В дивизиях к концу дня осталось по 300–400 бойцов, в бригадах – по 100–200. Из 50 батарей береговой обороны осталось 15, но и на них было недостаточно боеприпасов. Количество погибших и раненых за 29 июня уже не поддавалось учету. Резко возросло количество попавших в плен, что было явным признаком надвигавшейся катастрофы.

В 19.00 и.о. начальника отдела плавсредств и гаваней капитан 2 ранга И.А. Заруба получил приказ начальника штаба СОР капитана 1 ранга Васильева уничтожить все суда, которые невозможно поставить на ход. Приказ был выполнен в ночь на 30 июня, при этом килектор, часть барж и буксиров были только притоплены, так как подрывать их было нечем[395].

30 июня

В ночь на 30 июня Военный совет Черноморского флота, а также штабы Приморской армии и береговой обороны перебрались на 35-ю батарею. Как отмечал генерал П.А. Моргунов, адмирал Ф.С. Октябрьский «очень переживал, как и все мы, и не мог скрыть свое плохое настроение»[396]. Угнетенное состояние командующего флотом отмечал и член Военного совета дивизионный комиссар Н.М. Кулаков. Отправляясь на запасной командный пункт, адмирал Ф.С. Октябрьский спросил его:

– Ты считаешь, что дело идет к развязке?

– Получается так, Филипп Сергеевич, и мы уже не можем этого изменить[397], – ответил комиссар.

Началась подготовка к эвакуации, с фронта приказом без объяснения причин отозвали командиров дивизий и военкомов. Решение об отзыве командного состава сыграло самую пагубную роль в состоянии обороны. В 1989 г. бывший политрук Е.А. Звездкин, не получивший возможность выступить на военно-исторической конференции, написал письмо в ее президиум. В нем, в частности, говорилось, что «главная причина трагедии в том, что произошло нарушение управления войсками армии, которое началось 29 июня и закончилось 30 июня 1942 года массовым, беспорядочным отходом армии с оборонительных рубежей на мыс Херсонес. Штаб СОРа (Васильев и Штейнберг) 29 июня передали всем частям распоряжение: «Всему высшему и старшему офицерскому составу, а также штабам к исходу дня 29 июня быть на 35-й батарее для эвакуации». Это распоряжение вызвало цепную реакцию: за высшим и старшим офицерским составом последовал средний и младший состав. Войска, оставшиеся без своих начальников, не зная, что для них эвакуации не будет, начали толпами уходить на Херсонес вслед за своим начальством. На Херсонесе их никто не ждал, никто не встречал, не учитывал, т. к. весь офицерский состав был в переполненном до отказа подземелье 35-й батареи, где они ожидали эвакуации»[398].

В результате прорыва противником рубежа по Сапун-горе и выс. Карагач, а также высадки им десанта через Северную бухту положение Севастополя стало критическим. Но говорить о безнадежности положения было еще рано. К началу боев 30 июня сектора СОРа заняли следующие рубежи обороны:

– I сектор (остатки 388-й дивизии, 109-я дивизия и 9-я бригада морской пехоты): выс. 85, 2 – Балаклавское шоссе – ветряк ЦАГИ – восточнее Георгиевского монастыря;

– II сектор (386-я дивизия, 7-я бригада морской пехоты, часть 142-й бригады): от Английского кладбища (искл.) до истоков Хомутовой балки;

– III сектор (остатки 25-й дивизии, 3-го полка морской пехоты и некоторые подразделения 138-й бригады): от редута «Виктория» до Английского кладбища;

– IV сектор (остатки 95-й дивизии, 79-й и 138-й бригад и 2-го полка морской пехоты): от южного берега Северной бухты через Камчатский люнет и Малахов курган до редута «Виктория»[399].

В резерв были выведены сводный полк береговой обороны (находился в самом Севастополе), один батальон 142-й бригады, один батальон из частей летного состава, один из химических и специальных частей береговой обороны и еще три – из различных частей Приморской армии.

К утру в районе 35-й батареи было сосредоточено большое количество артиллерии, оставшейся без боеприпасов. Часть из них была поставлена на позиции в готовности открыть огонь, когда поступят снаряды. Продолжали действовать еще 5 батарей береговой обороны – № 35, 8, 18, 14, 701. Некоторые из них в ходе отступления советских войск предшествующим днем оказались в непосредственной близости от передовой и теперь изготавливались для ведения огня по наземным целям. Также в район 35-й батареи и мыса Херсонес стали свозить раненых, к утру 30 июня их здесь уже насчитывалось несколько тысяч. Возможностей оказать им соответствующую медицинскую помощь и эвакуировать на Большую землю уже не осталось.

Северный сектор

Схемы № 11 и № 12

В ночь на 30 июня Абве-группой-201 была проведена частная операция в полосе наступления 16-го пехотного полка 22-й дивизии. Из числа военнопленных были подготовлены две группы, каждая состояла из одного офицера и 11 солдат. Первую, набранную исключительно из грузин, возглавил Р. Мачавариани, вторую – из русских, грузин, армян, черкесов и осетин – обер-лейтенант Киресашвили. Их переодели в форму Красной Армии, и они должны были представляться как патруль НКВД. Общее командование осуществлял обер-лейтенант Шлегель.

Перед группами была поставлена задача очистить Килен-балку от укрывшихся в ней бойцов и команидров и тем самым облегчить 16-му полку дальнейшее наступление. Операция прошла почти без потерь, если не считать 4 раненых, удалось добиться существенного успеха. Первая группа взяла в плен 55 бойцов и 4 командиров, вторая – 16 бойцов. Среди них оказался начальник штаба 345-й дивизии майор В.Г. Писменный[400].

В 9.30 батальоны 24-й дивизии возобновили наступление. Для советской обороны наиболее уязвимыми были два участка – у Килен-балки и у Хомутовой балки. В первом случае противник вел бой уже внутри тылового рубежа, успешно прорываясь внутрь крепости. Во втором случае ось немецкого наступления пролегала между тыловым рубежом обороны и сапунгорским. Здесь для противника сохранялся шанс нанесения рассекающего удара с быстрым выходом к м. Херсонес.

За ночь с 29 на 30 июня 50-я дивизия на фронте своей обороны не отмечала никаких особенных изменений. Только артиллерийский обстрел был более оживленным, чем за последние дни, и авиация чаще, чем обычно, бомбила передовые линии. В 3.20 наблюдатели отметили «огромный взрыв в районе северной оконечности Чертовой балки, большой отрезок скалы взлетел на воздух и закрыл видимость на километр». Поначалу немцы предположили, что взрыв был следствием налета авиации, во время которого одна из бомб вызвала детонацию[401].

Действительность оказалась гораздо более трагической, породив одну из мрачных и до сих пор болезненных тем в истории последних дней обороны Севастополя. Широкая советская общественность узнала о них из нескольких предложений, опубликованных в послевоенных воспоминаниях Э. фон Манштейна. В его изложении события выглядели так:

«Рано утром 29 июня должно было начаться генеральное наступление на внутреннюю часть крепости… Уже 28 июня 50-й дивизии удалось форсировать реку Черная в нижнем течении и занять Инкерман. Здесь произошла трагедия, показавшая, с каким фанатизмом боролись большевики. Высоко над Инкерманом поднималась длинная, уходящая далеко на юг скалистая стена. В этой стене находились огромные галереи, служившие в Крыму винными погребами для заводов шампанских вин. Наряду с большими запасами этого напитка большевики создали здесь склады боеприпасов; кроме того, эти помещения использовались ими для размещения тысяч раненых и бежавшего гражданского населения. Когда наши войска прорвались в населенный пункт Инкерман, вся скала за населенным пунктом задрожала от чудовищной силы взрыва. Стена высотой примерно 30 м обрушилась на протяжении 300 м»[402].