Правда, уже Первая конференция латиноамериканских компартий 1929 г. правильно отметила, что «крупная аграрная собственность в Латинской Америке постепенно все меньше сохраняет характер докапиталистического феодального производства… все заметнее включается в систему капиталистической империалистической эксплуатации, образует одну из основ эксплуатации масс рабочих и крестьян и ограбления Латинской Америки различными империализмами, прежде всего империализмом США. Поэтому борьба против крупной аграрной собственности и против империализма самым тесным образом связаны между собой воедино»^{36}.

Этот вывод остается верным и в наши дни. Однако, что касается оценки характера аграрной революции, то вплоть до 40-х годов в документах компартий она выглядела весьма упрощенной. Класс крупных собственников-землевладельцев рассматривался как некий отживший слой, находящийся в прямой зависимости от империализма. Процесс обуржуазивания латифундизма и вообще развития аграрного капитализма в достаточной степени не принимался во внимание. Во многих случаях дело ограничивалось повторением популярного каутскианского тезиса о колониальной и полуколониальной зависимости Латинской Америки, преобладании полуфеодальных отношений, о ведущей роли внешнего фактора — империализма.

Аграрно-крестьянский вопрос при такой трактовке сводился чаще всего к перераспределению помещичьих земель среди тех, кто их обрабатывает. При всей ограниченности и схематичности первых аграрных программ компартий их главнейшей заслугой была сама постановка вопроса о необходимости революционного уничтожения латифундизма, помещичьего землевладения.

При этом в политическом плане выдвигалась задача по созданию боевого союза рабочих и крестьян при руководящей роли пролетариата. В документах компартии, датированных 1929 г., совершенно справедливо отмечалось, что в Латинской Америке, как и в других районах мира, «крестьянство уже не есть единый класс, а разделено на слои и группы, одни из которых связаны с буржуазией, другие стоят ближе к пролетариям. Рабочий класс и компартии должны прежде всего завоевать доверие и поддержку полупролетарских слоев и крестьян-бедняков и опираться именно на эти низшие группы, стараться влиять на крестьян-середняков и бороться против богатой верхушки, связанной с помещичьими кругами»^{37}.

В документах компартий не случайно большое место отводится характеристике отдельных групп эксплуатируемого крестьянства — арендаторов, издольщиков, сезонного батрачества, колонистов и других, без чего нельзя разобраться в сложной сети различных форм производства и социальных отношений в латиноамериканской деревне, где одновременно существуют и самые низшие (первобытнообщинные), и самые высшие (крупнокапиталистические и монополистические) формы хозяйствования.

Учитывая богатое разнообразие аграрных отношений, коммунисты ставят в центр всей аграрно-крестьянской проблемы борьбу против крупного помещичьего землевладения — латифундизма. В этом духе выдержаны все основные стратегические и тактические установки. И прежде и теперь коммунисты выдвигают целую серию конкретных требований, а именно:

— экспроприация помещичьей собственности, передача земли тем, кто ее обрабатывает, для ведения коллективного или индивидуального хозяйства, экспроприация иностранных латифундий;

— защита интересов сельского пролетариата (повышение зарплаты, 8-часовой рабочий день и воскресный отдых, обеспечение жильем, ограничение труда женщин и запрещение труда детей, ликвидация феодальных пережитков — телесных наказаний, податей и т. д.);

— защита интересов крестьян-бедняков, арендаторов и издольщиков (снижение арендной платы, свобода передвижения, запрещение феодальных методов угнетения, предоставление кредитов, возвращение захваченных земель крестьянам-индейцам);

— развитие государственного сектора в земледелии и животноводстве, принятие мер по повышению производительности труда сельских тружеников;

— проведение культурной революции в сельских районах с целью ликвидации неграмотности и засилья религиозных традиций.

Компартии постоянно развивают свои аграрные программы, все более глубоко и всесторонне анализируя пути и методы решения аграрно-крестьянского вопроса.

Универсальным законом капиталистической эволюции земледелия, как неоднократно подчеркивал В. И. Ленин, является «коренное разрушение старого патриархального крестьянства и создание новых типов сельского населения»^{38}. В. И. Ленин при этом специально выделял такие черты крестьянства при капитализме, как «внутренне противоречивое классовое строение этой массы, ее мелкобуржуазность, антагонизм хозяйских и пролетарских тенденции внутри нее… подавляющее большинство либо разоряется совсем и становится наемными рабочими или пауперами, либо живет вечно на границе пролетарского состояния»^{39}.

Именно такое положение наблюдается ныне в Латинской Америке, где на 32,5 млн. человек сельского самодеятельного населения приходится всего 7,5 млн. хозяйств. Эту цифру можно условно принять за число хозяев-земле-собственников, из которых к крестьянству относятся владельцы угодий размером до 100 га. Их число составляет всего 6,5 млн. семей, а находящаяся в их собственности земельная площадь — всего 12,1 % от общего количества земли^{40}.

В результате буржуазных аграрных реформ 60–70-х годов, которые были проведены почти во всех странах, число крестьян-собственников выросло примерно до 7–8 млн. семей. Основная же масса сельского трудового населения — более 20 млн. человек — не ведет собственного хозяйства и работает сезонно или постоянно в качестве наемных батраков-пролетариев.

Но дело не только в этом. Глубокое социальное неравенство наблюдается и в группе самих землевладельцев: одни имеют очень много земли, другие — очень мало, что сближает последних с безземельными группами трудящихся. Так, основную массу крестьянских хозяйств составляют мелкие (во многом натуральные) хозяйства, на долю которых приходится 3,7 % земельной собственности.

Вопиющее неравенство в отношении к главному средству производства — земле признают ныне даже наиболее консервативно настроенные буржуазные деятели, однако 31 они стараются представить существующую структуру землевладения хотя и несправедливой, но «естественной», а следовательно, оправдывают социальное неравенство сельского населения, его деление на бедных и богатых.

Если распределить землесобственников по размеру их хозяйства, то можно выделить следующие основные группы:

1) крупные землевладельцы, к которым относятся латифундисты всех видов, помещики-предприниматели, часть богатой сельской буржуазии, составляют всего 9,4 % всех собственников, но в их распоряжении находится 87,9 % земли;

2) средние землевладельцы — часть мелкопоместных хозяев, зажиточное крестьянство, буржуазное фермерство — имеют 8,4 % земли, хотя к ним относится примерно 20 % всех хозяев;

3) мелкие собственники — крестьяне и полупролетарские бедняцкие слои — составляют большинство (72,6 % хозяйств), но они владеют всего 3,7 % земли^{41}.

Хотя старая структура землевладения во многих странах сохраняется, часть латифундистов перешла на буржуазные рельсы хозяйствования. Для этой группы характерны три основные черты: 1) владение обширной земельной площадью на правах частной собственности, 2) использование значительного числа наемных работников, 3) высокий уровень товарности производства. Дополняющими особенностями являются следующие: обрабатывается обычно не вся земля, а лишь ее часть, причем, как правило, небольшая; основными являются тропические и субтропические культуры (кофе, какао, табак, хлопок, рис, сахарный тростник, каучук, бананы, чай и т. д.); хозяйство строится обычно по экстенсивному типу.

Следует подчеркнуть, что современная латифундия существенно отличается от феодального хозяйства. В Латинской Америке латифундии уже в XVI–XVII вв. являлись основой крупного товарного производства, развивались в тесной связи с потребностями международного рынка. Значительная часть латифундий представляла собой высокотоварные плантации.