В политическом плане разногласия внутри правящего лагеря сводились к притязаниям той или иной партии сформировать кабинет министров. Вот почему соперничество между буржуазными и мелкобуржуазными партиями развивалось в формах парламентаризма. Более того, классовый характер государства усердно прикрывался одеждами показного «общенародного» представительства на том основании, что якобы «честное и открытое» соперничество партий, их способность управлять страной оцениваются всем народом путем голосования на выборах президента, членов конгресса и муниципальных советов. На деле же «право» народа решать судьбы нации сводилось к возможности избирать на высшие государственные посты разных представителей все той же буржуазии.
В итоге у власти чередовались президенты от двух главных буржуазно-реформистских партий — «Аксьон демократика» («Демократическое действие») и КОПЕЙ (Социал-христианская партия). Различия в их политике носили скорее тактический, а не стратегический характер, ибо в обоих случаях главной целью являлось укрепление позиций капиталистического строя на путях его модернизации, защита интересов местной буржуазии от бесконтрольного диктата империализма, достижение с помощью реформ «социального мира».
Двухпартийная система буржуазной власти, националистический реформизм, социальная демагогия позволили венесуэльской буржуазии частично добиться поставленных целей и таким образом избежать как усиления правоэкстремистских (профашистских) тенденций, так и роста массового рабочего движения. Правда, и в Венесуэле в 1962–1966 гг. развернулось повстанческое движение, в котором активная роль принадлежала коммунистам. Однако в условиях буржуазно-демократического режима и большой популярности национал-реформистского курса правительства Р. Бетанкура реальных шансов на успех партизанских действий не было. Крестьянство оставалось пассивным, иногда даже враждебно относилось к партизанам, большинство которых составляло студенчество.
Огромный вред увлечение вооруженными формами борьбы нанесло профсоюзам, деятельность которых искусственно перестраивалась на военный лад. Как пишет Генеральный секретарь Единого профсоюзного центра Венесуэлы, видный деятель коммунистической партии Эмми Кроэс, «профсоюзная борьба как особая форма борьбы должна была развиваться с учетом ее характерных особенностей, которые предполагают хотя бы минимальный объем легальной деятельности. На деле же все обстояло по-иному: помещения профсоюзов были превращены в склады оружия, в опорные пункты действий городских партизанских групп; классовое профсоюзное движение — в рупор повторяющихся и терпевших провал призывов к забастовкам повстанческого характера. Таким образом, профсоюзы были отданы на произвол полиции, а это привело к тому, что трудящиеся массы отходили от своих профорганизаций, а профсоюзный актив свелся к узкому кругу лиц»{102}.
Трезвый анализ ситуации позволил Коммунистической партии Венесуэлы, хотя и с некоторым запозданием, принять решение о свертывании вооруженной борьбы. VIII пленум КПВ, состоявшийся в 1967 г., осудил «ошибочные, псевдореволюционные, сектантские концепции», направленные на продолжение и расширение партизанского движения во что бы то ни стало и любой ценой. Пленум выдвинул новый стратегический курс — курс на создание «широкого национального фронта гражданских и военных сил, чтобы начать прогрессивные преобразования, которые откроют путь к независимому развитию страны»{103}.
Это был принципиальный поворот в стратегии компартии, который, естественно, не мог не вызвать сопротивления со стороны тех, кто механистически относился к опыту Кубинской революции и стремился превратить партию в своеобразный придаток военно-партизанского командования, а вместо кропотливой и утомительной политической работы в массах предпочитал заниматься бесперспективными экспериментами по созданию «сети повстанческих очагов». Особенно активно эту идею развивал один из членов ЦК КПВ — Дуглас Браво, перешедший на путь «левого» авантюризма. Его группа стремилась развязать общеконтинентальное партизанское движение против империализма с единым центральным командованием{104}.
Нужно напомнить, что в начале 60-х годов курс на общеконтинентальное повстанческое движение был весьма популярен во многих странах, поэтому линия Д. Браво выглядела наиболее революционной. В результате дискуссий в рядах руководства КПВ наметился серьезный раскол. Левацкие элементы нанесли большой вред, дезорганизуя рабочий класс и особенно политически неопытное, но патриотически настроенное и рвущееся в бой студенчество. В итоге много молодых патриотов погибло в схватках с патрулями и полицией. Народ не поддержал вооруженных выступлений партизан. Ни объективных, ни субъективных условий для развертывания повстанческого движения в те годы в Венесуэле не было.
Буржуазно-националистические партии, прежде всего партия «Аксьон демократика» во главе с ее опытным лидером Р. Бетанкуром, сравнительно легко увлекли в узкое русло ожесточенных предвыборных баталий широкие слои народа, рассматривая массы в качестве послушной политической пехоты. На некоторое время парламентская борьба выдвинулась на первое место, как бы подмяв под себя внепарламентское массовое движение. Буржуазная пропаганда умело окрашивала борьбу «Аксьон демократика» за министерские посты в революционные тона, а Р. Бетанкура рисовала как подлинно народного вождя-патриота. Это позволило демократам в течение долгих лет (1958–1968, 1973–1978) удерживаться у власти. Социал-христианская партия правила страной в 1968–1973 гг. и вновь победила на выборах 1978 г. В итоге большинство рабочего класса пошло на поводу у национал-реформистской буржуазии. Лишь передовая часть пролетариата, прогрессивное студенчество, небольшая прослойка служащих, отдельные группы беднейшего крестьянства заняли независимые политические позиции. Коммунисты работали самоотверженно, но добиться решающего сдвига в настроении масс не могли.
Ситуация осложнилась в связи с глубоким и длительным внутренним кризисом в самой компартии, возникшим в 1968 г. из-за фракционной оппортунистической деятельности группы Петкова — Маркеса.
Оживление оппортунизма имело под собой в качестве социальной предпосылки то, что пролетариат и примыкающие к нему слои, достигающие по численности почти 2 млн. человек, в своей массе были заняты на мелких и средних предприятиях. Фабрично-заводское кадровое ядро составляло 200 тыс. человек, лишь одну десятую рабочего класса{105}. Примерно 700 тыс. человек насчитывала армия безработных{106}. Только в такой ситуации могли пустить корни всякого рода левооппортунистические и националистические тенденции. С другой стороны, традиционно сильная профсоюзная бюрократия подталкивала неопытные группы рабочих в болото соглашательства и правого оппортунизма. Огромное воздействие на пролетариат оказывало также мелкобуржуазное окружение.
Слабое развитие активных форм борьбы венесуэльского пролетариата, трудности в работе коммунистической партии, буржуазный реформизм и мелкобуржуазная стихия — вот что явилось причиной оживления правого и «левого» оппортунизма. Даже некоторые члены ЦККПВ, не веря в силы трудящихся масс, скатились в болото оппортунизма и ревизионизма. Так, группа Петкова — Маркеса стала распространять реакционную идею неспособности венесуэльского пролетариата и его партии возглавить революционное движение масс, выдвижения на позиции гегемона «нового социального блока» — студенчества, средних слоев, революционной интеллигенции, всех новых, «наиболее быстро пролетаризирующихся» сил, но лишь не старого и, по их мнению, «обуржуазившегося» пролетариата{107}.
Венцом морально-политического падения фракционеров стало заявление Т. Петкова о необходимости вообще ликвидировать коммунистическую партию и создать новый «субъект революции». Такая позиция была тем более странной и вредной, что в 1969 г. был отменен запрет на деятельность Коммунистической партии Венесуэлы, стало оживляться забастовочное движение, усилилась тяга к профсоюзному единству.
