лезешь», – хмыкает Лера и пока бабушка просто пытается отдышаться и не двигается с места, торопливо стягивает влажные после прогулки волосы в пучок, а то так и норовят в глаза лезть. Бабушка ее попытками изобретать новые дары настолько недовольна, что Лере приходится по ночам работать, просто чтобы лишний раз большухе на глаза не попадаться. А это, вообще-то, утомительно весь день с поручениями по городу гонять, чтобы потом уставшей проверять расчеты на практике.

– Помоги мне, – внучка хватает протянутую бабушкой руку и тут же поражается, насколько она холодная. Лера хоть и невысокая, но ей приходится в две погибели согнуться, чтобы придерживать бабушку, удостовериться, что та не упадет и таки доберется до кровати.

Паркет ноюще скрипит под ногами, пока они неторопливо идут к комнате. Тяжелое дыхание сквозняком посвистывает на весь коридор, поэтому, думает Лера, бабушка оставляет свою просьбу до момента, когда с протяжным стоном облегчения укладывается на пружинящий матрас. А Лера мысленно обратный отсчет ведет. Знает, что приказ ей не понравится.

– Сходи за меня, – выдыхает бабушка, прикрыв глаза, – сегодня ночью неучи из отдела по магическим тварям будут в очередной раз нас всех спасать. Надо проконтролировать, чтобы никого не покалечили…

– Бульбуль, – Лера выдыхает ласковое прозвище в надежде, что это смягчит большуху, – не нужна я там.

Лера знает, что вот это «проконтролируй» просто иллюзия власти, которую бабушке оставили официалы. Они думают, городу не нужна помощь от всяких дикарей, цепляющихся за ритуалы предков. Они думают, городские службы и сами прекрасно справляются. Справляются – никаких аварий действительно много лет не было. Прекрасно ли другой вопрос. Но Лера в это не полезет, нет. У нее своих дел навалом. Убедить бабушку, что отсюда можно и нужно уехать, например. За этим родители ее сюда и отправили.

– Не выдумывай, – кривит губы бабушка, – если этих неучей из министерства никто не проконтролирует, они наворотят с три короба.

– Да у них инструкция на инструкции инструкцией погоняет.

– И в них прописано, что при отлове сфинксов должен присутствовать один из представителей семьи, – строго.

– Прям так и написано? Не большуха? Не глава семьи, а просто один из представителей? – раздражение прорывается в каждом слове.

– А ты мой, – кивает бабушка. – И я тебя умоляю не бери с собой эти твои игрушки. Еще не хватало, чтоб тебе хранение и изготовление нелегальных артефактов приписали. Твой отец меня с потрохами съест, если ему придется вызволять дочу из тюрьмы.

– Этим всем не придется заниматься, если ты, как и обещала, наконец-то поедешь со мной. Родители тебе и комнату подготовили…

– Лерочка, говорила уже. Дела закончу и тогда хоть помирать.

– Эти дела никогда не закончатся, правда?

– Давай на следующей неделе об этом поговорим. А сейчас иди, собирайся.

Лера, тяжело вздохнув, поднимается с кровати и стремительно уходит, в последний момент сдержавшись не хлопает дверью. Разговоры бесполезны, они уже третью неделю повторяются по кругу и не двигаются с мертвой точки. Но что с этим делать, Лера не представляет.

***

– Да чтоб тебя, – берцы скользят в липком, вязком снегу и Костя чуть не падает. – Все Леньке выскажу по поводу уборки, – такой же липкий, как и под ногами, снег крупными хлопьями падает на головы и плечи, оставаясь сугробами на тёмной спецовке.

Костя оглядывается на отряд: егеря вереницей идут по едва протоптанной тропинке вдоль стен Меншиковского дворца. Ветер со стороны Благовещенского моста кидает в лицо шмотки колючего, холодного. Шмотки, похожие на снежки, которые кто-то собрал и теперь развлекается, соревнуясь в меткости. Неприятно, через шаг приходится сплёвывать и вытирать глаза. Впереди Университетская набережная. Соболев слышал, как экскурсоводы говорят про древнеегипетских сфинксов «украшение», «редкости» и даже «защитники». Костя иногда диву дается, что у бездарей считается защитой города. Если бы они знали хотя бы десятую часть…

За спиной Кунсткамера со своими уродцами. Благо они ни на какие праздники не бунтуют. А вот сфинксы, их в городе много. Пришлось открывать дополнительный набор егерей, чтобы усилить бригады. Особенно эту. Иначе с «защитничками» им просто так не справиться. Точно хотя бы один вырвется и побежит по городу народ пугать.

Костя проверяет экран мобильника, один за другим от отрядов приходят уведомления «на месте».

– Хорошо, что метель, – старший егерь, Михалыч, похожий скорее на медведя в этой свой облепленной снегом шубе, оглядывается по сторонам, когда отряд останавливается у сфинксов. Михалыч как будто шеей не может крутить, всем телом поворачивается то направо, то налево, – лапотники по домам сидят, пока мы тут с кошаками возимся.

– Это раньше отдел с ними не справлялся, чем только не прикрывали разрушения, даже наводнениями. А последние годы…

– Большуха говорит, что в этом году пророчества неясные, – Михалыч мрачно перебивает Костю.

– Ага, понятно. Большуха. Давайте по плану, – командует Соболев, поправляя перчатки.

Ему предыдущего раза хватило, когда все отделы узнали, что в универе он участвовал в чухонских ритуалах. Каждый норовил спросить: едет ли он прыгать через костер в июне или может быть, будет собирать в лесу листья и ветки на Осенины. Костя, конечно, не стал усугублять ситуацию и объяснять, что у коренных этот праздник называется иначе. «Рассказывать это только подкармливать их приколы», – решил тогда Костя и в коем-то веке промолчал.

И все-таки змеиный комок в солнечном сплетении вьется, дергает. «Может и надо было что у Большухи уточнить», – прикидывает Костя и сам же себя уговаривает, – «ты профессионал, неужели сам не разберешься». Последнее почему-то звучит голосом отца. Костя мотает головой и снова смотрит на часы. Пока что все идет по плану. Егеря раскрывают сети, переливающиеся золотыми искрами сдерживающих заклинаний, и накидывают на ещё не оживших сфинксов.

– Резче, мужики, что-то у меня предчувствие дурное, – гаркает на всех Михалыч и егеря ускоряются: на головы, украшенные клафтами, накидывают канатные петли и привязывают к колышкам, вбитым меж плит. Едва успевают, по гранитным бокам уже трещины ползут и рык, глубокий зычный, прямо из кошачьей груди слышен.

– Приготовьтесь! – Соболев смотрит на наручные часы и только сильнее хмурится, раньше обычного. Проверяет мобильник, уведомления о готовности пришли не от всех. Это может стать проблемой.

Гранит оглушительно разваливается на куски, канаты моментально натягиваются, колья елозят, Костя как можно скорее укрепляет их заклинаниями и хватает сетку, помогает близ стоящему егерю.

– Поднажмите, мужики! – кричит Михалыч и егеря приседают, тянут сетку вниз, прижимая к постаменту бьющихся в несвободе сфинксов. – Савелич, ну, чего ждёшь! Вперёд-вперёд.

Савелич, коренастый, похожий на гнома, единственный отказавшийся сменить пимы на сапоги, подбирается как можно ближе, достает из мешка сонный порошок и щепоть летит в лицо сфинкса.