– Бедная девушка. Я таких комплексов в жизни не видела. Её от суицида исключительно религия спасает, – подала голос Мария и покачала несуществующей головой. – А ведь зная, как устроен этот мир, я уверена, что твой план по её спасению навернётся на финишной черте, и девушка таки сойдёт с ума. Это, дорогой, клише. Ещё и эта дискриминация…

Увы, узнать, дошла ли Гинис до двери, я не смог, так как коридор превратился в развилку, и мы свернули направо.

– Я тут подумала, твой клан представляет из себя весьма сомнительных союзников, особенно если учесть, что и твой ген не смог перебороть ген твоей матери. Может поищем где-нибудь ещё? – это кого например? Близняшкам я нафиг не сдался, как и другим девушкам, которые мне признавались. – Обратись к той, которая призналась тебе последней. Её я не использовала для слежки, значит влюбилась в тебя сама. Роза может оказаться хорошим союзником, – так, не мозоль моё и без того израненное сердечко. Если Роза влюбится в меня здесь, я не смогу вернуться в свой мир. – А просто бросить? – то-то ты меня просто бросила. Мало того, что преследовала даже через миры, так ещё и послужила причиной моей смерти.

***

Стоя перед дверью в комнату, где по идее сидит моя мама, я всё больше понимал, что не готов к этой встрече. Я уже давно воспринимаю себя не как тридцатисемилетнего мужика, бросившегося под поезд, а семнадцатилетнего парня-неудачника по имени Дмитрий Кроль. И в сознательной жизни Димы, то есть моей, этой героини никогда не было, и мне довольно сложно ощущать к этой женщине в принципе. Но вот парадокс – я чувствую некий трепет перед ней. По словам Маши, мой аватар относился к матери крайне пренебрежительно, вернее сказать даже, что он её презирал. Но вот я сам, ни разу до этого её не видя, понимал, что люблю её.

Ладно, не целый же день стоять перед дверью. Я осторожно нажал на ручку и открыл дверь. Комната моей матери была сделана в светлых тонах, но ничего такого, на чём можно было заострить внимание, в ней не было кроме, наверное, хозяйки этой комнаты. Комната как комната, такая в любом доме найдётся. У окна на стуле сидела немолодая, но очень привлекательная женщина, лицо которой частично напоминало мне лицо Касуми или Сильвер. И если сходство с первой очевидно, то вот почему дочка Драгомиров была похожа на абсолютно чужую ей женщину, я не мог и близко представить. Разве что генная инженерия постаралась, но это маловероятно по ряду причин. Возвращаясь к Аните, первое, что бросалось в глаза – это её светящиеся изумрудно-зелёные глаза, такие знакомые и одновременно такие неизвестные. Её каштановые вьющиеся волосы рассыпались по плечам, облачённым в белоснежную блузку.

Она оторвалась от созерцания чего-то за окном и повернулась в мою сторону. Из глаз брызнули слёзы, Анита вскочила со стула и бросилась ко мне, громко всхлипывая.

– Живой и здоровый, – прежде чем меня обнять, мама осмотрела моё лицо на предмет предметов кастомизации, которых не было неделю назад, после чего вздохнула и крепко прижала меня к себе. Я машинально обнял её, и Анита зарыдала: – Прости! Не надо было переводить тебя с домашнего обучения в обычную школу. Но я же хотела как лучше!

– Всё нормально, мам, – протянул я, и посмотрел в сторону окна. Мне было чертовски неловко от всей этой ситуации.

– Правда? – Анита не верящим взглядом посмотрела на меня. Я кивнул, и женщина растерянно отошла от меня. Видимо, мой аватар не любил долгие материнские объятия, потому как Анита медленно отошла к окну и кивнула на выход, мол «можешь идти». Не желая шокировать свою мать ещё больше, я коротко кивнул и вышел из комнаты. Пора менять звание своего персонажа с «редкостного мудака» на что-нибудь более авторитетное.

***

Гинис сидела на коленях перед небольшим фонтанчиком, верхушку которого украшал крест. На краях фонтана по всему небольшому периметру стояли свечи, большая часть которых сгорела почти полностью. Вокруг была аккуратная клумба с розами, правда, какими-то неправильными, по крайней мере я никогда не видел их без стебля. Просто из земли начиналась розетка из листьев, в которой был нежный цветок. Ещё дальше располагались могильные плиты, однако они были настолько близко, что даже если гроб вертикально поставить, то он не поместится под плиту. На каждой из них были имена и в конце "Гримм". Подойдя чуть ближе, я услышал, как девушка почти беззвучно молилась. Решив её не прерывать, я прокрался к деревянной лавочке чуть поодаль маленькой святыни. Минут пять Гинис просто повторяла одну и ту же молитву, после чего немного поменяла текст:

– Господи, иже есть на небесах, прошу, помоги этому неразумному дитя обрести то, в чём она так сильно нуждается. Аминь, – я изо всех сил старался не прервать смешком её обращение. Не поймите неправильно, раньше я считал, что религия – это такой поводок, которым одни люди управляют другими. Не сказать, что моё отношение к религии сильно изменилось до сего момента, просто для монашки передо мной её вера была единственной надеждой, и я не хотел её забирать. Если Александр есть в этом теле и просто отстранён от управления, то пусть хоть посмотрит, как выглядит простая человечность.

– И часто ты просишь его о чём-то таком? – спросил я. Услышав меня, Гинис вздрогнула и медленно повернулась. Как я и думал, она действительно плакала, пока молилась, а вкупе с несколькими синяками на личике, сейчас эта без сомнений красивая девушка казалась бессовестно изуродованной. Впрочем, отвечать мне монашка не спешила. Ладно, надо её разговорить. – Твоё имя с латыни переводится как лебедь. Это ведь твой тотем, да? – девушка в ответ несмело кивнула, а её тело пробрала крупная дрожь. – Давай я открою тебе небольшой секрет, – Гинис яростно замотала головой, отползая от меня.

– Дима, не надо. Это может сильно аукнутся, – извини Мария, но я хочу, чтобы она мне доверяла. По-другому не получится.

– Подойди сюда, присядь, – я указал на лавочку, на которой сидел сам. Девушка смотрела на меня так, словно на лавочке рядом со мной была работающая циркулярка, или что-то ещё опасное, на что садиться несовместимо с жизнью (здесь могла быть шутка про бутылку). Но, немного поколебавшись, она медленно подошла и осторожно села на самый краешек скамейки. У меня появилось желание набить морды тем, кто превратил гордую птицу в это. Начать бы с себя, вот только проблемно мне, будучи Димой, набить лицо Саше. Я положил руки на плечи девушки, отчего та попыталась вскочить, но не смогла, и усадил её нормально и поближе к себе. Примерно так, чтобы я мог её обнять… или удержать от бегства. – Гинис, не надо меня бояться. Я тебе обещаю, что я больше никогда не причиню тебе зла.

– Господин просто забыл. Когда господин вспомнит, господин не сдержит обещание, – ответила Гинис почти шёпотом. Она старалась не смотреть в мою сторону, решив, видимо, что, если её нахождение рядом со мной сведётся к минимуму, я ей ничего не сделаю. Печально, что за все те годы, которые над ней издевались, такая стратегия её ни разу не спасала.

– Да я и так всё помню, только немного не так, как надо. И мне чертовски хочется побить самого себя, да и всех остальных, что травили тебя, – монашка снова залилась слезами, почти неслышно всхлипывая. Она до сих пор считала, что это такая прелюдия к издевательствам. – Нет, ну я так не играю. Я тут исповедаться пришёл, а она меня боится. Тебя надо наказать, – услышав это, девушка обречённо опустила голову. – Сначала вот таким способом, – я коснулся кончиками пальцев боков девушки, начав щекотать её. Гинис, надо отдать ей должное, держалась достаточно долго, и когда я уже было отчаялся вытащить из неё хотябы улыбку, монашка таки не выдержала и залилась звонким смехом, извиваясь у меня в руках. Какая же она прекрасная, когда смеётся. Чтобы мои попытки вызвать смех не превратились в очередной, с точки зрения девушки, акт травли, я почти сразу же перестал её щекотать и, не давая опомниться, тут же обнял её, прижав к себе.