– Барабаны судьбы!

– Барабаны судьбы-ы-ы-ы!!

У всех собравшихся уды уже восстали.

Берёт командир свой тамтам в левую руку, а правой в него удом бьёт:

– УЁ-бох!

Партизаны, каждый в свой тамтам удом:

– УЁ-бох!!

Комиссар – левша, так что левой рукою свою могучую елду сжимает, в тамтам ударяет:

– УЁ-бох!

– УЁ-бох!! – по залу раздаётся.

И все вместе:

– УЁ-бох!! УЁ-бох!! УЁ-бох!!

Гремят под сводами земляными барабаны судьбы партизанской.

Гремят всю ночь, не смолкая.

После действа барабанного комотр и комиссар в свою пещеру удалились. Общее у них жилище в подземном укрывище партизанском. Пещера просторная, своды земляные досками широкими подхвачены, которые столбы дубовые подпирают. Пол выстлан коврами, реквизированными у капиталистов. В пещере стоит мебель дорогая, буржуазная. Здесь же и ванная комната с туалетом и душем, подогреватель воды от солнечных батарей. Водопровод партизанский из реки Сунгари воду сосёт. В пещере две кровати широких, письменный стол, сетевая пирамида, кресло массажное, бар с напитками крепкими. На стене у кровати командирской – ковёр, на нём холодное оружие висит – секира, шашка, сабля, ятаган, кинжалы. На ковре у Комиссаровой постели – живые картинки с русскими богатырями: Илья Муромец, Василий Буслаев, Александр Невский. Икон в пещере нет, как и во всём укрывище, – запрещены. Ибо не иконам должен истинный христианин молиться, а Богу.

Комиссар после действа барабанного – сразу в душ, пот смыть с тела большого.

Командир за звонка шнурок дёргает. Входит адъютант его Савоська.

– Доставь мне ту девку, что сегодня трижды бежать порывалась.

– Есть, товарищ комотряда!

Вся обслуга, все пленные на время действа барабанного запирались дубовой дверью с засовом мощным в одной пещере.

Командир бар открыл, достал бутылку виски “Масахиро”, налил в стакан, из холодильного термоса льда зачерпнул, сунул. В другой стакан налил сливовицы.

Приводит Савоська девку ту. Сама как подросток, но лицо взрослое, красивое. Стоит перед командиром в ватнике, под ним – халат китайский. Командир – голый, с удом стоящим. Расстегнул пояс, снял тамтам, на крюк повесил.

– Как звать тебя? – спрашивает девку.

– Аля.

– Большая честь для тебя, Аля, в эту ночь будет: опустить уд командира.

Молчит девка.

– Раздевайся!

Разделась она догола.

Командир на девку глянул, хмыкнул одобрительно, прыгнул на постель, из стакана не капли не пролив, навзничь лёг, по покрывалу шёлковому, монгольскому ладонью шлёпнул:

– Садись!

Села та рядом с ним.

– Дрочи мой уд, пока не опустится!

Взяла Аля уд командира, стала дрочить. Заметил он, что у неё на руке указательного пальца нет.

– А палец где?

– В Ши-Хо отсекль.

– Дрочи здоровой рукой!

Переменила руку Аля.

Тем временем комиссар из душа вышел. От тела его белого, обширного пар идёт:

– Благоле-е-е-епие!

– За барабаны судьбы, комиссар! – командир стакан с виски поднял.

– За барабаны судьбы, командир! – со сливовицей комиссар свой стакан взял.

Осушил Оглоблин стакан одним глотком. Рушится комиссар на постель, скрипит она под его весом.

– Серафи-и-и-им!! – зовёт комиссар зычно так, что в баре бокалы звенят.

Входит Серафим, адъютант комиссаров.

– Хроменького ко мне!

– Слушаюсь!

Аля тем временем уд командира дрочит. Комиссар до тумбочки дотянулся, коробку сигарную открыл, вытянул сигару кубинскую, обрезал, закурил.

– Славно постучали сегодня, – выпускает комиссар дым в изнеможении.

– По-большевистски! – командир довольный стакан с виски на грудь себе поставил.

И застонал, задвигался: молофья-матушка в гости стучится. Брызнуло из уда командира.

– Не останавливайся!

Аля дрочить продолжает.

Дверь отворилась, вошёл Серафим, а с ним – подросток хромой. А лицо – точно как у Али – взрослое, красивое. Глянула Аля на него мельком и – застыла. Перестала дрочить командира. Замерла, рот открыла.

– Я же сказал – не останавливаться! – командир напомнил.

Но Аля уд из руки выпустила – и к хромому подростку:

– Оле!!

Тот тоже рот раскрыл:

– Аля?

Обняла подростка Аля с разбега, да и повалились они на ковёр.

– Твою мать! – Серафим навис над ними, что делать, не зная.

Командир с комиссаром на сцену эту уставились.

Аля подростка целует, обнимает. Вскрикнула, прижалась – и в слёзы.

– Сука, кайф обломала! Серафим, в расход дуру! – недоволен командир, что ещё и виски себе на грудь плеснул.

Серафим в кобуру полез.

– Погоди, Иван, – привстал на кровати комиссар. – Хроменький, что с ней?

– Она… сестра… – пробормотал тот, в объятье задыхаясь.

– Вы брат и сестра?

– Да.

– Уебёныть! – командир рассмеялся. – Отставить, Серафим.

– Близнецы! – комиссар заключил. – Видать, давно не виделись.

И – дым кольцами пустил.

Командир сумрачно на объятия близнецов смотрел. Потом вскрикнул:

– Встать!!

Хроменький первым зашевелился. И стал привставать. Но сестра висела на нём, плача и бормоча: “Оле! Оле!”

Серафим схватил их, встряхнул и на ноги поставил.

– Смирно!! – выкрикнул командир.

Оле постарался команду выполнить, Но Аля опять на нём повисла.

Серафим одним движением оторвал сестру от брата, в ухо ей прорычал:

– Смирррно стоять, командир приказал!

Сестра оторвалась от брата, руками рот зажимая. Командир на них уставился грозно:

– Вас, придурков, для чего сюда позвали? А ну— по койкам!

Оле сразу разделся, подхромал к кровати Комиссаровой, лёг рядом с ним, взял обеими руками елду Оглоблина и принялся дрочить.

Серафим Але на кровать командира указал. Как сомнамбула, подошла она, села, взяла командирский уд.

– Ещё раз остановишься – пристрелю! – командир пообещал.

– Легко и плотно, сын мой, легко и плотно… – комиссар сигарой запыхтел.

– Дрочи крепко, девка! – комотр приказал, из стакана виски отхлёбывая.

Стала дрочить его Аля. Дрочит, а сама на брата смотрит неотрывно, по щекам слёзы текут. Брат тоже на неё поглядывает.

Снова у командира молофья брызнула. А попозже и комиссар застонал, забормотал: “Господи, помилуй!”: из елды его большой потоком семя хлынуло.

Три раза кончили командир и комиссар. После чего Але и Оле было приказано вон выйти.

В закуте для пленных хоть и полумрак, но не холодно – печи в укрывище партизанском мощные. Оле и Аля в углу сидят, друг к дружке прижавшись. Сестра руку брата обеими руками держит, словно потерять его боится.

Брат шёпотом рассказывает:

– И короче, ад ноупле торфэ, когда комполка засветил шар, нас, ноупле, ноубле, всех – в 120-ю, просто на платформах, вообще без всего, ад пиро, как скот, три часа на морозе, офицеров, да?! да, ад ноуп, ад ноупле довезли, в подземку, там склады, ад торфэ, торфэ, переобмундиро-вали по-быстрому, потом оружие, пиро просто-широ ноупле, смешно, дают то трёху, то зидонг, то трёху, то зидонг, кому одно, ноупле, кому другое, логики не ищи, хотя того и другого навалом, кропино простоширо, я говорю, почему трёхи, ноупле, нам всем зидонг положен, если формируют штурмбат, как торфэ пряникэ, а мне капитан объ-яс-ня-е-ет, ноупле: кодеры – не первый эшелон, пряникэ слит, трумбораши, вы второй волной двинетесь, или даже третьей, третьей, третьей ад торфэ вис, так что некомплект, в пользу ВДВ, ноупле тормэд, ноупле трис, элите, элите штурма положены зидонги с жидкими ракетами, ад ноупле торфэ разома, а нам и зидонги лёгкие, ракетницы пусты и комплекта нет, нет, нет, ноупле корморош, смешно, только патроны, патроны ад торфэ, короче, сформировали штурмовую роту из айтишников и кодеров, триноупле присташон, триноупле корборан, триноупле двис, ты понимаешь, Алька, комизм, так сказать? а? а?! штурмрота айтишников, я кодер, интеллигент, ад ноупле, стал в одночасье штурмовиком пристошон тормэд, солдатом корборан! а? а солдаты срочные уже перемолоты бронишава ноупле казахо-китайцами, как сливхэ броди, а теперь мы, кодеры пристошон, штурмрота корборан с пустыми зидонгами, знаешь, нас даже не покормили ад тормэд, скоты, ад торфэ эти морограши из 120-й, вам, говорит этот кретин длубе, теперь на блины — и вперёд, господа, а как же сухпаёк?! Ноупле вовгрэ?! Воды дайте попить, скоты, торфе! нет, вам пристошон на блинах раздадут воды и сухпайки, короче, хрипонь у нас третья рота тормэз, майор Темиров – комроты хрипонь умани, а второй ротой вообще подполковник хрипонь лески Васин командует, понимаешь, а?! я говорю Майгаку – генералы брохрашко тогда у них, что, батальонами командовать будут? Короче, смех ноупле и грех хрипонь чур, я человек ад ноупле с образованием – рядовой третьей роты пристошон хрипонь, Алька, что у тебя с пальцем?