Раненые, находившиеся вне помещений госпиталя, под открытым небом, большей частью обслуживались фельдшерами, медицинскими сестрами, иные просто санитарками, а то и просто помогали сами себе. Им не хватало пресной воды. Они не получали и горячей пищи. Дни стояли жаркие, без единого облачка и дуновения ветра. В воздухе висел рыжий туман пыли и дыма. Рвались снаряды и мины… Раненых привозили и приводили в течение круглых суток. Особенно усиливался приток их по ночам»[438], – вспоминал врач И.С. Ятманов.
Для этих людей, получивших ранения при защите Севастополя, мест на подводных лодках, самолетах и катерах не нашлось. Командиры, долгом которых было спасение подчиненного личного состава, их бросили. И только врачи и фельдшеры, медсестры и санитарки остались верны своим подопечным до самого конца. Почти все они остались в Севастополе, разделив с ранеными их судьбу, кто-то погиб, кто-то попал в плен.
В 22.00 в районе 35-й батареи всплыла в надводное положение подводная лодка Щ-209. Неподалеку от нее в 150–200 м от берега покачивалась на волнах Л-23.
1 июля
Схемы № 12 и № 13
После окончания последнего Военного совета СОРа началась лихорадочная подготовка к частичной эвакуации командного состава. В штабе началась подготовка списков, назначались старшие. В них попали от флота – 77 человек, от армии – 78. Еще 70 мест было предоставлено партийному и советскому активу Севастополя. Командиры связи спешно разыскивали нужных людей и направляли их на 35-ю батарею, откуда они должны были организованно отправиться, кто – на самолет, кто – на подводную лодку, кто – на катера (гражданские лица). Лица, подлежавшие эвакуации, получали специальные талоны на посадку, подписанные Ф.С. Октябрьским и Н.М. Кулаковым.
Район батареи был поставлен под особую охрану. Внешний периметр охранял батальон автоматчиков. Прибывшая в Севастополь парашютная группа особого назначения авиации Черноморского флота под командованием старшего лейтенанта В.К. Квариани была усилена за счет гарнизона батареи и доведена до роты. Ее переименовали в группу особого назначения флота и возложили на нее обязанности по охране внутренних помещений 35-й батареи и Херсонесского аэродрома.
С Херсонесского аэродрома вылетели последние боевые самолеты – 3 Як-1, 3 И-16, 1 И-153 и 1 По-2. Самолеты, отремонтировать которые не было возможности, были сброшены в воду. С этого времени части Приморской армии остались без поддержки с воздуха, а немецкая авиация получила полную свободу действий. К слову сказать, в ночь на 1 июля авиация флота и Северо-Кавказского фронта сделали соответственно 32 и 16 самолето-вылетов, но существенно повлиять на обстановку в воздухе в районе Севастополя они, конечно же, не могли.
В ночь на 1 июля на Херсонесском аэродроме совершили посадку 13 самолетов «Дуглас» Московской авиационной группы особого назначения. Ею командовал майор М.В. Коротков, военком – батальонный комиссар И.М. Карпенко. Они доставили боеприпасы и продовольствие в осажденный город, а обратным рейсом должны были вывезти командование флота.
Скрыть начало эвакуации командного и начальствующего состава от собравшихся вокруг 35-й батареи и Херсонесского аэродрома людей не удалось. Вокруг летного поля собралась большая толпа военных и гражданских, мужчин, женщин с детьми, раненых. Они видели изготовившиеся к взлету самолеты и окруживших их кольцом автоматчиков. Как только открылись дверцы и были вывалены трапы, началось волнение, все больше людей протискивалось поближе к самолетам в надежде на посадку.
Майор Ф.А. Попов, который должен был руководить посадкой, впал в панику и забрался в первый же самолет[439]. Немногочисленная охрана была не в состоянии долго удерживать толпу, и, как только прошла основная группа эвакуируемых, остальные смяли узенький коридор и вывалилась на летное поле. Часть командиров, начальников и партийных работников была отрезана.
Те, кто уже вышел на летное поле, поспешили к самолетам. Порядок посадки был нарушен, началась толчея и паника. Высшему комначсоставу и партработникам возможность улететь обеспечивали охранники-автоматчики, остальные прорывались к самолетам сами. Уже у третьего самолета за право посадки началась форменная драка[440], у остальных обстановка была ненамного спокойнее.
Адмирал Ф.С. Октябрьский, дивизионный комиссар Н.М. Кулаков, интендант 1 ранга А.П. Ермилов и еще несколько человек должны были вылететь на ПС-84, заблаговременно спрятанном в отдельном капонире, в другой части аэродрома. Около 1.00 они вышли с 35-й батареи через правый командно-дальномерный пост и, стараясь не привлекать к себе внимание, направились на посадку. На адмирала Ф.С. Октябрьского, чтобы спасти его от «вражеской агентуры», надели штатский плащ.
Но осуществить свой замысел высшему командованию СОРа не удалось. Группу командиров заметили, а командующего флотом узнали, и то, что он был одет в гражданскую одежду, еще более возбудило толпу. На адмирала и его сопровождающих посыпались обвинения и угрозы. Раздались выстрелы.
Неизвестно, чем бы все закончилось, но положение спас военком 3-й Особой авиагруппы полковой комиссар Б.Е. Михайлов, который должен был улететь вместе со своим командиром полковником Г.Г. Дзюбой. Желая успокоить толпу, комиссар громко прокричал, что командование улетает, чтобы организовать эвакуацию, а сам он остается для того, чтобы ее обеспечить ее здесь. Действия Б.Е. Михайлова дали возможность командующему флотом и сопровождавшим его командирам и политработникам спастись.
Как указывал в своих воспоминаниях бывший летчик 3-й Особой авиагруппы В.И. Раков, на решение комиссара повлиял, возможно, один факт из личной биографии Б.Е. Михайлова. В 1941 г. он был обвинен в трусости, когда прибыл в тыловой штаб для личного доклада[441], и не исключено, что летом 1942 г. он попросту не хотел повторения той ситуации.
Но всю оставшуюся жизнь адмирал Ф.С. Октябрьский был благодарен не ему, а дивизионному комиссару Н.М. Кулакову и начальнику Особого отдела Н.Д. Ермолаеву. В своих воспоминаниях он записал, что они организовали «по указанию из Москвы вывоз меня из ГБ после решения Ставки об оставлении нами Севастополя. Вывез меня и со мной ряд товарищей на единственном оставшемся на Херсонесском аэродроме самолете в кошмарной обстановке при сплошной стрельбе, огне разрывов. Это особая, именно особая, заслуга т. Ермолаева Н.Д. и Кулакова Н.М.»[442].
В 1.40 из Севастополя улетел последний транспортный самолет ПС-84 № Л3996 старшего лейтенанта М.С. Скрыльникова. На нем в Краснодар отправились адмирал Ф.С. Октябрьский, комиссары Н.М. Кулаков и М.Г. Кузнецов, начальник управления тыла армии интендант 1 ранга А. П. Ермилов, заместитель начальника Политуправления флота бригадный комиссар И.В. Маслов, полковник Г.Г. Дзюба, командир 25-й дивизии генерал-майор Т.К. Коломиец и командир 172-й дивизии полковник И.А. Ласкин. Всего воздушным путем было вывезено 232 человека командного, политического и начальствующего состава и 49 раненых (по другим данным, 222 и 29 человек соответственно), а также 3490 кг ценных грузов[443]. 1 июля около 5.00 все самолеты благополучно приземлились на аэродроме в Краснодаре.
Готовясь к эвакуации, адмирал Ф.С. Октябрьский предполагал, что с посадкой на самолеты могут возникнуть сложности. Поэтому он предусмотрел запасной вариант – отплытие на подводной лодке Л-23. Адмирал В.Г. Фадеев должен был дождаться особого сигнала и только после его получения имел право уходить от причала.
Столь же трагично происходила посадка на подводные лодки Щ-209 и Л-23. В 1.30 из 35-й батареи через левый командно-дальномерный пункт стали выходить генералы И.Е. Петров, Н.И. Крылов и П.А. Моргунов, комиссары Чухнов и Вершинин, а с ними еще ряд командиров и политработников армии и береговой обороны. По дороге потеряли начальника артиллерии береговой обороны подполковника Б.Э. Файна, ждать и искать его не стали и сразу пошли на посадку. По дороге попросил разрешения отлучиться на 3–5 минут начальник штаба береговой обороны полковник И.Ф. Кабалюк. Генерал П.А. Моргунов предупредил его, что дорога каждая минута, намекая, что в случае чего его никто ждать не будет. Полковник все же ушел и на лодку не явился[444].
