Наконец, особую позицию в дни антижирондистского выступления заняла секция Бон-Консей. Активисты этой секции были застрельщиками секционного движения накануне восстания 10 августа 1792 г., проявили они себя и в мартовские дни, выдвинув свой план действий. 10 марта собрание секции решило направить в Конвент делегацию, потребовать ареста Бриссо, Петиона, Бюзо, Гюаде, Верньо и др. и предания их суду революционного трибунала, создание которого было накануне декретировано. Именно эта идея — не просто отзыв жиронд стских лидеров, а их осуждение, политический процесс над ними, подобный суду над Людовиком XVI, — возобладала в программе восстания 31 мая 1793 г., когда секция вновь оказалась в авангарде.
Итак, в той или иной форме, стараниями различных лиц и групп идея устранения жирондистов из Конвента превратилась в замысел народного восстания, которому еще надлежало обрести массовую поддержку, чтобы воплотиться 31 мая в акт изъявления воли тысяч и тысяч парижан. Вот почему выступления 9–10 марта при всей незначительности числа их участников следует считать этапом на пути к победоносному антижирондистскому восстанию, его «прелюдией»{43}. Непосредственно события заметно воздействовали на ход партийной борьбы в Конвенте.
В критический момент 8–11 марта лидеры якобинцев выдвинули в Конвенте широкую программу мобилизации сил для упрочения завоеваний революции. Она содержится в речах Робеспьера о необходимости усиления власти Конвента, о введении эффективного контроля за исполнением его декретов, за деятельностью высшей администрации и генералитета, в предложениях монтаньяров об учреждении революционного трибунала, о введении военного налога на богачей и др. Ради принятия такой программы якобинские лидеры готовы были поступиться узкопартийными интересами. Робеспьер говорил: «Сейчас неподходящие обстоятельства для того, чтобы мы возобновляли эти распри, этот дух раздоров, эти вечные декламации о диктатуре того или иного гражданина…» Он не поддержал требования своих товарищей о смещении некоторых жирондистских министров. «Полумеры не могут спасти отечество, нужно атаковать злоупотребления в делах», — заявил Робеспьер, отстаивая план реорганизации всей системы исполнительной власти{44}.
Однако жирондисты по-другому понимали задачи революции. Программа, выдвинутая якобинцами, вела к ее углублению и поэтому была для них неприемлема. 13 марта Верньо выступил против этой программы от лица тех, кто считал революцию законченной. Не решившись прямо осуждать меры, часть которых поддержало даже большинство Болота, Верньо попытался скомпрометировать якобинскую программу. Он объявил ее продолжением планов инсургентов 9– 10 марта. Если якобинцы, осудив инсургентов и предотвратив антижирондистское восстание, стремились предать дело забвению, то Верньо, а за ним и другие жирондисты, выступив, когда им уже ничего не угрожало, постарались использовать события 9–10 марта как повод для разгрома наиболее опасных противников. Верньо потребовал проведения широкого расследования, чтобы установить участие в событиях Клуба кордельеров и секций. Затронул он и Якобинский клуб, назвав его активного в тот момент деятеля Дефье членом повстанческого центра{45}.
ПЬЕР ВИКТЮРНЬЕН ВЕРНЬО
Вечером 13-го в клубе забили тревогу. Робеспьер оценил выступление Верньо как призыв к преследованию всех, «кто пылает огнем патриотизма»{46}. Марат и другие монтаньяры защитили в Конвенте Дефье и Лазовского{47}. Тот же Марат не стал настаивать на обвинениях, выдвинутых им против Фурнье, увидев, какой оборот принимают дела{48}. Патриоты были спасены, но призрак роспуска Конвента сыграл известную роль. Болото вновь качнулось в сторону жирондистов. Робеспьер, порицая инсургентов, сетовал на то, что из-за их выступления «патриоты Горы лишились всего своего преимущества». «У нас остался только выбор: или стать трусливыми рабами клики, или умереть за свободу»{49} — так резюмировал он положение. «Нет, мы не умрем; мы умертвим наших врагов, мы сокрушим их», — поправил соратника Марат{50}.
Эти заявления вождей якобинцев, сделанные на заседании клуба 13 марта, свидетельствовали о решимости добиться ликвидации господства жирондистов. Однако они еще надеялись, что этого можно достичь если не вполне парламентским, то, во всяком случае, конституционным путем. Якобинцы ждали результатов своего обращения к провинциальным народным обществам.
22 марта в Якобинском клубе обсуждали адрес марсельцев, призывавший парижан объединиться с ними, чтобы изгнать жирондистов из Конвента. Дефье предложил направить его парижским секциям с сопроводительной рекомендацией. Робеспьер резко воспротивился этому. «Париж должен терпеливо ждать, каким будет воздействие складывающегося в департаментах мнения. Париж не погибнет, если несколько дней (!) подождет, а если департаменты объединятся, их желание будет услышано», — заявил он под аплодисменты{51}. Но обстановка быстро накалялась.
В середине марта Конвент стал получать донесения то из одного, то из другого департамента, что недовольство набором в армию выливается в волнения. 18 марта на повестке дня властно и надолго утвердился вандейский вопрос. В тот же день депутаты услышали о покушении на Л. Бурдона, посланного комиссаром Конвента в Орлеан. Через день пришли тревожные вести из Лиона. 17 марта французская армия под командованием Дюмурье была разбита под Неервиндёном, а несколькими днями раньше тот направил в Конвент письмо, которое не оставляло сомнения в его антиреспубликанских настроениях и замыслах. Вновь возникла кризисная ситуация — второй этап общеполитического кризиса весны 1793 г.
Утром 27 марта в Конвенте будто зазвучал набатный колокол. Марат, Дантон, Робеспьер один за другим выступили с речами, в которых слышалась тревога, но одновременно и решимость противостоять нависшей угрозе. Особенно убедительно говорил Робеспьер; он охарактеризовал крайне тяжелое положение республики, обвинил Конвент в попустительстве преступлениям, в том, что генералы и другие должностные лица, манкирующие своим долгом, избегают наказания. Он призвал поднять народ против внешних и внутренних врагов. Его призыв не встретил поддержки в Конвенте, по нашел дружный отклик среди парижских секций. 28 из них в тот же день присоединились к секции Тюильри, петиция которой требовала от Конвента решительных мер для спасения республики. Вечером делегации некоторых секций пришли на заседание Якобинского клуба. Они ждали от якобинцев указаний. Марат предложил секциям собраться и спросить у Конвента, может ли он спасти республику.
Робеспьер был против такой акции. Он считал, что секции должны заняться очищением Парижа от враждебных элементов. Однако через день Робеспьер выдвинул более радикальный план действий. Выступая в Якобинском клубе, он отверг петицию секции Соединения о всеобщей мобилизации: «Наша армия более многочисленна, чем это необходимо. Нужны руководители, которые поведут ее к победе. Нужно иметь такое правительство, чтобы нас не предавало». А для этого «нужно, чтобы народ спас Конвент» от интриганов, которые своими «обольстительными голосами» усыпили национальное представительство, «хотят ослабить его, парализовать его деятельность, чтобы обречь на роспуск». В то же время вождь якобинцев предостерег от покушения секций на неприкосновенность депутатов. «Я не хочу, — подчеркнул Робеспьер, — чтобы трогали эти частицы национального представительства, но я хочу, чтобы их разоблачили и обезвредили. Нужно представить в Конвент не пустые формулы (намек на петицию секции Тюильри и предложение Марата.—А. Л), которых ждут враги родины, чтобы использовать для своих заговоров, а убедительную картину общественных бедствий, всякого рода измен, наносящих вред нашим армиям»{52}.
