Все сказанное относится лишь к узкой социально активной части общества. Крестьянство, его громадное большинство, неграмотное и поглощенное заботой о хлебе насущном, столь высокими материями не занималось. В его среде рос протест в связи с растущим малоземельем и недовольство боярским произволом.

Февральское 1848 года восстание в Париже немалочисленная румынская колония во Франции, состоявшая в основном из студентов, приняла близко к сердцу. Их делегация нанесла визит поэту А. Ламартину, занявшему пост министра иностранных дел в революционном правительстве. Тот принял румын приветливо, пожелал им успехов в свержении существовавшего строя, но воздержался от принятия каких-либо обязательств, он с ними душой и сердцем. В беседе с российским послом Н. Д. Киселевым Ламартин держался иначе: Франция заинтересована в добрых отношениях с Петербургом и не собирается помогать мятежникам, в том числе румынским.

Молодые энтузиасты из княжеств, посетившие поэта-министра, не обратили внимания на сдержанность его ответа, в котором пылкость тона сочеталась с полным отсутствием чего-либо конкретного в смысле обещания поддержки. В эмигрантской среде даже возникли разногласия: одни считали нужным выступать немедленно, другие советовали подождать, пока помощь со стороны латинской сестры не обрисуется реально.

А события шли своим чередом. В Молдавии ситуация сложилась тяжелая и взрывоопасная. В 1847 году на страну обрушилось двойное бедствие: засуха, выжегшая поля, и нашествие саранчи, пожравшей то, что на них уцелело. Не прекращались выступления крестьян против помещичьего гнета, торговцы протестовали против боярских привилегий, мелкие и средние бояре, отстраненные от власти, – против самоуправства нескольких семейных кланов, «великие бояре» – против камарильи князя Михаила Стурдзы.

27 марта (9 апреля) 1848 года в ясской гостинице «Петербург» состоялось собрание с участием тысячи представителей разных сословий, включая ремесленников. После бурных прений оно избрало комитет, вручивший господарю «Петицию-прокламацию». Она содержала призыв неукоснительно соблюдать Органический регламент, иными словами – законы, беззастенчиво попираемые властями. В ней говорилось о гарантиях неприкосновенности личности, об отмене телесных наказаний и цензуры, преобразовании школы, введении принципа ответственности правительства, освобождении политзаключенных, образовании национальной гвардии. В самой общей форме упоминалось об улучшении участи крестьян; об отмене барщины – ни слова^[503]. Это была программа реформ компромиссного характера, отражавшая состав собравшихся, придерживавшихся разных взглядов. Представителей промышленной буржуазии среди них не было по причине отсутствия таковой в княжестве.

Господарь Михаил Стурдза с перепугу принял 33 из 35 пунктов «Петиции-прокламации», но быстро опомнился и приступил к расправам – подавил очаг сопротивления в виде баррикады в Яссах, арестовал не успевших бежать «смутьянов» и объявил «возлюбленным подданным», что «недостойные люди с мятежным складом» утихомирены и порядок восстановлен^[504]. Он грешил против истины – в селах волнения не прекращались, участились случаи отказа выходить на барщину, появились брошюры с требованием проведения реформ. Стурдза обратился к Николаю I с просьбой о вводе в княжество царских войск.

Россия вовсе не отвечала тому образу агрессивного абсолютизма, который приписывали ей за рубежом. В 1848 году ее постигли бедствия почти апокалиптические – засуха, неурожай, эпидемия холеры, нашествие саранчи. Сушь способствовала распространению пожаров, многие города и тысячи сел погорели. В казне – пустота, «не знаю, право, как вывернуться к смете, теперь уже не досчитывается более десяти миллионов! Ужасно. Надо беречь каждую копейку, везде обрезывать, где только можно», – жаловался государь в письме к И. Ф. Паскевичу^[505]. В плане международном – полнейшее одиночество, друзья-союзники, король Пруссии и кайзер Австрии, еле держались на тронах под натиском «верноподданных». Пускаться в карательный поход по зарубежью представлялось дикой авантюрой. Было решено «оставаться в оборонительном, почти кордонном состоянии, обращая самое бдительное внимание на собственный край, дабы все попытки дома укрощать в самом начале», и разработать план защиты от революции на рубежах реки Вислы. К. В. Нессельроде инструктировал посла в Париже: «Россия желает мира в Европе. Она не намерена вмешиваться во внутренние дела Франции»^[506]. Но при этом было наделано столько шума, обрушены такие громы и молнии на бунтовщиков, что Европа уверовала – самодержец собирается конно, людно и оружно на них двинуться.

Император Николай не спешил откликнуться на призыв князя М. Стурдзы о вводе войск в Молдавию, он не хотел бросать тень на свой имидж покровителя и защитника православных. Но дальше произошло нечто, с точки зрения здравого смысла необъяснимое: войска переправились через реку Прут, не имея на то царского приказа, а по вызову генерал-майора А. О. Дюгамеля, российского комиссара в княжествах, которому за каждым углом мерещилась революция. В довершение всего командовавший ими генерал Герценцвейг, решив, что он нарушил волю императора, пустил пулю в лоб. Его отряд получил приказ возвращаться в Бессарабию. Но из Валахии и из Трансильвании поступили сообщения о событиях гораздо более серьезных, чем молдавские, и войска с места не двинулись.

9 (21) июня в селении Ислаз на западе валашского княжества просветитель и журналист И. Элиаде-Рэдулеску зачитал перед собравшимися крестьянами и ротой выстроившихся солдат составленную обществом «Фрэцие» прокламацию, содержавшую программу преобразований: административная и законодательная независимость княжества (то есть его автономия), равенство граждан перед законом, свобода слова, собраний и печати, образование национальной гвардии, бесплатное обучение детей до 12 лет, проведение «прямых, свободных и широких выборов» в Учредительное собрание, избрание господаря на пять лет (что, по сути дела, превращало его в президента), отмена барщины и наделение крестьян землей за выкуп. Несмотря на некоторые умолчания (о размере крестьянских наделов и условиях их приобретения, об избирательном цензе), прокламация являлась выдающимся документом буржуазно-демократического содержания.

11 (23) июня набатный колокол прозвучал в Бухаресте. Несметная толпа горожан и крестьян соседних сел двинулась ко дворцу. Ни войска, ни полиция не оказывали сопротивления. Господарь Георге Бибеску, сидя в окружении членов революционного комитета, подписал Ислазскую прокламацию, превратившуюся в конституцию Валахии. Видный радикал К. Росетти предавался ликованию: «Бояре, священники, ремесленники – все обнимаются, кричат и плачут от радости»^[507]. Он заблуждался: ликовали далеко не все, а если плакали, то не от радости, а от горя. Князь Г. Бибеску, поразмыслив, удалился в «изгнание» в соседнюю Австрию, лишив революцию полезного легального прикрытия, а бояре, утерев слезы, учинили два заговора, быстро подавленные, – солдаты отказались стрелять в народ.

Митрополит Неофит, назначенный главой правительства, саботировал осуществление Ислазской программы.

28 июня (10 июля) по столице распространились слухи о готовящемся вторжении царских войск, панические и лживые. Николай I введенный в Молдавию 5-й корпус двигать дальше не собирался: «Укротив мятеж в Молдавии, я хочу воротить войска свои и ни в коем случае не переходить через Серети и вступать в Валахию», – делился он своими мыслями с И. Ф. Паскевичем^[508]. Но у страха глаза велики, членов правительства как ветром сдуло из Бухареста, они поспешили укрыться в Карпатских горах, что произвело большое впечатление в Петербурге, – у этих господ, решили в Зимнем дворце, нет ни корней, ни опоры в народе, «дух мятежа в массы не проник», сопротивления ожидать нечего^[509].

Номинальный глава правительства митрополит Неофит остался в Бухаресте. Он известил изумленных жителей в расклеенных по улицам объявлениях о бегстве «мятежников» и восстановлении в городе порядка.