Горчаков был уверен в провале затеянных западными державами реформ: «Оттоманская империя сегодня более слаба и порабощена, чем когда-либо. Реформы, которые должны вывести ее на уровень европейской цивилизации, неохотно предоставленные и принятые с отвращением как турками, так и райей, могут добавить лишь новые элементы распада к тем, что уже изнуряют империю»^[594]. Вскоре последовала констатация: торжественно провозглашенные реформы не оправдали возлагавшихся на них надежд, администрация, особенно в отдаленных провинциях, занимается вымогательствами, назревают кровопролитные конфликты^[595]. Даже в Лондоне приходили к мысли, что балканцы жаждут сбросить с себя вериги зависимости и сравнивали долголетние усилия Форин-офис по сохранению статус-кво в Юго-Восточной Европе со схваткой Дон Кихота с ветряными мельницами. По мнению члена парламента Д. Андерсона, «бороться за Турцию значит бороться за империю тирании, жестокости, рабства и всех тех пороков, что отвратительны нашему народу»^[596]. Но то были отдельные голоса, дипломатия же продолжала катиться по накатанной дорожке.

В завершение всех бед Турция в окружении покровителей докатилась до сумы. Займов понахватали, где только можно. Государственный долг к 1873 году достиг фантастической по тому времени суммы в 5,3 миллиарда франков, из 380 миллионов годового дохода 300 требовалось выплачивать по процентам и в счет погашения^[597]. Появился Оттоманский банк с англо-французским капиталом.

Правительство утратило контроль над финансами. В 1870-е годы произошло банкротство державы.

* * *

Гласно Горчаков выступал лояльным поборником хатт-и-хумаюна 1856 года и обозначенных в нем прав христианского населения, что предоставляло возможность надзора за местной администрацией, о чем министр и наставлял консулов: «на правовой базе хатт-и-хумаюна» они должны способствовать объединению народов на почве осознания «приобретенных прав, действуя, однако, с осторожностью, дабы не спровоцировать преждевременно волнений, и заботливо сообразовывая свое поведение с духом мирного договора»^[598]. В соблюдении Парижского трактата Горчаков обрел рычаг давления на Высокую Порту и, как быстро обнаружилось, на ее западных покровителей, не собиравшихся строго следовать ни букве, ни духу своего деяния.

Обратимся к конкретике.

Первый удар по трактату нанесли его горячие поборники, румынские унионисты. На самом конгрессе А. Валевский сочинил небылицу, будто уния Дунайских княжеств будет способствовать укреплению Османской империи. Никто этой басне не поверил, великий везир Али-паша заявил, что румыны, добившись объединения, возмечтают о независимости и он сам, будь румыном, помышлял бы о том же.

Борьба за унию переместилась на румынскую почву. Немалый административный ресурс, которым располагала Высокая Порта, был брошен на чашу весов сепаратизма. Во главе управления княжествами стояли назначенные султаном наместники (каймакамы). Цель заключалась в том, чтобы добиться избрания в состав чрезвычайных собраний (диванов ad hoc), призванных выразить пожелания населения, заведомых противников унии. Имена сторонников объединения вычеркивались из списков избирателей, полиция устраивала в их домах обыски, их запугивали, некоторых подвергли аресту под надуманными предлогами. Особый произвол властей царил в Молдавии – здесь сторонников раздельного существовании княжеств насчитывалось больше, чем в Валахии. Многие жители боялись, что объединение обернется присоединением княжества к более населенной и сильной соседке. Крупные бояре опасались быть отодвинутыми на второй план в новом государстве, купцы и ясские горожане полагали, что с перенесением столицы в Бухарест их город захиреет, представители интеллигенции не одобряли латинизаторских увлечений унионистов в языке, в молдавских городах власти выводили на улицы военные и полицейские силы, дабы продемонстрировать правительственные ресурсы. В селах, среди поголовно неграмотных крестьян, велся «сбор подписей» в поддержку власти, каждый должен был приложить к бумаге обмакнутый в чернила палец, рядом с чернильницей для убедительности лежали розги.

Поскольку обращаться к властям с протестами было бессмысленно, унионисты решили бойкотировать выборы и просили защиты у комиссаров держав. Представители Франции и России их поддержали. Каймакам проигнорировал их демарш, заявив, что обязан реагировать лишь на акцию держав в полном составе, а в данном случае британец и австриец, не говоря уже о турке, «не замечали» творившегося произвола. Сепаратисты одержали «победу» на выборах в диван, ибо оппозиция их бойкотировала.

Естественно, что о творившихся в Молдавии безобразиях стало известно посольствам и миссиям держав в Константинополе. Скандал принял международный характер, к А. П. Бутеневу и К. Э. Тувенелю присоединились их коллеги, представлявшие Пруссию и Сардинию, нарастало движение за объединение Италии и Германии, симпатии общественности этих стран принадлежали их румынским единомышленникам. Четыре дипломата выступили с протестом против фальсификации выборов в Молдавии и потребовали их отмены. A. M. Горчаков позволил себе слегка помечтать: на румынской почве развалятся остатки воевавшей против России коалиции.

4 августа 1857 года Тувенель, по согласованию со своими коллегами, объявил о разрыве дипломатических отношений с Высокой Портой. В тот же день затребовали свои паспорта Бутенев, пруссак и итальянец. Мир замер: что же произойдет?

А ничего…

Перебравшийся было на борт посыльного судна «Аяччо» Тувенель, покачавшись несколько дней на волнах Мраморного моря, вернулся в посольский особняк. Наполеон решил, что зашел в размолвке с Великобританией слишком далеко, а сам посол считал, что операция осуществлена шиворот-навыворот, следовало сперва договориться с британцами о пределах допустимого самовольства и лишь потом действовать. Кабинет ее величества был по горло занят подавлением великого восстания в Индии и тоже не жаждал ссоры с наполеоновским режимом. Император со свитой навестил королеву Викторию в городе Осборн на острове Уайт, ее любимом месте летнего отдохновения.

Королева и принц-супруг Альберт удалились со сцены после первых же бесед протокольного характера, переговоры вели премьер-министр Г. Д. Пальмерстон и глава Форин-офис Д. Кларендон. В достигнутой договоренности предусматривалось, что Молдавии и Валахии следует обзавестись одинаковыми законами и сходными учреждениями. Эта процедура объявлялась административным объединением княжеств. Каждое из них сохраняло своего господаря, законодательное собрание, армию, административную и судебную системы. Боярство подлежало ликвидации, прежнее сословное представительство в законодательных собраниях заменялось высоким имущественным цензом. По замечанию А.Дж. П. Тэйлора, Франция в Осборне дезавуировала свою политику. Сепарация Молдавии и Валахии сохранялась.

A. M. Горчаков назвал англо-французскую сделку оштукатуриванием старого здания, Александр II расценил ее как комедию: «Император Наполеон во время своих переговоров в Осборне совершенно отказался от плана политического объединения Молдавии и Валахии», – гласила официальная оценка. Сходные формулировки встречались в австрийской дипломатической переписке, которая регулярно и успешно расшифровывалась в ведомстве на Певческом мосту^[599]. Маленький Бонапарт не только предал своих восторженных румынских поклонников, но и надул правительства России, Пруссии и Сардинии.

Единственной уступкой с британской стороны явилось согласие на отмену фальсифицированных выборов в Молдавии. В Стамбуле соответствующий «совет» британского посла был немедленно принят к исполнению. Повторять прежнюю инсценировку с голосованием ни у Высокой Порты, ни у местных сепаратистов не было ни сил, ни возможностей. Унионисты в новом собрании получили большинство голосов. Диваны в Яссах и Бухаресте выработали пожелания столь сходные, что рождалась мысль о тесном контакте между их членами. И главным в обеих программах значились пункты об объединении двух княжеств в государство под именем Румыния, о приглашении на престол иностранного принца, о введении в стране наследственной монархии. Оставалось добиться поддержки пожеланий со стороны держав-гарантов.