Уже два часа в пути. Алиса знала, что уговорить дядю остановить машину и примитивно сходить в кустики будет непросто. Удивительно, но он сдался быстро. Привычное «Девочки – направо, мальчики – налево». И все в кустах. Все по-быстрому, и тут пора бежать обратно, случайный взгляд… а в кустах лежит тело, все обернутое в плед, торчат только кеды, огромные, значит, это мужчина, и похож… на труп. Никаких признаков жизни. Короткое совещание у машины и как итог общее мнение – звонить в полицию. Это надолго: ждать, давать показания, еще, упаси Бог, доказывать, что ты ни при чем. Такая головная боль, а где ночевать, что делать?.. И коту под хвост так ожидаемая короткая поездка, все это склоняло к решению – надо валить. Что и сделали. Уже садясь в машину, Алиса чувствовала уколы совести: а вдруг живой, вдруг плохо, надо бы проверить, как-то нехорошо, неправильно. В машине стало душно от ора спорящих сторон, пока кто-то случайно не обратил внимание на идущего мимо автомобиля парня, который, ловко свернув плед, засунув его в рюкзак, замелькал огромными кедами по бровке дороги, профессионально перейдя на характерный шаг спортивной ходьбы. «Поехали!» – радостно закричали все и счастливые двинули назад в город. Неплохой старт новой жизни, которую Алиса после этой короткой поездки как раз и собиралась начать. Как там философы говорят: каждая проблема – это замаскированная возможность. «Проблему решили, пора приниматься за возможности», – не без иронии подумала она.

«Бабуля, открывай! Это я». Традиционный заход к бабушке сейчас был необходим Алисе. Ведь именно бабуля организовала ей «Нероновское детство», это когда детство – сплошная любовь, праздник, растешь без комплексов, на улыбке, все для тебя и каждый день тебе предлагают звезду с неба. Бабушка, веселая, с юмором, сильная, властная, красивая и неунывающая, худенькая и резвая для своих лет старушка, обожала внучку. В семье, посмеиваясь, называли бабулю Рабиновичем за еврейские корни и одноименную кухню, она же, не без юмора парировала: «Ну да. Иерусалимская казачка, в семье не без еврея»!

– Привет, Рабинович, – целуя старушку, шептала Алиса.

– Ну заходи, свободная женщина с ребенком! Вот что я тебе скажу, Алиса: не дергайся, разведенная женщина не спирт, хуже не становится, – причитала бабуля.

– Рабинович, ну вот скажи, у нас в семье мужики все вроде жен любили, причем очень! Я первая такая разведенка – вот к чему либерализм приводит. Свобода, делай «чё хошь», я голос не повышу, личные границы не нарушу, в телефон не загляну – и каков результат!

– Не возбуждайся, садись за стол, шейне пунем, красавица моя! – любя, восклицает она.

– Рабинович, можно я возьму пирожное? Мне нечего терять! – уныло канючу я.

– Только через мой суп! – вставляет свое любимое бабуля. – И это пройдет, встретишь лучше! – так и сыплет мудростями моя старушка.

– Это в нашем телевизионном болоте, где мужики как бабы, а бабы как мужики, очень сомневаюсь, – возражаю я.

– Алиса, ты главное гони тех, кто смотрит на тебя женатыми глазами, – повторяет бабуля.

– Легко сказать, – отвечаю я.

– Алиса, послушай меня, «Лошадь сдохла – слезь!» – это не евреи, это японцы сказали! – глубокомысленно изрекает Рабинович.

Не могу с ней не согласиться.

Моя верхняя одежда – купленная на распродажах куртка с английской надписью «Кладбищенский работник». Огонь! Сидит как новенькая. У англоговорящих к надписи могут быть вопросы, но таких, как показывает практика, в стране мало. Принарядившись, иду в церковь. Это моя последняя надежда. Как Митрополит Антоний Сурожский говорил, «в церковь люди приходят либо по доброй воле, либо Божьим сверлом». Я, конечно, сверлом. Накануне спала плохо, снилось, что именно здесь найду человека и свою судьбу.

– Ха-ха, «говорите и вы» – шепчу бабушкино любимое, намекая себе на абсурдность таких мыслей. Хорошо на душе, церковный хор звучит прекрасно, и место чудесное, место силы, хочется ходить сюда, стоять со старушками и радоваться. И тут боковым зрением вижу входящего мужчину, который присоединяется к нам. Шикарный, в начищенных до блеска ботинках, с модной трехдневной щетиной, двигаясь с особой грацией аристократа или просто мужчины, умеющего носить вещи, обходит все иконы, с чувством прикладываясь к ним! Трясу головой. Может мне это снится, просто наваждение какое-то. Мужчина элегантно раскланивается со знакомыми в толпе прихожан. Я растеряно вижу, как пухленькие ангелочки с росписи купола собора, улыбаясь, подмигивают мне, словно говоря: «Не верила? Вот и получай мэна!»

Бегу на работу, улыбаюсь. Вспоминаю, какого мужчину встретила и где, в церкви, среди милых старушек. В монтажных предэфирная суета, опять лажа с титрами, в простом написании фамилии и имени губернатора несколько опечаток.

– Но почему всегда на губернаторе? – вздыхаю я.

Мелькают тексты, видеофайлы. В студии все привычно нервно.

Господи, на что уходит моя жизнь! – уныло восклицаю я.

Уже поздним вечером звоню в квартиру, открывает дверь еще один персонаж в моей жизни, похоже, главный – моя свекровь. Десять лет назад, когда мы расстались с мужем, она осталась со мной и внучкой. Вот так и живем вместе, это моя команда мечты, плюс Рабинович в другом конце города. И всем им нужна я, их Крепость – так они дружно прозвали меня. Я же, поправляя их, определила себя Председателем местного колхоза, где все по любому вопросу идут только ко мне. И никак иначе!

– Привет, телевизионный работник! – радостно запричитала свекровь.

– Привет, графинюшка! – целую ее, заходя в дом.

– Анна опять не сделала все уроки! – она делает робкие попытки нажаловаться на дочь.

– Ну, будить уже не гуманно! – устало отвечаю ей я.

– Я пыталась читать ей «Войну и мир» вслух во время обеда, она слушала. И, вообще, кричала, что старик неплохо пишет, чтобы читала дальше, – отчитывается она.

– Вот видите, внучка ваша не безнадежна! – замечаю я.

– И еще мы занимались сольфеджио, старый рояль совсем не звучит, вызвала настройщика. Сказал, что моль съела войлочные прокладки, – докладывает графинюшка.

– И сколько? – с тревогой спрашиваю я.

– Четыре тысячи, – отвечает с испугом свекровь.

– Всего то. Рублей? – у меня сомнения.

– Нет, евро, плюс скидка как пенсу, – обреченно замечает она.

– Боюсь, что живая музыка в доме появится нескоро! – философски замечаю я.

– Тогда иду слушать симфонию Малера, по радио передают, очень расслабляет, – заявляет свекровь. – Да, и вот пенсия, возьми, позволила себе только «папитоски» и пару лекарств, – продолжает свекровь и с гордостью из кармана халата достает две пятитысячные купюры и быстро сует мне в руки.

– Обожаю, спасибо, – растроганно шепчу я. – А я, кстати, через воскресенье приглашена на свадьбу детей наших общих друзей, общих с моим бывшим мужем и вашим сыном, – уточняю я.

Так называемые «друзья» после развода забыли меня, отвергли за непрестижность, но что-то пробило, и пригласили на свадьбу отпрысков. Наверное, думали, что откажусь и не приду. Ой, опять будут там кичиться богатством, меряться членами, марками автомобилей и любовницами, остальное у этих рано облысевших, постаревших и обрюзгших мэнов не в ходу. И среди этой богатой пошлости буду я, скромный телевизионный трудяга, с привычным отсутствием денег, обычным нервяком «Как дожить до зарплаты?». Тяжкое испытание для меня, но характер требует идти и дать им бой! Охренеть можно от этого характера, начинаю действовать, пока умозрительно, просто придумываю тысячу вариантов, как прийти не одной.

– Дайте поносить ваше английское маленькое платье тети Маро, – прошу свекровь я.

Уже несколько поколений женщин семьи, все мы, выглядим неотразимо в нем, буду изображать стиль «old money», будто живу в нем отродясь. Платье есть, но, вот беда, мужика нет. Идти надо парно. А с кем пойти! Стандартная ситуация! Как всегда, начинаю фантазировать: вот бы завалиться к друзьям с незнакомцем из церкви – умрут от зависти. Решено, в воскресенье иду на службу! И пленяю незнакомца. Если получится, случится чудо!